Вячеслав Бакулин - S.W.A.L.K.E.R. Звезды над Зоной (сборник)
– Придуши одноглазого змея, – идиомой на идиому хамлю я. Не знаю зачем, наверное, из чисто спортивного шовинизма – я ведь на самом деле не люблю мутантов. И аномалии тоже.
– Задолбал со змеем, – рогатый в возбуждении машет передними лапами и торопливо выговаривает озарившую его мысль. – Нам нужен третий! Третий синхронный собутыльник!
– Я здесь никого более не наблюдаю, только одного приличного человека и пьяную парнокопытную сволочь, страдающую от…
– «Переизбытка кальция», – черт энергично трясет рогами. – Меня тошнит от зацикленного тупого человеческого юмора, я хочу наслаждаться своим алкогольным опьянением в обществе… – он на миг задумывается. – В более разнообразном обществе. Нам срочно нужен третий!
– Я не откажусь, особенно если третий захватит с собой пару аппетитных сисичек!
– Спиритуозный спиритизм! – черт торжествующе воет. – Мы нарежемся в аномалии до поросячьего визга и вызовем пьяный дух нашего синхронного…
– Кого?!
– Кого-кого! Хоть Жана Ива Кусто! Кто вызовется, тот вызовется, какая, к едреням, разница?! Второго такого зануды, как ты, в обитаемой вселенной все равно не сыщешь – и это обнадеживает…
– Давай Токсичную Барби из Пустоши, – не могу не блеснуть познаниями в области модерновой постъядерной порнографии. – Хочу знойную, чуть фонящую самочку!
– Жри, мой бледнолицый бразер, – бармен вручает мне цельный графин с бесцветным, однозначно пахнущим напитком. Водяра-матушка. – Нас ждут великие дела!
* * *Память хранит девственную чистоту, лишь странные, не до конца выветрившиеся образы вяло маршируют по измученному сознанию… Вот я в полный рост, на левом плече сидит и сучит копытцами миниатюрный чертик. Вот значительно увеличившийся в размерах здоровенный рогоносный мутант с шаловливым хвостом-помпончиком. Теперь я восседаю на его плече… С нами кто-то третий, пушистый и миловидный, в огромных передних зубах зажат крепкий на вид орех…
«А орешки непростые/Все скорлупки золотые/Я – дрочистый изумруд/Вот что чудом назовут», – звонким голосом вещает пушной зверек, не выпуская добычи из крошечных лапок.
Где-то глубоко в земле беспокойно ворочается великий русский поэт… Мне стыдно перед ним, и одновременно очень легко, до неприличия весело. Пусть Токсичная Барби из Радиоактивной Пустоши проигнорировала наше спиритическое воззвание, зато в компании с чертиком и белочкой забываешь обо всех печалях и тревогах.
Когда приходит время прощаться, два самых милых и любимых существа синхронно машут мне вслед своими хорошенькими, миниатюрными лапками – зелененькой и рыженькой! Идя по ухабистой дороге протрезвления, я плачу от исчезающе мимолетного ощущения счастья.
* * *Тяжелые веки медленно, с великим трудом распахиваются. Первое, что вижу, – расширенные от удивления зрачки сексапильной лесбы. Она смотрит на меня в упор.
– Если я не пересплю с джентльменом, водящим дружбу с чертиком и белочкой, значит…
Я уже не слышу слов удивительной барышни, читающей чужие алкоголические сны, – наверное, она тоже слегка мутант! Ее отвердевшие соски, бесстыдно выглядывающие сквозь прозрачную блузку, лишают меня дара речи, дара слуха, да и многих иных даров…
«Ты лгунья, – думаю я из последних сил. – Говорила, что на мужиков у тебя не…»
«Какой сладостный бред, какой сладостный бред», – ее мысли бесцеремонно перебивают мой робкий ментальный шепот.
Когда я увожу ее из бара, бармен лукаво подмигивает мне на прощание; игривый хвост с бомбошкой рисует в воздухе похабные картинки. «Я – дрочистый изумруд», – вполголоса декламирует некто пушистый, нерешительно выглядывая из-за правого плеча.
Госпожа Фортуна, какая долгожданная встреча! Оказывается, ты любишь тернистые и непрямые пути… Воистину, женщины – странные создания!..
Майк Гелприн
Наш дом
Дорога от Дома на Пост идет через Смрадный Туннель. Дом – так называем его мы. Все, кроме Иваныча, он говорит не Дом, а Убежище, но что такое Убежище, знает он один.
Нам по четырнадцать лет, счет ведет Иваныч, он каждый день делает на стене Дома зарубку. А сам Иваныч очень старый, ему уже почти двадцать пять. Он один помнит, как было, когда настал Здец, и Город над нами рухнул. Еще он знает, почему все люди разделяются на Карантин и Заразу, только это очень сложно. Иваныч нам объяснял, но поняла только Катька, она из нас самая умная. Зараза – это мы, а Карантин – те, кто за нами охотится.
Так вот, если выйти из Дома, то попадаешь в Смрадный Туннель. По нему надо идти, держась правой стены, и тогда там, где рельсы кончаются, будет Крысиный Лаз. Самые лучшие крысы в нем живут, большие, мясистые. Катька с Танькой варят из них такой суп – объедение.
Как через Крысиный Лаз проберешься, наверх пойдет лестница. Взбираешься по ней, в конце и будет Пост – дырка такая в земле, через которую все видно. С одной стороны – развалины Города, а с другой – пустырь и потом поле. В конце поля Карантин и стоит, сразу за ним лес начинается. Карантины, они даже на людей не похожи, все в тряпки замотаны, а на головах – шапки резиновые со стеклянными очками. Иваныч говорит, что Карантины это носят, чтобы не стать Заразой, как мы.
Зараз становится все меньше и меньше. Нас в Доме раньше много было, а осталось всего пятеро. Это если с Иванычем, а он не ходит, только ковылять, скрючившись, может. Так что бойцов, получается, только четверо. Остальные в Паучьей Шахте лежат, шесть моих братьев и три сестры. Их всех Карантины постреляли. Кроме Руслана, он единственный сам умер, Иваныч говорит – от цинги. Мало не только нас осталось, других Зараз тоже. Кротов, что дальше по Смрадному Туннелю живут, и Крысоловов, что еще дальше. А раньше Кротов было сорок Зараз, и Крысоловов не меньше.
Мы сидим с Танькой на Посту, сегодня наша очередь дежурить. Танька красивая, у нее длинные волосы, почти до плеч, и густые. А глаза большие и черные. Правая щека у нее красная от ожога. Танька этого стесняется, а мне она так еще красивей кажется. И потом, Танька добрая, почти такая же добрая, как Иваныч. Я ее очень люблю, может быть, даже больше, чем Катьку, несмотря на то что Катька – настоящий боец. Она, наверное, даже лучший боец, чем я или Генка.
Мы сидим на Посту и по очереди смотрим на Карантин через оптический прицел на винтаре. Винтарь у нас один на всех, и к нему есть двенадцать патронов. Винтарь – отличная штука, я сам его добыл, забрал у того Карантина, который убил Володьку. Карантины тогда спустили в шахту шланг, из него повалил газ, и мы все рванули из Дома в Смрадный Туннель. И ушли бы, да Володька за рельс зацепился, упал и закричал так, что мне по сей день снится. И тогда Иваныч на бегу хлопнул меня по спине – вертаемся, мол. Рванули мы обратно, и сразу за поворотом с тем Карантином столкнулись. Володька-то уже к тому времени мертвый был. И Карантин пальнул в Иваныча в упор, а дальше ничего не помню. Ни как Карантина убивал, ни как Иваныча на себе через Смрадный Туннель тащил, а газ за нами по пятам полз. Ни как получилось, что винтаря не бросил. Иваныч с того дня и не ходит, прострелил ему Карантин важное что-то.
Хорошая штука винтарь, но до опушки леса все равно не дострелить, дальнобойности не хватает. Вот если бы какой Карантин ближе подошел, тогда другое дело. Но что-то в последнее время не подходят они ближе, и вообще какие-то не такие стали. Обленились, что ли? Не помню уже, когда последняя облава на нас была.
– Слушай, Тань, – говорю, – помнишь, что Иваныч вчера сказал? У меня это все из головы никак не идет. Не возьму я в толк, как так получится, что мы не сдохнем и у вас с Катенком от нас будут дети. Откуда им взяться, детям-то?
Покраснела Танька, обе щеки одного цвета стали, а чего тут краснеть, непонятно.
– Знаешь что, Саня, – говорит, – ты лучше сам у Иваныча спроси. Или у Генки.
– Да с Генкой мы уже говорили вчера. Он сам ни черта не понимает. Не было, не было детей, и вдруг – вот те нате. Когда хоть будут-то? А то Иваныч этого вообще не сказал.
– Когда по пятнадцать нам стукнет, тогда, может, и будут, – Танька отвечает и глаза прячет, а сама уже красная вся. – А может, и не будут, и вообще, давай завязывать на эту тему.
– Ладно, – говорю, – Танюш, завязывать так завязывать.
Призадумался я. Танька наверняка знает, только почему-то мне говорить не хочет. Она, если сама и не поняла, ей Катька точно сказала, а Катька много всего знает. Хотя не так много, как Иваныч, конечно. Но ведь ерунда получается – как так может быть, что не сдохнем? Обязательно сдохнем – сами, а, скорее всего, Карантины нас добьют. Хорошо бы только, чтобы всех в один день, а то я не знаю, что со мной будет, если ребят убьют, а я останусь.
В общем, так я ничего про детей и не придумал, а Танька вдруг меня в бок толкает.
– Саня, – шепчет, – родненький, а ну глянь.
Поднял я голову – мать честная! По полю в нашу сторону два Карантина пылят. Да не просто так, а белой тряпкой размахивают. Значит, не стрелять, а говорить хотят, этому Иваныч нас давно научил. И слово какое-то сложное про них говорил, то ли монтеры, то ли полотеры, не помню, но стрелять в таких никак нельзя.
