Алексей Волков - Сегодня война
Открывавшиеся из окон пейзажи тоже были известны заранее. Сколько помнилось, слева обзор немного закрывала крона какого-то большого дерева. Потомственный горожанин, Макс мог узнать лишь сосну, елку и березу, а о названиях прочих никогда не задумывался. Но раз крона мешала ему, значит, она же мешает и неприятелю. Зато сверху видно если не все, то хоть лучше.
Вдруг зародившееся шестое чувство заставило первым делом скользнуть в боковую комнатку и выглянуть во двор. Сделано это было вовремя, возможно, в последний момент. От соседнего дома к позициям роты украдкой перемещалась четверка чужих солдат. Может, и больше, но Максим увидел четверых, уже почти рядом, фактически под окнами.
Сердце дернулось, только руки сами вскинули автомат, и в прорези прицела возник не отдаленный силуэт, уже привычный за последние дни, а грудь вражеского солдата. «Калашников» задергался, его повело в сторону, и часть пуль пошла неизвестно куда. Но – часть.
Отпустить спусковой крючок, поймать в прицел следующую жертву, опять нажать…
Несколько драгоценных мгновений, в течение которых ничего не прилетало в ответ. Но уцелевшие проявили проворство, укрылись за деревьями, и один уже открыл огонь по невесть откуда возникшему стрелку. Свинец просвистел вплотную к голове Максима, заставил отшатнуться от оконного проема, прижаться к стене.
Уже чуть позже, когда опять появилось время подумать, парень сумел по достоинству оценить армейскую дрессировку, хотя пройти ее довелось по весьма сокращенной программе. Никаких мыслей, полный автопилот. Граната из разгрузки, только кольцо оказалось вытащить не так просто. И как в фильмах подобную процедуру проделывают зубами? Отчаянный рывок, а затем бросок, не глядя. Лишь бы подальше, а там как получится.
Еще одна граната… Два хлопка подряд, теперь выглянуть, взгляд поверх прицела высматривает цель.
Кто-то как раз лихорадочно пытался убежать, и Максим успел послать очередь точно в спину. Последнюю – боек щелкнул, извещая о вопиющей пустоте магазина.
Опять скрыться за стеной, нажать защелку, вставить на освободившееся место очередной рожок, затвор, вновь выглянуть… Если прорвутся, тогда всем конец. И сам не успеешь выскочить из превратившегося в ловушку дома. Разве что рвануть прочь прямо сейчас. Но в поле зрения появился очередной солдат, и Максим торопливо выпустил в его сторону очередь. Увы, безрезультатную, заставившую лишь спрятаться, но не убившую.
И тут стрельба вспыхнула во вражеском тылу, а спустя полминуты с той стороны появился старшина с кем-то из своих бойцов…
– Так… Сожгли, говоришь? – Новость огорошила ротного. Но что поделать, когда бывает и так? Хочешь как лучше, вроде спасаешь людей, а в итоге отсылаешь их на смерть.
– А я еще говорил, что встретимся, – вздохнул Александр.
Он допускал мысль: встреча не состоится, только причина была иной. Бой-то продолжался, и удастся ли выйти из него живым, знали лишь на небесах. Может, действительно весьма скоро доведется встретиться, только в иных краях.
Сурен лишь виновато пожал плечами. Хотя, он-то здесь при чем?
– Ладно. Потом горевать будем, – сразу подвел итог капитан. Не хватало сейчас разводить лишние словеса! Информация получена, дальше же надо думать о более насущном. Как продержаться оставшееся время, когда патроны постепенно подходят к концу. И не только патроны. Есть определенная мера стойкости. Люди устали, а тут еще противник напирает, словно ввел в дело свежие силы.
И левой кистью действовать почти невозможно. Разве что обхватывать нужное большим пальцем и подобием остальных, словно клешней. Кажется, кости пальцев перебиты. А вот боли в горячке боя почти не ощущается. Если бы еще стрелять с одной руки было так же легко, как с двух! Что кровь все течет, то ладно. Вся не вытечет.
Но не по себе чуточку было. Вдруг потом коновалы отхватят кисть, и останешься на старости лет одноруким? Словно в молодости оказаться инвалидом было бы легче.
– Отходить надо, – буркнул Громов. – Не удержимся тут.
Собственно, отходить до бесконечности тоже невозможно. Следующий рубеж, у церкви, был последним. Дальше пускать врага было нельзя. По крайней мере, до завершения эвакуации.
Долго же тянут! Впрочем, ход времени – понятие субъективное. Кому держаться – для того тянется, кому всех увозить и уводить – для тех едва ползет.
Мимолетный взгляд на часы. Стрелки словно не сдвинулись. Даже они против небольшого отряда, который ротой уже не назовешь.
У Карпова часов уже не было. Слетели при попадании осколка, а разбиты ли или валяются целыми, до огромного фонаря.
– Двумя волнами, – решил Александр. – Опять первым Денис, пацаны, а возглавишь их ты.
Последнее относилось к ротному.
– Так, может, все сразу? – предложил старший лейтенант. – Они же еще справа прут. Да и ты ранен. А раненых положено в первую очередь.
Там действительно сейчас шумело сильнее, чем с фронта. Тут хоть улица, какое-никакое, а все открытое пространство. А там, среди дворов, подкрасться гораздо легче, и бой идет на предельно малых дистанциях. Хорошо, Сурен помог, обошел обходивших, отбил первый натиск.
Но как объявятся не только с фланга, но и с тыла!
– Хорошо. Тогда – вы дворами, я улицей. Только осторожно. Хватит с нас потерь… Хоть этих бы спасти… Либераса всех мать!
Возможно ли уберечь кого-то в бою? Офицеры не могли знать, что за полминуты до этого последний Апостол схлопотал сразу две пули. Не наповал, Петр даже не потерял сознание, только воевать он уже не мог.
– Сильно? – Худойбердыев находился ближе всех и потому заметил случившееся первым.
Петр лишь сцепил зубы. Боль была адской. Автомат стал неподъемно-тяжелым, но в сознании продолжала биться единственная мысль: надо воевать, раз все еще не закончилось.
– Ждать надо мал-мал. – Худойбердыев старательно вколол раненому промедол. Все как учили. Надо сделать укол, значит, надо. Только еще решить: уволакивать пострадавшего или стрелять дальше?
По всему выходило: надо помочь, но ведь противник никуда не делся, а четыре автомата больше, чем три. Подсказал бы кто! Пока же Худойбердыев высунулся и несколькими очередями остудил пыл противника. Затем магазин опустел, и пришлось менять его на новый.
– Ты прости меня, – пробормотал Петр.
– Что? – Худойбердыев не понял и потому склонился над раненым.
– Говорю: прости. – Каждое слово давалось Апостолу с трудом, но казалось, надо обязательно помириться со всеми, кого хоть раз обидел.
Ответа он не дождался. Граната от подствольника разорвалась рядом, в каком-то полуметре, нашпиговав осколками обоих. Даже взрыв они уже не услышали.
