Владимир Корн - Отряд смертников
В то же время оба они отчетливо себе представляли, что основное время Денису придется действовать как обычному штурмовику, где автомат – вещь необходимая. Нести же на себе в глубоком рейде две единицы оружия, когда нагрузка на каждого вычисляется чуть ли не по граммам, – непозволительная роскошь.
Денис отстегнул от рюкзака тубус, где хранился ствол, которым он и хотел сейчас воспользоваться. Тем же калибром 7,62 миллиметра, но под винтовочный патрон НАТО – 0.308. Вынул из рюкзака тщательно упакованный футляр с оптикой, и, наконец, на свет появились складные сошки. Денис почти священнодействовал, но, наблюдая за ним, никому в голову не пришло ухмыльнуться. Все время пути он обращался со своим рюкзаком крайне осторожно, как будто нес очень хрупкий и чрезвычайно дорогой груз. Это другие позволяли себе на привале откинуться на рюкзак со всего маха, только не он.
– Денис, ты обещал дать мне из него стрельнуть, – попытался пошутить Егор, которого успели перевязать, вколоть антибиотики и очередную дозу обезболивающего.
– Я и сейчас не отказываюсь, – ответил Войтов, который, сменив уже ствол, едва ли не с нежностью устанавливал оптику на ее штатное место. – Ты, главное, быстрее в себя приходи.
– Рустам, что там у тебя? – спросил Глеб.
– Затишье пока. Никакой движухи.
– Андреич, закончишь с чайником, займись волокушей.
– Сделаю, Глеб, – кивнул тот.
– Как только стемнеет, отсюда уходим, – объявил Чужинов уже для всех.
Оставаться здесь категорически нельзя. Дом этот, в обычных условиях вполне пригодный для обороны что от людей, что от тварей, мог превратиться в смертельную ловушку. Ведь если Денис прав, а в его правоте Чужинов почти не сомневался, стоит только этим отродьям подкрасться к ним вплотную, как вполне может случиться то, что произошло на пассажирском теплоходе.
«Но даже если Денису удастся их достать, выбираться отсюда необходимо как можно скорей: Егор с такой раной долго не протянет», – думал он, глядя на то, как Войтов протирает линзы кусочком мягкой фланели.
– Держи! – Чужинов протянул Денису кружку с дымящим чаем.
Тот, отхлебнув, сморщился:
– Чего такой сладкий?
Глеб пожал плечами:
– Это Прокоп тебе столько насыпал. Побольше глюкозы, чтобы, говорит, Дёня тварей не просмотрел. Да и не так много в нем сахара, просто ты отвык уже от нормальной дозы.
– С вами поведешься – от всего отвыкнешь, – не отрываясь от наблюдения, проворчал Денис.
Он приблизил кружку ко рту, чтобы сделать очередной глоток, когда резким движением отвел руку, отчего чай расплескался почти наполовину. Затем, не глядя, попытался пристроить кружку на стол. Глеб уже собрался ее подхватить, и тут Войтов разжал пальцы, роняя кружку на пол.
Чужинов, затаив дыхание, замер: Денис явно нашел цель. Близился вечер; еще час, другой, и начнутся сумерки, за которыми неизбежно наступит ночь. Атак больше не было, да и сами преследователи куда-то делись. Возможно, их не стало совсем: где-то там, наверху, за домами, одно время слышалась интенсивная пальба, иногда длинными очередями на весь магазин. Потом пальба утихла, раздалось несколько одиночных выстрелов, и наступила тишина.
– Она их между собой стравила, – высказал предположение Рустам, и Войтов не удержался от того, чтобы не заявить:
– Душман, ты точно про драконов с эльфами перечитал! – Денис противоречил своему же недавно высказанному предположению.
Но что бы там ни произошло на самом деле, людей они больше не видели.
«Метель бы, или хотя бы снег повалил», – молил про себя Чужинов.
Во время осадков, не важно каких, чутье тварей на электричество значительно притупляется, что давало им лишний шанс выбраться отсюда живыми и невредимыми.
Несколько раз пробрасывало легким снежком, и они уже начинали радоваться, когда тот прекращался. Все говорило о том, что снегопад вскоре начнется: и вид низкого хмурого неба, и бок у Глеба, который ломило в том месте, где срослось перебитое пулей ребро.
«И Семен непременно пожаловался бы на боль в руке», – вспомнил Чужинов о погибшем Поликарпове.
Как ни ждал он выстрела Войтова, и все же тот раздался неожиданно. Денис еще какой-то миг смотрел через оптику на только ему видимую цель, затем сделал шаг в сторону.
– Все, Чужак, одна есть точно.
– Возможно, единственная, – пробормотал Глеб.
– Нет, – отрицательно покрутил головой Денис. – Как минимум еще одна должна быть, сам видел. Хотя… – Он замолчал, но и без того было понятно: недавняя пальба вполне могла отправить эту гадину на тот свет. А может, и нет.
– Где она? – спросил Чужинов, берясь за бинокль.
Во время выстрела Войтова он смотрел в ту же сторону, но не увидел даже намека на движущуюся, а уж тем более притаившуюся тварь.
– Чуть правее домика с синей крышей, рядом с поленницей, – пояснил Войтов. – Она несколько раз там промелькнула. То исчезнет ненадолго, то вдруг снова возникнет. А тут застыла на миг, иначе мне бы не успеть.
Вот теперь Глеб ее разглядел. И то определил, что она, лишь по темному пятну крови на снегу. Никогда он на зрение не жаловался, но Денис – настоящий уникум. Глеб хлопнул Войтова по плечу. В этом жесте было и поздравление, и восхищение мастерством друга, и напутствие на дальнейшие подвиги.
– Час до темноты остался, – сказал он, спускаясь вниз по винтовой лестнице. – Проклятый долбаный снегопад: когда он на хрен не нужен, неделями может продолжаться.
Войтов взглянул в спину Чужинова: «Если уж Глеб начал выражаться, значит, и у него нервы есть: не такой он и железный, как кажется с виду».
Время тянулось томительно медленно. В зимнюю пору световой день короток, но сейчас он казался им бесконечно длинным. Все собрались в одной из комнат второго этажа, полностью готовые к тому, чтобы покинуть этот дом, который в любой миг мог стать для них смертельной ловушкой.
Глеб видел, как товарищи бросают друг на друга опасливые взгляды: вдруг одна из тварей, та самая, которая умеет воздействовать на сознание людей, подобралась достаточно близко и уже залезла в чей-то мозг. И что тогда? Ждать неожиданного выстрела от того, кому ты полностью доверяешь? Кто не раз спасал тебе жизнь и кому ты сам помог не единожды? Или такая тварь способна подчинить своей воле сразу всех? А может, все не так плохо, как они вбили себе в голову, и тварь умеет влиять только на такую же тварь. Но сомнение – то чувство, которое может, как ржа, разъесть любую уверенность, как бы крепка та ни была. И лишь Егор, укутанный во все, что только можно, а ему, неподвижному, потерявшему много крови, получить переохлаждение было несложно, лежал с закрытыми глазами.
