Игорь Градов - «Хороший немец – мертвый немец». Чужая война
– Садись, – кивнул Макс на травку и протянул Лехе сигареты. – Угощайся.
Тот отказываться не стал – с удовольствием затянулся куревом и благодарно кивнул:
– Спасибо, парень. Что, не клюет?
– Нет, – честно признался Макс.
– С утреца бы тебе надо, с самого раннего, – посоветовал Леха.
– Утром я буду уже в другом месте, – ответил Макс, – и в другом времени.
– А, ясно, – понял его по-своему Леха, – отпуск, значит, закончился, теперь снова на работу. К своим делам-обязанностям…
– Вроде того, – согласился Макс, – к обязанностям. Хотя очень мне не хочется…
Леха помолчал, посмотрел на воду, затянутую мелкой зеленой ряской, и спросил:
– Ты ведь муж Маринки, внучки Ивана Белоусова?
Макс кивнул – точно.
– Я Ваньку-то хорошо знал, – продолжил Лешка. – Настоящий был мужик, геройский! Мальцом удрал на фронт, воевал, почти до самого Берлина дошел. Вернулся через год после победы – весь седой, а ему ведь всего восемнадцать стукнуло. Учиться дальше не захотел, хотя и предлагали – на выбор любой техникум в Вязьме или даже педагогический институт в Смоленске. Поздно, говорит, мне науки учить, да и не по возрасту за партой с пацанами да девками сидеть. Он уже мужик был, настоящий, многое повидал… Иному на две жизни хватит. Пошел Иван Белоусов в трактористы, стал хорошо зарабатывать, женился, детей завел. А я у него в помощниках ходил, целых три года. Меня, как десять лет исполнилось, взяли на работу в колхоз. Жили мы тогда трудно – родителей не было, бабка одна, а нас, детей, двое – я и сестренка младшая. Вот я и вкалывал – ради картошки да зерна, что нам за трудодни давали. Иван мне многое про войну рассказал. С другими он делиться особо не любил, а вот со мной почему-то откровенничал. Правда, я не все тогда понимал, голова плохо работала – контузия после немцев сильная была. Да я тебе, кажись, говорил…
Макс кивнул и с интересом посмотрел на Лешку – его речь совсем не походила на речь деревенского дурачка, каким его все привыкли считать.
– Знаю, о чем ты сейчас подумал, – поймал его взгляд Леха, – мол, брешет Дуреха, несет, сам не зная чего. Верно, я и в дурке лежал, и в голове у меня часто все путается, не понимаю, чего несу. Все так… Только иногда вдруг какие-то прояснения случаются. Как сегодня. Тогда я войну как будто в телевизоре вижу, четко так, как в кино. И Ваньку Белоусова помню. Он часто один случай вспоминал – как его немецкий офицер отпустил.
Леха попросил еще одну сигаретку и продолжал:
– Ванька хотел с фрицами драться, вот и сбежал из деревни на фронт, прибился к одному полку. Однажды послали его с донесением на передовую – что-то кому-то передать. А немцы в это время атаку начали и наши окопы захватили. Все отошли, а Ванька растерялся и не успел. Огляделся – что делать? Фрицы уже кругом. Забился тогда в угол землянки, залез под какое-то тряпье и решил пересидеть до темноты, а потом потихоньку уйти к своим. Да куда там! Его, конечно, сразу нашли и вытащили на белый свет. Привели к немецкому офицеру, тот, видимо, решил устроить допрос. Строго так взглянул на него и спросил, как зовут да откуда родом. Причем, что удивительно, по-русски спросил. Ванька отвечает – мол, местный я, из Брошек. Он и правда здешний, в этих местах родился и воевал поначалу тут же… Офицер на него снова взглянул и велел идти в дальнюю траншею. Ванька с жизнью простился – думал, на расстрел ведут. А офицер ему говорит – беги, парень, к своим. Ну, Ванька не будь дураком, сразу в кусты и деру. Добрался до своих, соврал, что прятался в какой-то воронке, а потом, когда все стихло, вылез. О немце, разумеется, ни слова – кто бы ему поверил. Вот такой случай у него был…
Макс пожал плечами:
– Ну и что, немцы тоже разные были, не одни звери. Увидел офицер, что перед ним мальчишка, вот и пожалел. Ты же сам говорил, что на войне всякое случалось…
– Верно, – согласился Леха, – только вот что я подумал: раз Ванька выжил и с войны вернулся, значит, так надо было.
– Кому надо? – не понял Макс.
– Надо, и все тут, – неопределенно ответил Леха, – чтобы он живой пришел, дети у него родились, а потом и внуки. Такая, видать, его судьба. А с ней, брат, не поспоришь.
Макс кивнул – согласен, не поспоришь.
– А у тебя – своя судьба, – неожиданно продолжил Леха, – и тебе тоже ее не избежать…
Затем резко поднялся, взял еще сигаретку – на дорогу, пошел к себе. В свой полуразрушенный дом, в котором жил один. Старый, никому не нужный Леха-Дуреха…
Макс задумчиво посмотрел ему вслед – в словах Лехи почудилась что-то знакомое. У каждого своя судьба, значит, надо следовать ей.
«Так чего тогда ждать до ночи», – подумал Макс. Он достал из кармана немецкие часы (теперь он всегда носил их с собой, чтобы Маринка или, не дай бог, Машка случайно не нашли и не завели), взглянул на циферблат с хищным орлом и решительно покрутил маленькое колесико сбоку. Большая стрелка едва заметно дрогнула…
Опять он стоял с немецкими часами в руках посреди деревенской избы, а за окном была душная ночь. Летняя ночь 1942 года, с далекими раскатами боя и неровным заревом догорающего села…
* * *Следующие несколько дней стали для Макса сплошным кошмаром. Их батальон снова бросили в бой, на сей раз – севернее Карманова, прикрывать небольшие высоты, являющиеся опорными пунктами для всего 46-го танкового корпуса.
Прямо перед ними стояли части 36-й моторизованной дивизии, а немного севернее и западнее – еще и 215-й пехотный полк. Казалось бы, немалые силы, но что они могли против целой русской армии?
По данным разведки, командующий 20-й армией РККА, генерал-лейтенант Рейтер бросил на Карманово четыре стрелковые дивизии и еще три отдельные танковые бригады. А с юга, стремительно форсировав Яузу, двигались к райцентру еще две дивизии 5-й армии генерала Федюнинского…
Бои превратились в бесконечное, не прекращающееся ни днем ни ночью побоище. Невзирая на потери, русские упорно вгрызались в немецкую оборону и каждый день понемногу, но продвигались вперед. Пусть всего на один-два километра, но все ближе к цели – к Карманову. Взятие его, похоже, стало для советского командования идеей фикс. Максу казалось, что ресурсы Красной Армии как людские, так и материальные неисчерпаемы, чего никак нельзя было сказать о его собственных резервах. Их просто не было. Невольно вспоминались слова майора Хопмана про шавку и слона – укусила, тяпнула, и теперь рассерженный гигант стремительно ее растаптывал…
Много проблем доставляли «тридцатьчетверки» – то и дело рвали на части немецкую оборону. Во время очередной их атаки три батальона 342-й дивизии попали в окружение – в том числе и батальон Хопмана. После тяжелого дня решили пробиваться к своим – под прикрытием темноты. Бросили почти все тяжелое вооружение – артиллерию и минометы, все автомобили и бронетранспортеры – горючего все равно не осталось. Собрались на опушке леса и перед самым рассветом пошли в атаку.
