Михаил Кликин - Идеальный враг
Он повернулся к бьющему в лицо свету. Сказал одними губами:
– Что?
Сказал по-русски, повторил несколько раз, стараясь артикулировать как можно выразительней, чтобы тот, кто возможно наблюдает сейчас за его лицом, мог разобрать короткое слово.
И прожектор снова моргнул.
Два раза.
Когда-то в детстве именно так подмигивали солнечные зайчики но потолке его комнаты. Во дворе, под окнами квартиры стояли друзья, сигналили зеркальцами, закрывая их ладонями:
«Выходи!»
Серега Попов, Вовка Украев, Василь Пак…
Их семьи были небогаты. Их родители не покупали детям мобильные телефоны и прочие удобные штуки. Но зато у них были зеркальца. И они разработали целую систему условных сигналов.
Жаль, уже не вспомнить ее.
И имена всех товарищей тоже не вспомнить…
Серега Попов, Вовка Украев, Василь, Батыр…
И Колька.
Колька Рывкин!
Павел улыбнулся неуверенно, махнул рукой.
И луч скользнул в сторону. Медленно поползло по земле пятно света, словно приглашая следовать за ним.
– Ну что еще? – Павел разговаривал с собой.
Нет! Он разговаривал со старым товарищем.
– Что там у тебя?
Луч снова весело подмигнул: «Выходи скорей! Давай к нам!»
И Павел сорвался с места.
Побежал.
Он никогда еще здесь не бегал.
И никогда еще ему не было здесь так хорошо, так радостно и легко, как сейчас.
Он мчался вслед за скользящим по земле пятном, похожим на большую блестящую монету, на огромный светящийся пятак. Он преследовал выросший солнечный зайчик – тот самый, из детства, с потолка его комнаты. Ничего не замечая, забыв обо всем, он бежал мимо утонувшего в земле барака, мимо столовой, напрямик через цветочную клумбу, где никогда не росло ничего кроме генетически измененных клевера и гороха. Он бежал почти до самой стены, до двухметровой перекопанной полосы, ступать на которую заключенным запрещалось, и возле которой остановилось световое пятно.
А потом прожектор погас. Наверху что-то лязгнуло, словно какая-то заслонка отодвигалась, и через мгновение на землю – в четырех шагах от Павла – что-то упало. Снова вспыхнул луч прожектора, уперся в белеющий на земле предмет.
Павел поднял голову.
– Что это?
Не все ли равно, что? Главное, это оттуда. С той стороны забора. Из другой, прошлой жизни.
Он подошел к лежащему на земле бесформенному предмету, наклонился, поднял его.
Камень. Завернутый в бумагу, обернутый целлофаном, стянутый кольцами резинок.
Письмо.
Глава 24
отправлено: 3.08.2068
Здравствуй, сынок!
Мы получили твое письмо, спасибо Коле. Он обещал и дальше передавать от тебя весточки, но не очень часто. Говорит, что это рискованно для вас обоих.
У нас все хорошо, если, конечно, не считать беду, в которую ты попал. Никаких изменений, вроде бы, не случилось – и слава Богу. Здоровье у меня, кажется, наладилось, давление больше не прыгает – помогли лекарства, купленные на твои деньги. Приходил недавно Сергей Владимирович, предлагал новую работу. Наверное, я соглашусь. Времени свободного сейчас много, Наташа самостоятельная стала, помогает мне. Так что не беспокойся, деньги у нас есть, живем сейчас хорошо.
Ты в своем письме просишь за тебя не переживать. Но как же так можно? Мы за тебя очень сильно волнуемся. Напиши подробней, как вы там живете, хорошо ли вас кормят, выпускают ли на улицу. Какие отношения с товарищами. Пиши подробно, чтобы нам не думалось всякое.
Помни, мы верим, что ты ни в чем не виноват.
Может что-то тебе нужно? Ты сообщи, мы отправим посылку. Коля пишет, что это можно.
Большой привет тебе от девочек! Впрочем, они сейчас сами тебе напишут…
Привет, Паша!
Это я, твоя сестренка! У меня все нормально. Вчера мама купила мне новые туфли, замшевые, очень легкие и красивые. А еще я записалась в музыкальную школу, я уже два раза там была.
Ты не потерял мою монетку? Помни – она волшебная!..
Здравствуй, Паша!
Не знаю, что и написать. Надо бы писать что-то жизнерадостное, веселое. Но, ты понимаешь, особо радоваться нечему.
Самое главное – я тебя люблю.
Помнишь ли ты свое обещание? Я надеюсь, что ты скоро вернешься.
Так хочется верить в лучшее.
Ты у нас один.
Мы все тебя любим и ждем…
Твои мама, Тина, Наташа.
1
Павел лежал на кровати, повернувшись лицом к стене, отвернувшись от всего барака, от всего мира. Раз за разом перечитывал он строчки на мятой бумаге, и ему чудилось, что он слышит родные голоса.
Колючая горечь жгла горло. Хотелось плакать, но он сдерживался. Сдерживался из всех сил.
Пятнадцать лет!
Бесконечность!
Целая жизнь…
Ната вырастет, станет взрослой, но она так и останется сестрой. А вот Тина… Тина, скорей всего, не дождется… как можно ждать пятнадцать лет?.. Она выйдет замуж, у нее будут дети. Чужие дети… Чужие люди… А мама… Мама всегда будет ждать. Но дождется ли? Пятнадцать лет – так долго…
Он снова пробежал глазами строчки короткого письма. Погладил бумагу кончиками пальцев.
– Ты чего отвернулся? – присел к нему Гнутый.
– Да так… – Павел откашлялся, надеясь, что товарищ не заметит дрожь в голосе. – Мысли всякие.
– Что читаешь?
– Нашел… В библиотеке… Между страницами книги… – Даже самому близкому другу Павел не признался бы, что этот мятый листок – письмо из дома. Он понимал, что одно-единственное неосмотрительно оброненное слово может привести к крупным неприятностям.
– И что там пишут?
– Просто обрывок текста. Ни начала, ни конца. Видимо, чей-то дневник.
Без предупреждения погас в бараке свет. Умолк перегревшийся телевизор – будто умер. И голоса заключенных сразу сделались тише, словно и они подпитывались от электрической сети.
– Отбой, – объявил Гнутый, зевнул и полез спать.
Штрафники расходиться не торопились, сидели, стояли на своих местах, там, где застала их тьма, ждали пока глаза привыкнут немного. Двигаться вслепую было рискованно, слишком тесно было в бараке, слишком много разного хлама лезло под ноги. Они продолжали свои разговоры, нисколько не смущаясь тем, что собеседника уже не видно. Кое-где вспыхивали бледные огоньки зажигалок, скользили по стенам тени, и серели на потолке вытянутые овалы окон.
Павел, не раздеваясь, забрался под одеяло. Украдкой отогнул угол матраца, где прятал свои записи, сверху, аккуратно разгладив, положил письмо. Туда же, поколебавшись, убрал счастливую монетку – последнее время он редко выпускал ее рук. Но сейчас, пока еще барак не уснул, пока звучит фоном гул голосов, он должен был сделать одну вещь.
На всякий случай…
Павел взял найденный на улице камень: плоский, шершавый, размером примерно с ладонь. Достал гвоздь, подобранный на баскетбольной площадке. Осмотрелся – глаза уже кое-что видели, тьма казалась не такой плотной. Высокие потолочные окна порой ярко вспыхивали – там наверху скользили по земле лучи прожекторов, фехтовали друг с другом словно световые клинки.
Павел сунул руки под одеяло, осторожно провел несколько раз металлом по камню, стараясь не производить лишнего шума. Потом поднес гвоздь к глазам, осмотрел его.
Ободранное железо поблескивало.
Значит, все верно. Все должно получиться.
Через какое-то время гвоздь превратится в шило.
Пусть не сразу. Пусть на это потребуются многие часы. Пусть даже на это уйдут дни.
Ведь впереди целые годы.
Целая жизнь…
Стиснув зубы, следя за движением теней, замирая, когда кто-то проходил мимо, Павел украдкой точил железо. Он и сам не мог сейчас сказать, для чего ему нужно это металлическое жало. Но почему-то он был уверен, что рано или поздно оно ему пригодиться.
Все тише становилось в бараке. Заключенные разбредались по своим местам, укладывались спать. Постепенно умолкали голоса. Отовсюду слышались храп и сопение, бормотание и вздохи.
Борясь с накатывающей волнами дремотой, Павел обтачивал гвоздь.
Уже судорога сводила ободранные пальцы. Ломило плечи и шею. Каменная пыль налипала на потную зудящую кожу. Но Павел заставлял себя работать. Он до крови кусал губы, болью отгоняя сон. Он ворочался, пытаясь найти более удобное положение.
И все проговаривал, проговаривал заученные слова:
«Здравствуй, сынок. Мы получили твое письмо, спасибо Коле…»
От начала до конца.
«…Так хочется верить в лучшее. Ты у нас один. Мы все тебя любим и ждем…»
Словно молитву.
Будто заклинание.
Он заснул под самое утро, за полтора часа до побудки. В правой руке он все еще держал камень, а в левой крепко сжимал железное жало.
Ему приснился странный сон, будто постель его превратилась в ковер-самолет. Она, разбив окно, вырвалась из душного барака и, покачиваясь, понесла его в небо. Внизу трещали пулеметы, сверкали вспышки дульного пламени, огненные трассы терялись среди звезд. Лучи прожекторов тянулись к нему словно щупальца гигантского экстерра.
