"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Белл Том

– Теперь все наладится, Роман. Ты ведь Роман?

А глаза он все-таки открыл. И не из любопытства, а просто чтобы знать, чего опасаться и к чему готовиться.

Над ним склонился старик. Он был высокий и широкоплечий, белый больничный халат сидел на нем криво, потому что жал в подмышках, а голубая хирургическая шапочка сползла на затылок, открывая высокий загорелый лоб с вертикальными морщинками между густых черных бровей. Старик рассматривал Ромку и хмурился. Ромка его понимал. Он бы и сам злился, если бы его руку прокусили до самой кости. Старик прижимал к покусанной руке салфетку, рассматривал Ромку.

– Как дела? – спросил и улыбнулся. Улыбка получилась такой… неожиданной, что Ромка на мгновение позабыл о боли. Увы, только на мгновение…

– Болит… – не сказал, а просипел.

Болело все, что только может болеть. Кажется, даже волосы. А по венам точно лился расплавленный свинец. Ромка однажды видел, как плавят свинец, и даже умудрился поймать в ладонь шипящую серую каплю. Тогда тоже было больно, но не так, как сейчас. Совсем не так.

– Это хорошо, что болит. – Старик перестал улыбаться. – Значит, есть чему болеть, пацан. Значит, живешь.

– Лучше бы сдох, – произнес Ромка с чувством.

– Спорное утверждение. – Старик говорил и светил маленьким фонариком Ромке то в один, то в другой глаз. Было ярко и больно, но Ромка терпел. Просто не осталось сил на еще одну попытку отбиться.

– Что помнишь? – спросил старик. Он выключил фонарик и из кармана халата вытащил крошечный молоточек.

– Ничего.

Он и в самом деле ничего не помнил. Из темноты вслед за ним выползла одна лишь уверенность, что все очень скверно, а воспоминания остались за плотно закрытой дверцей. Может, так даже лучше.

– Значит, амнезия. – Старик откинул с непослушного Ромкиного тела простыню, принялся что-то делать с его ногами. Было больно и одновременно щекотно. Гадкое чувство… – Тебе незачем жалеть о потерянных воспоминаниях. Уж поверь мне, Роман.

Наверное, старик был прав. Если Ромка сейчас вот такой поломанный, то и не нужно вспоминать о том, как это случилось. И жалеть не о чем и не о ком. Наверное…

– Я заберу тебя с собой, – не спросил, а сказал старик. – Можешь называть меня дедом. Возраст у меня подходящий.

И Ромка согласился, каким-то особым чутьем понял, что только старик, разрешивший называть его дедом, может договориться и с болью, и с черной дырой, что образовалась у Ромки в груди.

– Ты когда-нибудь летал на вертолете?

Он не летал, но, наверное, в прошлой своей жизни, еще до черной дыры, хотел бы попробовать. А сейчас ему было все равно, только бы прошла боль.

…Боль не отпускала его еще очень долго, больше полугода. Иногда она становилась чуть слабее, и те дни казались настоящими подарками судьбы. А дед продолжал повторять, что боль – это хорошо, что это нормальная реакция восстанавливающегося организма. Каждый новый день – это новый шаг к исцелению. Дальше будет легче. И чтобы Ромка верил и не забывал про это мифическое «дальше», дед буквально в первый же день подарил ему часы. Часы были взрослые, на грубом железном браслете, они сползали с тощего Ромкиного запястья, и приходилось их то и дело поправлять. Но это был какой-то особенный подарок, он вселял веру и надежду, поэтому часы Ромка не снимал даже на ночь, даже когда мылся.

– Они водостойкие и ударопрочные, ты сможешь с ними даже нырять, – говорил дед, а Ромка думал, что никогда не сможет не то что нырять, но даже просто сидеть. Что-то не то было у него с позвоночником. Уже и переломанные ребра зажили, и раны на животе и спине, уже начали отрастать ногти на больших пальцах ног, а тело все никак не желало Ромку слушаться. Иллюзия контроля появлялась только в бассейне, когда Ромку вместе с такими же детьми-калеками инструкторы спускали в теплую, слабо пахнущую хлоркой воду.

Дед не обманул, часы и в самом деле оказались водостойкими. Не обманул он и в другом: боль уходила из Ромкиного тела капля за каплей. Боль уходила, а силы возвращались. Однажды их хватило на то, чтобы встать из инвалидного кресла и больше в него не возвращаться. Оказалось, что это было лишь самое начало пути, оказалось, встать – это всего лишь полдела, куда сложнее удержаться на ногах. А уж начать ходить – это и вовсе что-то несбыточное. Ромка устоял и пошел, а потом, спустя год, и побежал. Он по-прежнему почти каждый день плавал в бассейне, но теперь это был самый обычный бассейн, для самых обычных людей. Нормальных людей. Не калек…

Дед оформил над ним опеку еще спустя полгода. К тому времени Ромка уже понимал, что документ со множеством подписей и печатей – это всего лишь никому не нужная формальность, что нет и не было в его жизни никого ближе и роднее деда. Наверное, не было. И фамилию ему дали красивую, врачебную – Елизаров!

Про родителей он отважился спросить лишь в день своего шестнадцатилетия, боялся услышать правду. Зря боялся. Дед ему ничего не сказал.

– Я расскажу, – пообещал он, прячась за облаком табачного дыма. – Обещаю, Роман, ты все узнаешь в свое время.

– Они были такими плохими людьми?

Ведь только плохие люди могли бросить своего ребенка. Или не бросить, а сломать…

– Нет! – Кажется, в тот раз дед впервые на него разозлился. – Твои родители были очень хорошими людьми. Даже не смей думать о них плохо.

– Были?.. – Наверное, где-то в глубине души Ромка понимал, что в этом мире он остался круглым сиротой. Дед самый лучший, но не родной. А родных больше нет.

– Когда-нибудь я отвезу тебя на их могилы. Обещаю, пацан.

Дед всегда держал данное слово, но никогда не говорил, когда исполнит обещание. Роман ждал сначала до своего совершеннолетия, потом до двадцатилетия, потом была клинординатура и «Врачи без границ». А потом он понял, что нужно действовать самому. То решение изменило всю его дальнейшую жизнь, но ни на йоту не приблизило к разгадке. Или все-таки приблизило? Роман глянул на часы, дедов подарок. Светящиеся в темноте стрелки показывали половину десятого вечера. Как, однако, быстро летит время в славном городе Чернокаменске! В какой тугой клубок закручивается здесь реальность!

– Так не бывает! – Ева давила на педаль газа, словно скорость могла ей помочь, избавить от дурных мыслей. И говорить с Елизаровым она не собиралась, просто само как-то получилось.

– Что не бывает? – Он сидел с полуприкрытыми глазами, возможно, даже дремал.

– Чтобы человек так сильно изменился после смерти.

– Они изменились не после смерти, а перед. – Сказал и рывком сел, посмотрел на Еву так, словно увидел первый раз в жизни.

– Что? – спросила она, ожидая не просто ответа, но откровения, таким странным было выражение его лица.

– Ничего. – Вместо того чтобы ответить, Елизаров снова закрыл глаза. – Не надо было тебе туда ходить.

– А тебе?

– И мне не надо было, но если уж так вышло…

Так вышло… С самой первой минуты в этом змеевом городе выходило все не так, как думалось и хотелось.

– Ты ведь не журналист.

– Как и ты.

Сейчас следовало спросить, зачем же тогда ему все это, но Ева не стала, потому что пришлось бы отвечать на точно такой же вопрос.

Джип нырнул под сень старого леса, и стало совсем темно. Свет фар вырывал из темноты лишь обрывочные, неясные картинки: черные стволы старых сосен, похожие на гигантские лапы ветки, глаза… Определенно, кто-то следил за ними, мчался в темноте вслед за машиной.

– Ты это видишь? – спросила Ева шепотом.

– Что? – Елизаров до хруста потянулся, едва не задев Еву левой рукой. Пришлось отклониться, джип вильнул. – Лучше бы я сел за руль. – Елизаров приник к боковому стеклу, даже лбом к нему прижался. Теперь останется след, и придется его оттирать.

– Там, в лесу, кто-то есть.

– В лесу всегда кто-то есть. – Получилось назидательно, словно она дурочка, а он разумный взрослый мужчина. – Птички там разные, зверу… – Он не договорил, длинно присвистнул.

Из-за темноты у Евы не получалось точно определить расстояние, но эту тень она видела отчетливо. Что-то мощное и крупное в несколько прыжков пересекло лесную дорогу и скрылось в чаще.