Николай Бенгин - Командировочные расходы
С этими словами Элимон склонился над телом Философа. Легко перевернув его на спину, он выудил из нагрудного кармана ультрамариновый пенал и неторопливо направился к выходу. Биллинг с бессильной яростью смотрел вслед удаляющейся фигуре.
– А что это вы наши камни воруете?!
Джан бросил через плечо взгляд на вскочившего Петра.
– Ты хочешь остановить меня? – ехидно осведомился он. – Наверное, ты – мастер по боевым искусствам. Или нет?
– Я не мастер, – согласился Петр и спокойно разрядил шокер в спину уже шагнувшего было в пролом джана, – но на курок нажимать умею.
Джан как подкошенный рухнул на пол и скрючился так, будто пытался собрать всего себя в одну точку. Из коридора совсем близко раздались шаги, и Петр еле успел выдернуть ультрамариновый пенал из сведенных судорогой пальцев Элимона, когда на пороге возник одетый в камуфляж с бриллиантовыми эполетами командор Первого уровня. Биллинг моментально узнал его по далеко выдающемуся вперед подбородку.
– Всем стоять, – негромко распорядился командор. Петр застыл по стойке «смирно», вытянув руки по швам. Биллинг и не думал шевелиться, Ольга, что-то тихо пробормотавшая за спиной, по всей видимости, тоже.
– Однако! – протянул командор, разглядывая пробоину в стене и полдесятка неподвижных тел на полу. – Здесь неплохо повеселились. Который тут Брскотгроссхам’цар?
– Вот, – Петр махнул шокером в сторону лежащего ничком Философа, – и рука его.
– Вы имеете разрешение на ношение оружия на борту? – хмуро осведомился командор. Он неторопливо шагнул в каюту, из-за его спины выглядывала небольшая толпа помощников.
– Конечно!
– В таком случае уберите подальше. Врачам обследовать находящихся в каюте. В первую очередь этого! – командор присел на корточки рядом с телом Философа. – И реанимировать, черт бы его побрал.
В отличие от санитаров, оба врача, прибывшие в свите командора, оказались людьми. Действовали они, не в пример роботам, быстро и не особо церемонясь. Санитары только тихо кудахтали у них за спиной.
– Реанимация невозможна, – сообщил один из них, обследовав Философа, – мозг разрушен.
– Интересный поворот, – проворчал командор. Он флегматично подобрал с пола отрубленную кисть руки и положил на покрытую изморозью грудь Философа, – и холодильника не надо, но его дружкам это точно не понравится. Все равно тащите тело к шлюзу. Что с остальными?
– Есть еще два фатальных трупа, – доложили врачи через минуту, – из остальных двоим требуется медицинская помощь в стационаре, но непосредственной угрозы жизни и здоровью нет.
– Еще как есть, – возразил командор, – скоро его приятели из всех тут решето сделают.
* * *– Глупо, конечно, жаловаться, – Ольга, вытащив длинную дамскую сигарету, мельком оглянулась в поисках готового поухаживать джентльмена и никого не нашла. Биллинг внимательно разглядывал лежащий перед ним на столе ультрамариновый пенал, Петр, широко улыбаясь, от сознания собственной полезности и героизма, смотрел туда же.
– Материала у меня не то что на статью, на собрание сочинений хватит, – продолжала Ольга, самостоятельно раскуривая сигарету, – но, возможно, командор прав, и эти флибустьеры действительно нас скоро поджарят.
– А зачем? – удивился Петр. – Нет же никакого смысла.
Последний стюард только что покинул помещение. Штимер и Элимон, оба все еще в бессознательном состоянии, были эвакуированы в медицинский модуль, все трупы убраны. Целехонькая стена вместе с новой дверью стояла на месте. Нулевой интерьер вновь скромно сиял образцовым порядком. Биллинг, вместе с Петром и Ольгой, которая совершенно никуда не торопилась, остались одни.
– Да, кто ж их, флибустьеров, поймет. Но я тут подумала, что никогда в жизни не видела креофитов, по крайней мере невооруженным глазом. Это всегда что-то такое исчезающе микроскопическое, в середине какого-нибудь источника энергии. Короче, смотреть обычно не на что. Вы же, наверно, тоже никогда их вживую не видели? Давайте посмотрим?
– Давайте, – с энтузиазмом поддержал Петр, – а то мало ли, вдруг там пусто?
Последний аргумент произвел на Биллинга впечатление, и он, не колеблясь, принялся вскрывать пенал. Ультрамариновый цилиндрик, заткнутый с одной стороны чем-то вроде пробки, а с другой – каким-то хитроумным набалдашником, успешно сопротивлялся.
Каюту очередной раз качнуло, да так сильно, что Биллинг чуть не выпустил пенал из рук.
– Тревога! – голос диктора звучал как обычно торжественно, словно он объявлял о розыгрыше очередного суперприза. – Наш корабль в угрожаемом состоянии. Всем пассажирам пройти в индивидуальные спасательные капсулы, расположенные во входном холле каждого номера.
На одной из стен холла тут же распахнулись три больших ярко-синих отверстия. По полу к ним побежали световые дорожки. Изнутри отверстий послышалась тихая умиротворяющая музыка.
– А ты сомневался, – пробурчал Биллинг, засовывая так и не вскрытый пенал в карман, – вот только не пойму, какой смысл в этих капсулах. Если корабль взорвется, нас же ни одна индивидуальная броня не спасет.
– Это точно, – запрокинув голову, Ольга красиво выпустила в потолок струйку дыма, – у нас в журнале эксперты это подробно обсуждали. При детонации топливных баков – практически никаких шансов, но все равно на каждом лайнере полно этих капсул.
– Так и чего? – вскочивший на ноги Петр растерянно переводил взгляд с журналистки на инспектора и обратно. – Чего же делать надо?
– Расслабиться, – посоветовала Ольга. – Хочешь, я тебя поцелую?
– А?! – Петр мгновенно и густо покраснел, а Биллинг с интересом посмотрел на журналистку.
– Повторяю! Всем пассажирам необходимо пройти в индивидуальные спасательные капсулы, расположенные во входном холле каждого номера!
– Может, займемся делом? – Ольга, томно улыбаясь, разглядывала Петра.
– Э?!.. Я, конечно, в том смысле, что я… – заблеял Петр.
– Ладно, не пугайся. Я хотела сказать – давайте сначала на креофиты посмотрим, а потом, если все равно делать нечего… Можно и по капсулам. О! Подождите, – Ольга поднесла оживший браслет к уху. – Привет!
Пока Ольга общалась по телекому, Биллинг снова вытащил пенал и принялся его разглядывать, потом потряс возле уха.
– Что-то там есть, – хмыкнул он, – непонятно только, как вытащить.
– Так это же, – Петр неделикатно выхватил пенал и легко скрутил пробку. – Конечно! А я еще подумал, что где-то ее видел. Помните, мы втроем мороженное ели, которое из палочек выдувалось, так это же она и есть – палочка. Только пустая уже, если не считать… – Петр вытряхнул на стол небольшой продолговатый предмет, и все трое уставились на него.
– Вот это да, – протянул Петр, – сюрприз.
– А у меня хорошие новости, – звонко рассмеялась Ольга, – звонил брат. Говорит, опасность миновала, и погрузка в капсулы отменяется. Так что, теперь надо этот контейнер открывать? Неплохо смотрится.
На полированной поверхности стола, тускло поблескивая медными гранями, лежал бластерный патрон.
Глава 15
Выпивка без торжественной части теряет свое воспитательное значение.
(В. Голобородько[26])Корабельная обсерватория бурлила. Экипаж корабля в полном составе контролировал ход ремонтно-восстановительных мероприятий, охвативших все поврежденные узлы и механизмы. Работа продвигалась медленно, но критические угрозы в двигательной системе уже были нейтрализованы. Бывший Дежурный капитан, а теперь по аварийному расписанию Восьмой оператор, в полном замешательстве пытался осознать очевидное – им всем и, главное, ему лично фантастически повезло. Внутренняя угроза, мощная и неуловимая, самоликвидировалась, внешняя, казавшаяся неотвратимой, была уничтожена отрядом человеческих боевых кораблей, по счастливой случайности оказавшихся в нужном месте. Остальные члены экипажа, глубоко отрицательно оценившие его активность в момент пробуждения, позже, восприняв полноту информации о состоянии дел, радикально изменили оценки: Дежурный капитан до последнего действовал в одиночку, оберегая их покой, и объявил тревогу лишь в момент обоснованной необходимости. Теперь все члены экипажа, включая Главного Капитана, оценивали его глубоко положительно.
Восьмой оператор дисциплинированно воспринимал льющийся из обзорного купола смысловой поток о ходе ремонтных работ на вверенном ему участке и одновременно пытался встроить единичный, но неопровержимый факт собственного везения в только что обретенную концепцию Предопределенности. Мысль о том, что и это было предопределено, он отбросил сразу, посчитав ее профанацией, вовсе стирающей грань между везением и невезением. Потом ему пришла мысль о том, что линия жизни состоит из кусков предопределенности, по которым неотвратимо, как по рельсам, каждый следует от одной точки выбора до другой. И эти точки (он определил их как «точки бифуркации») и есть моменты не только свободы воли, но и истинных случайностей, в том числе невезения и везения, которые, без сомнения, суть свидетельства Божественного присутствия, и как таковые должны всегда приниматься с надлежащим вниманием!
