Сергей Зайцев - Призраки Пустоши
И на душе у меня паршиво.
Жутковатая ситуация. В сознании болезненно остро ноет мысль, что хуже не бывает, и ничем эту мысль не заткнуть. И сердце бьется как испуганная птица в клетке, несмотря на все попытки успокоиться. Ощущение обреченности нарастает с каждой минутой, висит над головой занесенным мечом, и уже чувствуешь кожей остроту лезвия, готового вот-вот оборвать твою жизнь. Проклятые метафоры будоражат загнанное в тупик воображение.
Силы энергонов не бесконечны, и они быстро истощаются под такой непосильной нагрузкой. Шайя все еще не пришла в себя. Впрочем, может это и к лучшему. Спящему требуется меньше кислорода. Дыхание девушки едва заметно – я чувствую слабый прерывистый ветерок из ее губ на своей щеке. Вокруг уже так холодно, что вместо теплого дыхания до немеющей щеки словно долетают ледяные поцелуи. Ее пульс ровный. Остается надеяться на лучшее. И я очень надеюсь, что ее мозг не поврежден. Я знаю, что модифицирующее оборудование чужаков еще не успело поработать над ее телом и сознанием, но сомнения гложут душу. Не хотелось бы вдруг выяснить, что вместо человека в твоих объятиях – пустая оболочка. Или хуже того – чужак по сути. Жуть… Не стоит об этом думать.
Сколько мы тут уже болтаемся? Я скашиваю взгляд на виртуалку лоцмана. Двадцать минут. Всего двадцать минут?! Мне казалось – вечность. Вечность среди холода и мрака. Среди пустоты и безнадежности. Каждая прожитая секунда по ощущениям растягивается годом.
Да, я придумал, как нас спасти в момент взрыва корабля иноров.
Я сумел это сделать.
Но что дальше? Что сейчас творится снаружи – я этого не знаю. Видеосенсоры робота, разбросанные по броне, дают лишь скудную картинку – сфера равномерно распределенных в пространстве модулей прокола окружает корпус «Миссионера», создавая эффект свернутого пространства. Пылающие во мраке сгустки плазмы, соединенные змеящимися жгутами фиолетовых молний. Могу только предполагать, что происходит за этой эфемерной стенкой, которая и защитила нас от взрыва корабля. Робот бы нас от этого не спас. Просто разлетелся бы на атомы вместе с нашими телами. Создатели портала наверняка даже не предполагали, что его можно использовать и таким способом. Одно из тех озарений, которые приходили ко мне в последнее время в нужную минуту. Выглядит как озарение, а на самом деле – результат интенсивной работы мозга в критической ситуации.
Чувствую, как от холода немеют губы и стягивает кожу лица. И не могу об этом не думать. О том, что приближается. Но заставляю себя думать о другом.
Взрыв в космосе вряд ли длился долго. Слишком специфические условия для длительного горения и буйства высвобожденных энергий. Все уже должно стихнуть. Разве что отдельные очаги. Но инерция взрыва давно уже должна была разбросать обломки корабля и наш спасательный модуль далеко друг от друга. Пора уже рискнуть.
Шайя шевельнулась. Я замер, всматриваясь в ее лицо, освещенное призрачным отблесками светодиодов. Глаза уже настолько привыкли ко мраку, что я вижу все отчетливо и без инфрасканера лоцмана. Ее лоб и правая щека в запекшихся кровавых ссадинах и многочисленных пятнах ожогов. Eе веки остались сомкнуты. Она не очнулась. Ее губы полуоткрыты, и так хочется согреть их своими. Но она принадлежит другому. Казалось бы, какая разница, если через несколько минут, возможно, мы оба будем мертвы. Но не могу. Не могу переступить через невидимую черту. И если окажется, что никаких шансов нет, то придется распечатать пробку в космос. Решение во мне уже созрело. Шайя умрет, так и не узнав, что была близка к спасению. Это лучше, чем ложные надежды. Я не сдержу обещание, данное Петру. Но и нести ответ перед ним мне уже тоже не придется. Боль потери Петру придется пережить уже одному.
Стискиваю зубы. Свечение энергонов заметно потускнело. Малыши работают на износ, тратят свою жизнь, чтобы сохранить наши. Сколько еще они так смогут – час? Два? Или те самые несколько минут, о которых я только что думал? Не знаю, что творится снаружи, но придется рисковать. Страшновато. Но придется. Выхода нет. Передатчик робота вполне способен послать сигнал бедствия… Крайне маловероятно, что где-то рядом окажется спасательное судно, корабль мусорщиков выкосил всех вокруг планеты. Но в нашем положении терять уже нечего, приходится рассчитывать даже на призрачные шансы. А еще у меня растет странная уверенность, что Кассид сумел спастись. И его «Забулдыга» вполне может снова рыскать на орбите Пустоши. Бред? Да. Угнетенное обреченностью воображение готово ухватиться за любую бредовую мысль о спасении.
Черт, даже думать уже холодно. Чувствую, как на ресницах образуется иней. Резь в слезящихся от холода глазах. Капля влаги, сорвавшись со щеки, уплывает в темноту льдинкой. Только сейчас замечаю, что не чувствую ног.
Больше нет смысла ждать. Еще немного и я просто перестану соображать.
Проникаю мыслью в управляющие блоки модулей прокола. Отключаю режим свертки пространства. И космос распахивает бездонные объятья.
Мир вокруг оживает, мрачная статика окрашивается цветами и оттенками.
Я оказался прав – обломки корабля мусорщиков далеко от нас. Их чертовски много. Особенно крупные похожи на бесформенные астероиды, их все дальше разносит друг от друга. А Пустошь – она прямо под нами. Гигантский лик бело-голубой планеты так близок, что закрывает собой большую часть космоса, и даже свет Призрака прячется за ним. Я вижу, как сотни обломком корабля уже входят в верхние слои атмосферы, загораясь яркими метеорами.
Хуже быть не может?
Смешно. До дрожи.
Мы так близко от того, чтобы повторить тот же путь вслед за ними, что я запрещаю себе об этом думать.
Но…
Корабль! Черт побери, корабль! Торговый внешник – нельзя ошибиться. Но это не корабль Кассида, у него всего две палубы. Неважно! Главное, что он есть!
Он далеко, несколько миллионов километров, но это то самое чудо, на которое рассчитывать не приходилось! Нет, еще лучше – чуть позже я засекаю челнок, направляющийся к планете. Из-за того, что он намного меньше корабля-внешника, а сенсоры робота не рассчитаны на хорошее разрешение при столько удаленных объектах, я засекаю его гораздо позже. Но обнаружив, я уже не упущу свой единственный шанс.
Надежда оживает. Надежда выжить.
Забывая о замерзающем теле, я бросаю все свое сознание на штурм передающей системы робота. Усиливаю сигнал как только могу. Напрягаю все свои способности. Нас должны заметить. Нас не могут не заметить. Я прямо физически чувствую, как не только радиоволны передатчика, но и мое внимание проникает сквозь обшивку челнока, заставляет ожить его экраны. Нечто подобное уже было: военная база на планете перед ударом энергонов, и я призраком снующий по локальной сети внутри ее информационного нутра… Затем – корабль пришельцев, и путешествие по бесконечным коридорам… Но теперь меня никто не направляет, я все делаю сам, сознательно, усилиями только своей воли.
Изменение состояния происходит скачком – и вот я больше уже не чувствую тела, не вижу Шайю рядом с собой, я больше не в стальном стакане робота. Я на борту челнока, в его навигационном центре. Его видеосенсоры становятся моими глазами, его оптоволоконные нервы – моими нервами. И космический холод я теперь ощущаю не кожей, а бортовыми датчиками.
В челноке трое людей, но я даже не пытаюсь выяснить, кто они, не пытаюсь рассмотреть их лица, сейчас это не имеет значения. Время течет для меня так стремительно, что люди кажутся мне неподвижными истуканами – они застыли в креслах, словно отдельный кадр в остановленном видеоролике. В таком быстровременье я не могу с ними даже поговорить, объяснить, что им нужно сделать. Поэтому принимаюсь за работу.
Челнок плавно меняет курс и устремляется к нашему роботу. Расчетное время до полного сближения – четыре минуты. Страшно долго. Я максимально отстранен от всего, что может отвлечь внимание, целиком сосредоточен на выполняемой задаче. На лицах кассионийцев через целую вечность начинает проступать удивление. Но мне пока не до их чувств.
Проходит вечность.
Затем еще одна.
Начинается следующая.
Корректирую скорости сближения челнока с роботом, подвожу его нужным боком, шлюзовым кольцом к горловине стакана. Никто и никогда еще не пытался осуществить стыковку подобным сумасшедшим образом. Нет выбора. Челнок пассажирский, в нем нет грузового трюма. Придется действовать согласно ситуации.
Я не знаю, как я это делаю. Правда, не знаю. Но я как натянутая струна. До предела. До звона перед разрывом. Я обволакиваю робота мыслью, заставляю его повернуться как нужно. И эта безмозглая куча железа подчиняется моей воле.
Открываю командой внешний люк.
Глухой стук, скрежет железа. Плечи «Миссионера» безжалостно мнут обшивку челнока, тараня слишком узкий для них проем. Задерживаю дыхание и закрываю ладонью нос и рот Шайе, чтобы сохранить кислород в ее легких. Стайка малых энергонов распечатывает пробку в горловине, стремительно окружает нас и толкает в шлюзовую камеру. Затем втягиваю следом модули прокола, портал мне еще понадобится, и в шлюзовой камере сразу становится крайне тесно. Следующая команда закрывает наружный люк, оставив наш спасательный бот – «Миссионера», плыть дальше в полном одиночестве. Он больше не нужен и через несколько часов вспыхнет в атмосфере Пустоши ярким метеором. Включается нагнетание воздуха. Сухой теплый ветер после ледяного прикосновения космоса дует в лицо, скользит по шее и кистям рук. Ощущение собственного тела возвращается страшно медленно, я все еще не могу пошевелиться. Тело непроизвольно передергивает от озноба. Только теперь я понимаю, как озяб. Шайе пришлось немного легче – она в пилотнике, хоть и поврежденный, он не дал ей замерзнуть слишком сильно. Но это все уже неважно, теперь мы в шаге от дома. Все страшное уже позади.
