Алексей Колентьев - Жизненное пространство. Радиоактивный ветер. Паутина вероятности
— Есть варианты достать новый?
— Можно. Но только завтра, не раньше.
Значит, придется договариваться с Хиггсом на его территории. Не смертельно, но несколько сужает поле для маневра. Когда договоренность будет достигнута, мне придадут сопровождающего и поставят под контроль. Избавляться от соглядатая было бы крайне неразумным решением и, кроме того, это точно насторожит уверенных в себе амеров. Ладно, поиграем в эти игры.
— Хорошо, завтра так завтра. Дело уже к вечеру, пойду тоже займусь профилактикой. Не возражаешь, если позаимствую «маслят»[70] и ветоши немного?
— Лады. Завтра достану тебе костюмчик: покумекаем, подгоним вместе. Оружие в шкафу. Патроны там же. Бери что нужно. Лови ключ.
— Спасибо…
Есть вещи, совершенно обыденные, но вместе с тем важные для обретения духовного равновесия. Кто-то медитирует, кто-то пьет горькую, я же люблю чистить оружие. Верный «сто четвертый» не пострадал. Прицел не сбился, прибавилось только мелких царапин на вороненом покрытии ствольной коробки. Разобрав автомат, я примерно час возился с деталями, собирал, разбирал оружие раз пять. После того, как звук передергиваемого затвора стал таким, как я хотел, пришла очередь боекомплекта. Нужные боеприпасы нашлись в нижнем ящичке оружейного шкафа Лесника. Тут были и трассеры, и целый цинк патронов к АК, нужного мне калибра. Я заметил АК-107[71] в пирамиде: редкое оружие стояло практически нетронутым — его явно пристреляли, но не пользовались, в отличие от любимой Лесником «Сайги». Был здесь и старый добрый АКМ, видимо, хранившийся в качестве ностальгического сувенира из прошлого хозяина лесной заимки.
«Сто седьмой» не вызывал у меня никаких трепетных чувств, учитывая мою давнюю неприязнь к «пятерочным» калибрам вообще. На мой взгляд, каким бы точным ни был бой у этих автоматов, от недостатков боеприпаса избавиться не удалось и по сей день. Сам лично складывал все матерные слова в семиэтажную конструкцию, когда в одной горной республике «духов» спасали от ответного огня наших АК-74 банальные камышовые заросли. В то время как сами «духи» прекрасно доставали нас из своих «сорок седьмых» и акаэмов.
Снарядив обычный б/к (четыре магазина), я решил попрактиковаться немного и пошел на импровизированное стрельбище, устроенное Лесником метрах в ста от дома. Стрельбище представляло собой расчищенную от деревьев площадку пятьдесят на сто пятьдесят метров, где были оборудованы лежки и самые настоящие ростовые и поясные фигуры — мишени, видимо, «прихватизированные» во время растаскивания военных складов. Сделав десяток пробных выстрелов в статике, я стал отрабатывать приемы тактической стрельбы из разных положений, на разной скорости. Ранение практически не тормозило движений. Кровь кровохлеба оказала какое-то волшебное воздействие на мой организм: от ран не осталось ничего, кроме белой, узкой полоски сантиметров семи длиной. В остальном же ощущения несравнимы с теми, что были после моего второго ранения пять лет назад, когда на восстановление и мотание по госпиталям ушло полгода. Теперь же я спокойно проходил полосу препятствий повышенной сложности, почти укладываясь в стандартные нормативы, принятые в армии, даже дыхалка не сбивалась.
Сетовать на судьбу — не мой принцип, я считаю, что если тебе дается возможность снова делать то, что ты умеешь и любишь делать, то неважно, как ты эту возможность получаешь. Вспоминается давнее происшествие, когда, будучи уже на контракте, я служил в одной части, расквартированной в… Короче, там постреливали. Пестрая компания из местных тунеядцев, именовавших себя «муджахедами» (именно в этой транскрипции), и несколько сотен моджахедов настоящих, воевавших только за деньги, были головной болью для группировки наших, российских ВС. Тунеядцы прекрасно знали местность, а у моджахедов был опыт партизанской войны, в среднем не менее чем по двадцать лет на брата. Недели не проходило без того, чтобы кто-то из наших не «отъехал на сотки».[72] Мой взвод был прикомандирован в распоряжение командира сводной артбригады, но выполнять приходилось работу и за обычных «пластунов», ведя разведку и проводя крупные, и не особенно, пакости в интересах всей группировки. Работа интересная, иногда даже неплохо оплачиваемая.
Как-то раз, при возвращении с боевых, у нас подстрелили старлея. Сработал снайпер, не замеченный охранением. Парню разворотило затылок, мозги вылетели метра на три в грязь. Пока вычислили позицию стрелка, пока встали на след — прошло около часа. Взять живьем не получилось — поняв, что пришел за ним северный зверь писец, снайпер застрелился. Обработав тушку как положено (подвесили за ноги на дереве так, чтобы было видно его друзьям, а сапер поставил пару сюрпризов; позже мы узнали, что еще два «духа» переварить эти гостинцы не смогли), я заметил, что один из бойцов плачет. Тихо так подвывает и раскачивается из стороны в сторону. Применил обычное лечение: сначала хлопнул по морде, потом дал выпить водки. И уже после этого подвел его к трупу лейтенанта:
— Смотри: он мертв. — Зрелище было не из веселых. Боец старался отвернуться, но я заставил его смотреть. — А ты жив. Хочешь быть таким, как он сейчас, тогда продолжай накручивать себя и стенать. Не хочешь — помни о том, что остался в живых, и веди себя как тот, кто жить хочет.
Вроде помогло: парень отслужил, дембельнулся и уехал. Но судьба свела нас снова, когда я повез тела двух бойцов-срочников в родной город этого парня. Говорить с родственниками — это хуже, чем одному идти за солью в духовский аул. Тяжко, но необходимо. Под вечер, возвращаясь в гостиницу, увидел нищего в линялом, грязном камуфляже, сидящего на углу оживленной улицы. Это был мой бывший подчиненный. Мутные от водки глаза, струпья и короста на давно немытом, заросшем клочковатой бороденкой лице. Он не сразу, но узнал меня, вскочил и бросился бежать… У нас не принято бросать своих. Я догнал его, снова набил морду, отобрал паспорт и, приведя в божеский вид, увез с собой. Сейчас он работает где-то на Сахалине, завербовался на траулер. Рыбу промышляет. И каждый год приходит от него письмо: там обычно фотография его самого с женой и маленькой дочерью и всего одна строчка на листке, вырванном из тетради: «Я живой, командир». Так бывает не всегда, но когда бывает, это победа.
…Когда я вернулся в дом, там меня уже ждал Кацуба. Местный «силовик» был одет неформально: дорогая шелковая рубаха цвета «черный кофе» навыпуск, с расстегнутым воротом, прикрывала пистолет, закрепленный в кобуре справа, на поясе дорогих, свободного покроя темно-серых «слаксов». Профессиональное крепление оружия — видно, что занимается скоростной стрельбой. Это надо учесть на будущее. Дорогие коричневые мокасины, с которыми диссонировали старые «командирские» часы на простом кожаном ремешке. Но это понятно: есть вещи, которые можно только заслужить, не купишь ни за какие деньги. Подобные часы я видел у моего инструктора в учебке: лысый как бильярдный шар, кряжистый майор служил в Афганистане и эти часы получил за то, что перевел колонну с ранеными через Саланг. Приковав к своей группе все внимание местных духов, майор дал возможность колонне уйти без потерь, а потом вырвался и сам. Кацуба тоже явно не взял часы напрокат — крещенных кровью я чувствую за километр. «Дядя Гриша», привалившись к притолоке входной двери, с аппетитом грыз красное яблочко. Приветливо махнув мне рукой, он сделал три шага в сторону от двери, пропуская меня в дом.
