Владимир Стрельников - Переярок
— Странно, а Арам нам ничего не рассказал. — Агас, невысокий, плотный армянин с выдающимся носом–рубильником и большущими, вечно грустными глазами, почесал затылок.
— Арам, это кто, вербовщик? — Старшина недоуменно нахмурился. — А он откуда об этом знать должен?
— Да нет, товарищ прапорщик, это мой троюродный дядя, владелец отеля «Рогач» на базе «Россия». Мы с ним долго сидели, и он нам много что рассказал. В том числе и про Русскую Армию. Ну, что она самая крутая, и что рвет всех на части. Но про такое он не рассказывал. А его все знают.
— Товарищ солдат, вы хотите сказать, что старшина роты врет как сивый мерин? — Афанасьев грозно нахмурился, но потом усмехнулся. — Боец, на Новой Земле проживает тыщ тридцать армян точно, и Арамов среди них хватает. Я знаю трех Арамов. Один служит стоматологом в ППД, один держит ресторанчик в Солнцегорске, один служит штурманом на Ми-24. Так что надо уточнять. Нет, я Арама, владельца отеля не знаю. Я вообще переходил еще на базе «Европа», не западная или восточная, а просто Европа. В тысяча девятьсот девяносто втором году по земному грегорианскому летоисчислению. После развала СССР и вывода нашей дивизии из Германии, мне предложили перебраться сюда. Мы с женой и родителями ее и моими подумали, и рванули. Терять вроде как уже нечего было, они тоже служивые люди, и тоже были выведены фактически в чистое поле.
Заваруха эта с саблями и лопатами была, если по староземельному времени, в девяносто четвертом году. Тогда еще наши заводы только закладывались, а про русские земли знали, что здесь есть золото. Несколько лет тут такое было, что ой–ой. Но на это золото был построен наш Протекторат. Вывернулись наизнанку, но сумели отстроить все, и города, и промышленность. И армию создать настоящую, и вооружить.
Золотая лихорадка была еще та, должен вам сказать. Никогда не думал бы, что у людей от золота так крышу сносит. До уровня Австралии в девятнадцатом веке не дотянули, но по сотне тонн в первые года добывали. И это, пара австралийцев умудрилась найти крупнейший золотой самородок, весом в сто семьдесят два килограмма и какими–то граммами. Его не стали переплавлять, лежит в нашем музее, в алмазном фонде. Можете поглядеть, как поедете в Демидовск.
— А разве здесь мыли золото еще кто–то, кроме русских? — Удивился белобрысый паренек из второго взвода.
— А ты как запретишь? Начнешь стрелять по людям только за то, что они хотят заработать? — Прапор покачал головой. — Вернее способа нажить врагов здесь нет. Нет, мыли все, кто хотел. Разумеется, по нашим правилам. Основные, корневые месторождения разрабатывали мы, бригадным способом при помощи тяжелой техники, а на мелких работали старатели. Потом по договору продавали золото нам по фиксированной цене. Уже у нас золото переплавляли, очищали от примесей, и продавали Ордену. Ну а армия обеспечивала безопасность на нашей территории, а ОМОН и ВВ на московской. Сколько бабла осело в Новой Одессе — сосчитать сложно. Потому она и поболее Москвы. Но еще больше ушло по Заливу на кораблях в Нью—Рино, Одесса этому городу не конкурент. Специально для заработавших старателей рейсы делались, прямиком до Рино. К концу сухого сезона те, кто разбогател, садились на пароход, и гудеть. Рино потому так и поднялся, что бабла в нем осело вообще немерено. Поменьше, конечно, чем у нас в Протекторате, но очень много. Ладно, бойцы, у вас скоро отбой. Отдыхайте. — И старшина ушел, отдав честь знамени части.
25 день шестого месяца, 23 год, 10–22, понедельник. Третий Военный городок.
— Алейксей Иванов, для принятия присяги, выйти из строя! — В горле неожиданно пересохло, АКМ в руках, и пистолет на поясе стали ужастно тяжелыми, а ноги слегка ватными. Но месяц шагистики сделал свое дело, я «на автомате» вышел из строя. И, печатая шаг, подошел к столу, возле которого стоят очень серьезные офицеры.
Поодаль, стоят знаменосцы. Штандарт нашей роты, и Знамя бригады. Причем знамя еще с той земли, вывезли из музея части в Таджикистане. Настоящее боевое знамя отдельной кавалерийской бригады, пробитое пулями и осколками, и с тремя боевыми орденами. Вообще, Знамена нашей армии все с историей. Все спасены из тех республик, где советское прошлое постарались забыть и уничтожить. Да и не только советское. Личная рота командующего имеет имперский штандарт, той, еще царской армии.
Как сказал нам наш командир роты — мы не Иваны, родства не помнящие. Нам нечего стесняться своих предков, и знамена наших отцов и дедов для нас не менее святы здесь, на Новой Земле.
Ровными рядами стоят бойцы наших двух взводов. Рядом выстроилась остальная рота. Все при полном параде, прапора и офицеры надели ордена и медали, что с той, старой земли, что полученные здесь уже.
На трибуне около плаца, под навесом в тенечке, сидят родня солдат, принимающих присягу. На удивление немало народу, человек триста. Там же сидят и Сайора с тетей и кузиной. Раношка на удивление прониклась торжеством момента, сидит, и даже про леденец забыла.
— Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу, и своей Родине.
Я всегда готов по приказу Правительства выступить на защиту моей Родины и, как воин Русской Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара закона, всеобщая ненависть и презрение граждан. — Закончив читать текст Присяги, я с трудом проглотил тягучую слюну, я развернулся, и, печатая шаг, подошел к столу, где поставил свою роспись в протоколе. После чего так же торжественно промаршировал на свое место в строю.
Казавшееся бесконечным действо кончилось неожиданно быстро. И вот уже звучит команда.
— К торжественному маршу! Напра–ву! — Гулко развернулись взвода. — Рота, шагооом — марш! — и под марш, исполняемый духовым оркестром, наша рота двинулась вдоль трибуны.
Меня поразил совершенно седой, в старой, еще сталинской офицерской форме невысокий сухонький дед, с погонами майора, с двумя орденами Красной Звезды, и медалями «За отвагу», «За оборону Севастополя» и «За победу над Германией» на выцветшей гимнастерке. Дед, несмотря на преклонный возраст, стоял по стойке «смирно», взяв под козырек полевой офицерской фуражки, и его глаза смотрели ясно и весело. Молодцевато подпоясанный командирским ремнем старого образца, перечеркнутый портупеей, с наганом в кобуре — дедок являл пример хоть и старого, но непобежденного солдата. Точнее, солдата–победителя.
