"Фантастика 2023-200". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Куковякин Сергей Анатольевич

– Вот видите, и от ВЧК польза бывает, – хмыкнул я. – Что ж, до свидания Иван Петрович, удачи.

Я с минутку посидел, раздумывая – а правильно ли поступил, подводя «коллегу» из своего времени под расстрел? Говорят же, что своих не бросают. Он не виноват, что попал в тело подростка и стал убийцей. Каждый выживает как умеет.

Посидел еще с полминуты, прислушался к голосу совести. Но совесть молчала.

Глава пятнадцатая. Мистер Рейли

Кто сказал, что начальству хорошо живется? Да нам, начальникам, надо молоко за вредность давать. С одного совещания отправляешься на второе, оттуда на заседание, потом на коллегию. Артузов, кстати, со мной согласен, но он предложил вредность оценивать коньяком. Бутылка на день – многовато, но если на неделю, то уже и неплохо. Правда, когда я предложил внести подпункт в новое Положение о ВЧК, мой друг и коллега пошел на попятную. Мол – с тебя-то, все равно, как с гуся вода, отбрешешься, а ему от товарища Дзержинского попадет.

Кстати, оказывается, я теперь еще и член Коллегии ВЧК. Случайно узнал, потому что Ксенофонтов поинтересовался – а где, мол, товарищ Аксенов изволил прохлаждаться, когда рассматривали новую структуру Особого отдела? Как хорошо, что я как раз исполнял приказ Председателя СНК и пребывал на «исторической родине», в Череповецкой губернии, а иначе огреб бы выговор за недисциплинированность. С этим у нас, у начальников, тоже быстро – чуть что, сразу выговор, а то и строгий.

Ладно, чего это я, распричитался? Наверно, потому что сегодня приехал Феликс Эдмундович, ожидавшийся через три дня. Разумеется, получив рапорт Артузова, захотел встретится и с ним, и со мной.

Товарищ Дзержинский внимательно и, как мне показалось, с уважением, листал старый католический молитвенник. Может, зря говорят, что Феликс Эдмундович атеист? Уважение-то явно не из-за автографа Наполеона или экслибриса Сиднея Рейли. Представив, сколько эта книжечка будет стоить лет через сто на каком-нибудь аукционе, типа «Сотсбис», мысленно усмехнулся и подумал, что неплохо бы сделать «заначку» для будущих коллег.

Отложив молитвенник, Председатель ВЧК спросил:

– Артур Христианович, что можете доложить?

– Информация о приезде Рейли проверяется, – сообщил Артузов. – Антиквар допрошен, устанавливаются его связи. В Петроград выехала группа в составе пяти человек. Произведут аресты всех контактеров.

– Контактеров? – наморщил лоб Председатель и перевел взгляд на меня. – Владимир Иванович, опять?

Что опять? А, так я опять внес очередной «аксенизм»? Когда и успел-то?

– А что, хорошее слово, – принялся я оправдываться. – Постоянно говорить – «вступившие в контакт», или «общавшиеся» – долго, а «контактер» – четко и ясно.

– Слово странное, не то больницей попахивает, не то инфекцией, – вздохнул товарищ Дзержинский и махнул рукой. – Ладно, что дальше?

Кроме молитвенника, Артузов прихватил с собой еще и папочку, в которой, как я полагаю, у него имелись документы по мистеру Рейли. Артур начал вытаскивать из нее листочки, и деловито докладывать:

– Установлено, что Рейли действовал под фамилией Бергман в тысяча девятьсот восемнадцатом году, когда сбегал из России по подозрению в организации переворота. Далее – в марте девятнадцатого года, во время оккупации Одессы французами, Рейли был замечен в знакомстве с начальником контрразведки Гришина-Алмазова [105] небезызвестным нам Владимиром Орловым.

При упоминании фамилии Орлова, товарищ Дзержинский нахмурился. Еще бы. Как выразился Артур, «небезызвестный» Орлов, ранее бывший контрразведчиком императорской армии, поступил на службу в ВЧК под именем Болеслава Орлинского. Надо сказать, Орлов-Орлинский успел плодотворно поработать на благо белого дела – передал, например, не только списки, но и фотографии агитаторов и подпольщиков, действовавших на Дону и в тылу Добровольческой армии. Но самое забавное, что до Первой мировой войны Орлов был следователем Охранного отделения Департамента полиции и вел дело… Феликса Эдмундовича Дзержинского. Кстати, Председатель ЧК, встретив Орлинского, порадовался, что профессионалы помогают молодой республике создавать систему государственной безопасности. Возможно, именно поэтому, товарищ Дзержинский, столкнувшись с предательством, с тех пор не желал, чтобы в ВЧК служили бывшие жандармы и следователи «охранки».

– С Орловым Рейли был знаком еще раньше, – хмуро уточнил Дзержинский. – Орлов, будучи Орлинским, выписал Рейли мандат на имя Сиднея Рейлинского, уполномоченного ВЧК. Впрочем, теперь это неважно. Продолжайте, Артур Христианович.

– Есть предположение, что именно Рейли выдал белогвардейцам Жанну Лябург и других товарищей [106]. Есть еще две версии – не то подпольщиков раскрыла контрразведка Орлова, не то «Азбука» Шульгина [107], перехватив их переписку. Но с гибелью «группы одиннадцати» не все ясно. А вот в расстреле товарища Лафара точно виноват Рейли.

Артузов полез в папку и зашелестел газетными вырезками:

– Одесская газета «Призыв» напечатала любопытный очерк про иностранца, знающего Россию. Вслух я его зачитывать не стану, но это короткая биография Рейли. Вопрос – зачем кому-то нужно публиковать биографию неизвестного иностранца, упомянув его участие в «заговоре послов», и о том, что он приговорен к смертной казни? Как мы считаем, это намек. В другом номере появилась заметка «Большевики-гастролеры», где был упомянут «Граф де Ля-Фер – член Московской чрезвычайки». Товарищ Лафар и Рейли были лично знакомы. Членов французской миссии, проходящих по делу о заговоре послов, допрашивал именно Георгий Лафар. Кроме того, они могли встретиться в бывшем ресторане «Эрмитаж», на литературном вечере. В восемнадцатом году там размещался «Дворец свободного искусства», куда захаживали иностранные дипломаты, а Георгий Лафар иногда читал там свои стихи.

– А какой смысл Рейли информировать своего противника? – пожал я плечами. – Предупрежден – значит, вооружен. Если бы я прочитал в парижской газете – мол, у нас советской торговой миссией заведует начальник ИНО Аксенов, я бы подался в бега.

– Подожди, еще и напишут, – хмыкнул Артузов. Верно, Артур хотел пошутить, но осекся под пристальным взглядом нашего начальника. Смутившись, начальник контрразведки Советской России сказал: – Извини, шутка дурацкая.

– Шутка и на самом деле дурацкая, но за каждой шуткой есть доля правды, – вздохнул товарищ Дзержинский. – Несколько дней назад сообщили из Крыма, через канцелярию Слащева – в Константинополе, где сейчас сидят Врангель и Кутепов, суд офицерской чести приговорил вас к смерти. Как я понимаю, ваш знакомец Келлер сейчас возглавляет разведку и контрразведку Крымской республики, поэтому он плотно работает по своим бывшим коллегам. Генерал Слащев опасается, что Врангель захочет вернуться.

Ну вот, до чего же странные люди. Чуть что – все бы им чекистов к смерти приговаривать. Спрашивается, что я плохого им сделал? На сапоги, что ли, барону Врангелю плюнул?

– Ну, к смерти приговорили, это ладно, – проговорил я. – Но интересно, каким боком я причастен к суду офицерской чести? Я же нижний чин, а не офицер. Слышал, что на меня приказ отправляли, но самого приказа не видел, а к тому времени, как мне прапором стать, я уже из армии выбыл по ранению. Да и услышал, когда уже в Архангельске был – вроде бы, в фильтрационном лагере мой бывший ротный командир сидел, и он, якобы, меня узнал, но я так и не удосужился уточнить.

– А вот у Врангеля уверены, что вы бывший офицер, не ниже поручика, – сообщил Дзержинский. – Поэтому, суд офицерской чести вашу судьбу и решал.

– Ну, хотя бы поручик, – обрадовался я. – Меня, когда узнают, что вольноопределяющимся на фронт ушел, вечно в прапорщики определяют. Нет бы в штабс-капитаны. А прапорщик – как-то несерьезно.