Олег Верещагин - Я иду искать... Книга первая. Воля павших
Среди всей обстановки внимание Олега привлекли две веши, совершенно к ней не подходившие. Над занавесью висело у одной из распорок охотничье ружье. А прямо напротив входа на такой же распорке была укреплена большая цветная фотография молодого парня в городской одежде: он стоял на фоне сверкающего стеклом и металлом здания и улыбался широко и открыто.
— Таркас, мой старший, — сказал анлас, входя следом за Олегом, в фургоне можно было стоять, не сгибаясь. — Он сейчас ходит тропой Дьяуса на далеком юге — пусть подольше не вспоминают про него Старухи, — непонятно добавил он и указал на постеленные около занавеси шкуры. — Садись, Ринта подаст еду и пиво.
Олег подождал, пока сядет хозяин — не только из вежливости, но и чтобы понять, как это делается. Ардаар опустился просто, вытянув перед собой длинные сильные ноги: как отметил Олег — вовсе не кривые, хоть и провел их хозяин полжизни — если не больше — в седле. Молчаливая Ринта подала большое глиняное блюдо и тихо что-то сказала. Ардаар перевел:
— Она извиняется, что еда холодная. Она не знала о госте.
— Ничего, ничего, — поспешно сказал Олег. Он вдруг почувствовал, что на самом деле голоден, а ломти копченого окорока на блюде выглядели и пахли очень здорово. А это что рядом? Это… — Картошка?! — вырвалось у него. Все еще не веря своим глазам, Олег взял с блюда коричневый, пахнущий дымом клубень печеного картофеля и, улыбнувшись Ардаару, стал чистить его.
Анлас добродушно засмеялся, разливая в деревянные цилиндрические кубки светлое пиво из круглой кожаной фляги с тиснением на боках:
— Ты странный славянин, сказать по чести! Они не так чтобы много понимают в лошадях. А земляное яблоко им покажи — скажут тебе, что яд. А тебе, как я погляжу, нравится?
— Я из города, — пояснил Олег, принимая — не без опаски — кубок. — А земляное яблоко вы привезли с вашей старой родины?
— Да, — медленно ответил анлас. Глаза его затуманились, он вздохнул и прочел:
Анас Вайу
Ку гири, ку марьяс.
Анас Вайу
Ку рувати асман.
Аби Анлас
Сеэс спэта дамас,
Свапнас такти —
Е тамас крурас
Ор срва
Стирас стата,
Равати сам равас…
Равати сам равас…
Ана талам
Равати сам равас…
Он покачал головой и признался:
— Я не помню нашей родины… Мы ушли оттуда, когда я был еще ребенком — случилось так, что на одних полянах и тропах нам стало тесно с соседями, и Дьяус принял в том споре их сторону. Тогда те, кто выжил, забрали табуны и пришли сюда. Но мне все равно не слишком хорошо, когда я думаю, что настало время всему нашему народу потерять ту землю. И что с теми лесами, где я родился?.. Говорят, от колдовства данванов умирают деревья, что старше всего человеческого рода, а это страшнее, чем смерть человека… Может, настанет темный день, когда среди мертвых лесов в Анласе лишь могилы, где спят наши предки, будут напоминать о том, что мы — БЫЛИ. И найдет ли счастье на новой земле народ, что покинул свою родину? — Он покачал головой. — Но те, кто приходят, говорят, что не покинуть — значит умереть… И все-таки во сне ко мне приходит мой отец, что похоронен на берегах Даверинга, где дали мы последний бой нашим соперникам. Приходит и смотрит молча. Нехорошо, когда умерший предок молчит — это значит лишь, что нечего ему сказать доброго. Мудрые люди говорят, что совесть — это голоса мертвых. Поэтому, — неожиданно закончил Ардаар и отхлебнул пива, — да, поэтому я и не сказал «нет», когда Таркас пришел ко мне просить отпустить его. Хотя сердце чует… — Ардаар угрюмо замолчал, не договорив.
Завороженный его речью, Олег молчал, почти не слыша слов. Но что-то заставило его встрепенуться.
— Как ты сказал? — переспросил он. — Как ты сказал, что такое совесть?!
— Это не мои слова, — покачал головой Ардаар. — Наш народ говорит, что совесть — это голоса мертвых.
— Да, — кивнул Олег. — Да, спасибо…
Он машинально отпил пива, не ощутив вкуса, — просто во рту пересохло. Совесть — голоса мертвых.
«Не уходи от меня, дед, — попросил Олег и не удивился этой мысли, не смутился ее кажущейся наивности. — Не бросай меня…»
* * *Пива он выпил слишком много. За разговором, за компанию, просто потому, что хотелось пить. Теперь Олег об этом жалел — пиво ударило в ноги, выходило потом, во рту стоял его вкус. Оружие казалось тяжелее обычного. Очевидно, он и выглядел странно, потому что на него несколько раз косились.
«Да ты набрался, придурок, — пришла необычайно ясная мысль. — Ты просто пьяный, вот и все! Ну и ну…»
Он присел на траву возле чьих-то телег. Почему-то пришла обида — жгучая и болезненная — на Бранку, на Йерикку… Бросили. Его все бросили. Или нет. Бранку-то он сам оттолкнул, а зачем? Она же выбрала его, его, не Гоймира, а он повел себя, как последний сопливый пацан! Или… или как настоящий мужчина? Снова вернулись болезненные и приятные мысли о том, ЧТО и КАК могло быть у них с Бранкой. А теперь она на него и смотреть не хочет. Вот странно — сделал хорошо одному человеку и обидел второго…
Шевельнулся — в кармане ощутил серебро. Почти все было цело — вчера только на чай потратился… А вот интересно — есть ли у них проститутки? Олег серьезно задумался. Что если найти — и… Такая мысль ни разу не приходила ему в голову на Земле, где он не раз видел этих женщин, а то и девчонок младше себя. Да нет, наверное, нету тут проституток. Дикая земля…
«Как домой хочется, — трезво подумал Олег. Он ничего не ощущал — ни тоски, ни желания заплакать, ни желания вернуться. Просто, словно написанные на плакате, всплыли перед его мысленным взором эти слова. — Как домой хочется».
Напротив балагана сидел на скамеечке сухощавый старик, одетый в белое, — немного похожий на волхва с иллюстрации к «Песни о вещем Олеге». Косматые брови до такой степени нависали над глазами, что невозможно было понять, открыты они или нет. Но Олегу почему-то казалось — старик смотрит на него. Пристально и непонятно. Хмель быстро откатывался прочь, и Олег с неожиданным суеверным ужасом понял, что это — из-за взгляда.
Мальчик решительно поднялся и в несколько широких шагов оказался рядом со стариком. Тот остался неподвижен — даже головы не поднял на замершего рядом рослого вооруженного парня — и Олег грубовато спросил:
— Почему ты смотрел на меня, старик?
Седая длинноволосая голова поднялась, из-под густых бровей, из глубины темных впадин, загадочно и жутковато посмотрели в лицо Олегу блеклые, не имеющие выражения глаза.
— Ты был пьян, — сказал старик на городском диалекте, как две капли воды схожем с земным русским. — Я не люблю пьяных. Тем более — тех, кто начинает пить в твоем возрасте.
— Я вообще не пью, — возразил Олег сердито. — Просто… настроение поганое. Мысли всякие…
— Это не причина, — непреклонно ответил старик. — Никому и никогда не может быть настолько плохо, чтоб заливать горе хмелем. Да и не удалось это никому, как ни старались. А твое горе и горем не назовешь.
— Откуда ты знаешь, что со мной случилось? — подобрался Олег.
— Да то же, что и с сотнями до тебя, — безразлично отозвался старик. — Все молодые одинаково слепы, они думают, что до них не было на земле ни счастья, ни горя, что их беда и радость — первые в Мире. А это не так. Я знаю, что говорю. Когда пришла Беда, я уже был немолод. А в твои годы сидел князем в городе, данванское имя которого не хочу произносить, а нашего сейчас никто не помнит. И мне тоже казалось, что до меня ничего не было. Даже солнце засветили для меня… А если приходила беда — я удивлялся, почему весь свет не плачет со мной.
— Сколько же тебе лет? — спросил Олег. Старик поднял и опустил широкие костлявые плечи. — Ты вправду был князем? — седая голова склонилась. — А сейчас, если не секрет, ты чем зарабатываешь себе на жизнь? Или ты живешь у родни?
— Я не дряхлая развалина, чтобы меня кормила родня, — Олегу показалось, что старик усмехнулся. — Я рисую.
— Ты художник? — удивился Олег. — Разве тут это может прокормить?
— Знаешь слово «художник»? — в свою очередь удивился старик. — Ты с юга?
— Я горожанин, — уклончиво ответил Олег. И ему показалось, что старик не поверил. — Так ты живешь продажей рисунков?
— Ты не понял, — покачал головой старик. — Мои рисунки не повесишь на стену. Ты видел, конечно, наколки на коже воинов? Многие из них сделал я — к какому бы племени воин ни принадлежал.
— Татуировки? — Олег поморщился, вспомнив, в каких условиях впервые увидел татуированного человека. — Ясно.
Он было собрался отойти и поискать своих. Но задержался. Татуировки славян были искусными и красивыми, но особого восторга не вызывали. Еще на Земле Олег с пренебрежением относился к пирсингам и «тату», которыми увлекались многие одноклассники и одноклассницы, открыто посмеивался над ними: мол, недалеко ушли от дикарей, еще консервные банки к ушам подвесьте! Или кость в нос… Здесь, в Мире, татуировки казались вполне уместными, но Олега не привлекали.
