Владимир Торчилин - Институт
Про этот абзац, разумеется, немедленно донесли Директору, который, как резаный, орал на Игоря часа два, приписывая ему ведущую роль в развале науки и протаскивании в Институт чуждых институтскому ученому сообществу идей и веяний, а также, почему-то, и карьеристские побуждения и требуя за пределы лаборатории своего еврейского носа не высовывать. Игорь пытался отстаивать свое право на свободу слова и демонстраций, но Директор орал только пуще прежнего. Так что расстались крайне недовольные друг другом, и Директор на прощание еще успел пообещать Игорю вагон и маленькую тележку всевозможных репрессий и неприятностей. Поскольку Директор свои угрозы устроить какую-нибудь гадость выполнял всегда и, как правило, делал даже больше, чем обещал, то особых оснований для оптимизма у Игоря не было. Самое обидное, что как раз к моменту этого разговора Игорь уже начал сильно разочаровываться во всех этих шумных тусовках, с которых он выносил все более крепнущее убеждение, что основная масса там просто дает выход своему желанию повыступать “против начальства”, тогда как немногочисленные руководящие индивиды решают какие-то собственные проблемы, к проблемам демократии и близко не стоящие, так что Директора вполне можно было бы и успокоить, но Игорь из принципа ему ничего этого ему говорить не стал. Пусть задавится!
Однако, окончательно игорев интерес к демократическому движению угас в результате события вполне банального, особенно, по тем бурным временам, когда за разнообразными солидными лозунгами все их произносители первым делом старались себя не обидеть, твердо полагая, что именно к этому и зовет их новая действительность. Ну, а если короче, то вскоре после первых проявлений своего политического зуда оказался Игорь вхож в демократические верха того района, где располагался их Институт. И вовсе не благодаря двум-трем своим вполне разумным выступлением на каких-то там районных сборищах Клуба Избирателей или, скажем, Демократической России – пламенных трибунов не в пример поярче Игоря там хватало, а к существу говоримого все равно никто особенно не прислушивался. Как позднее сообразил Игорь, и новые лидеры были тогда уже как-то подобраны, и их будущие программы подготовлены, а вся якобы закладывающая основы новой жизни в стране политическая мутотень имела место только для того, чтобы не дать остыть разгоряченным первыми глотками свободы по-советски массам и, при нужде, использовать их энтузиазм себе на благо. Нет, просто в их районе Центр – а значит и Институт - был предприятием заметным и, как не без некоторого основания полагали заинтересованные лица, находившимся, под влиянием своего облагодетельствованного советским режимом начальства на позициях вполне, как тогда стало принятым это называть, красно-коричневых. Так что наличие представителя Института в разнообразных оппозиционных структурах призвано было продемонстировать, как глубоко проникли демократические идеи даже в самую невосприимчивую к ним среду. Тем более, что Игорь был не просто рядовым представителем – мэнээсов в этой тусовке хватало – а профессором и завлабом, то есть человеком вполне заслуженным и даже почти номенклатурным. Как тут было им не попользоваться! Вот его и ввели в разнообразные координационные советы и организационные комитеты. Впрочем, все это Игорь разложил по полочкам значительно позже, а тогда кинулся в дискуссии, агитацию и пропаганду со всем пылом неофита, как ни высмеивала эту его активность собственная жена, в высшей степени скептически относившаяся к политическим фигурам как слева, так и справа, твердо полагая их всех дерьмом одного розлива. Ну да кто прислушивается к мнению женщин о политике! Вот и мотался Игорь с одной совершенно демократической встречи на другую, не менее демократическую, медленно, но верно приходя к пока еще отгоняемому от себя убеждению, что небольшой группе лиц, которая во всех этих советах и комитетах заправляла, а на собраниях, митингах и демонстрациях всегда была в первых рядах, являя собой, так сказать, районное, а иногда даже и городское лицо новых политических веяний, все эти веяния глубоко по фигу, а интересует их только решение каких-то своих дел и дел своей сплоченной команды. Так он, наконец, оказался на последнем в его политической истории собрании.
В тот раз речь шла о выдвижении кандидатов в народные депутаты самых разных уровней и о том, как организовывать предвыборную агитацию, чтобы избранниками народа стали исключительно лица с твердыми демократическими идеалами. Намечали кандидатуры, прикидывали, совет какого уровня – районный, городской или даже Верховный! – кому подходит, тасовали доверенных лиц, ну и все такое вполне стандартное прочее. Плавное течение процесса, в течение которого немногочисленная районная демократическая верхушка доступно объясняла туповатым демократическим массам, кого им надо выдвигать и за кого голосовать для их же собственного счастья, было нарушено вопросом какого-то совершенно оторванного от реальной жизни демократа:
- А скажите, - возопил он где-то в середине заседания, обращаясь к президиуму и перекрывая нормальный рабочий гул зала – Правду ли говорят, что по нашему району одним из кандидатов в Верховный Совет России будет нынешний секретарь МГК КПСС по строительству и промышленности, то есть самый что ни на есть замшелый ретроград и кагебешник, а вот в качестве его доверенных лиц за него будут агитировать сидящие в нашем президиуме...
И он назвал фамилии действительно сидевших в президиуме известного всей стране театрального деятеля и не менее известного народу руководителя одного из московских ВУЗов, чьи прогрессивные взгляды были знакомы и младенцам и которые фигурировали всюду и везде, горячо пропагандируя светлые идеалы свободы и демократии.
Народ слегка ошалел и в зале установилось тяжелое молчание. На двух названных известных лиц озадаченно уставилась даже часть президиума, по-видимому, менее остальных знакомая с реалиями политического процесса. Первым нашелся привыкший работать с ершистыми студентами вузовский деятель.
- Послушайте, - внушительно проговорил он – не надо этой митинговой демагогии! Тут же собрались здравые люди. Как будто мы не знаем, что были разные номенклатурщики. Так сказать, чиновники и чиновники. Одни верой и правдой служили сталинщине и брежневщине, преследуя исключительно личные, я бы даже сказал – шкурные интересы, тогда как другие в меру своих сил и возможностей работали на благо народа и страны. Вот таким именно человеком и является этот секретарь МГК, у которого мы действительно предполагаем быть доверенными лицами и которого, кстати, выдвинул кандидатом коллектив очень даже демократической и прогрессивной московской газеты. Этот человек еще немало поработает на наше с вами общее благо. Так что в некоторых случаях номенклатурное коммунистическое прошлое не должно заслонять истинного человеческого лица! Диалектика, так сказать...
Собравшийся в зале народ на такую тонкую диалектику почему-то не клюнул. Или, даже если и клюнул, то далеко не весь, и возмущенные выкрики тех, кто не желал верить в существование хороших и порядочных секретарей МГК КРСС, наполнили зал. Кто-то кричал о гебистском прошлом этого секретаря, кто-то приводил примеры его явно антидемократических поступков, кто-то требовал вообще проголосовать за удаление всех коммунистов из избирательных бюллетеней – в общем, ситуация грозила выйти из-под контроля. Тогда за дело взялся собравшийся с мыслями демократически настроенный театральный деятель.
- Ну подумайте сами, - своим задушевным и знакомым миллионам голосом доверительно произнес он – тут же простые человеческие соображения. Кто в наши дни станет голосовать за номенклатурщика, каким бы в душе прогрессистом и демократом он ни был? Сами понимаете – никто! Ну или почти никто. Соберет он своими силами даже при всем административном ресурсе пол-процента голосов, и все. И даже если мы с коллегой в лепешку расшибемся ради его поддержки – не поможет. Ну, дадут ему еще пол-процента. Все равно, даже до второго тура не дойдет. А за нашу поддержку он со всеми своими большими практическими связями мне обещал наконец в моем театре вращающуюся сцену наконец установить, а ему – театральный деятель кивнул в сторону деятеля вузовского – полный ремонт основного корпуса сделать, которого он уже десятый год добивается. Как откажешься! Хоть шерсти клок... Так что не беспокойтесь по пустякам – и волки будут сыты и овцы целы, как говорится у моего любимого Островского.
Чего там говаривал Островский – дело десятое, но такое практическое и жизненное разъяснение пришлось народу по сердцу куда больше, чем теория о хороших и плохих номенклатурщиках, так что зал понемногу затих и вернулся к текущим вопросам. А вот Игорь, отчетливо произнеся “Ну и говно!”, поднялся и вышел, чтобы никогда уже на эти сборища не возвращаться. Жена, которой он всю историю, естественно, пересказал, даже без особого злорадства сказала:
