Роман Злотников - Элита элит
Первая серия блоков легла как раз туда, где укрылось от налета большинство народу. Пыль, поднятая разрывами, мгновенно заволокла все вокруг, так что, когда из этой непрозрачной мути выскочил мелкий Журавлев, я не сразу понял, что в нем не так. Он бежал, широко разинув рот, и, похоже, считал, что громко кричит. Но кричать он вряд ли мог, потому что его горло и грудная клетка были вскрыты осколком, будто лазерным скальпелем. А еще у него не было левой руки. Он пробежал три шага и рухнул плашмя на землю.
Я поднял голову. Летательные аппараты заходили на второй круг. Я вздохнул. Наверняка следующим заходом они накроют оставшихся. Следовательно, никакой информации я здесь больше получить не смогу. Во всяком случае, от живых. Или надо поторопиться?.. Я выскочил из воронки и нырнул в пыльную муть. Через одиннадцать шагов наткнулся на человека, который брел навстречу, шатаясь и держась за голову. Рассусоливать времени не было, поэтому я вырубил его коротким ударом и, подхватив на плечо, ринулся обратно в свою воронку.
Едва успел. Когда мы с моей ношей занырнули под поваленный ствол бука, земля содрогнулась от следующей серии взрывов. Я торопливо скинул тело с плеча и прижал его к земле, накрыв собой. Неуправляемые блоки — это такая гадость, всегда один-два могут выйти за пределы рассчитанного радиуса рассеивания, а у меня регенерационные способности всяко лучше обычного человека. Даже нижнего уровня антропрогрессии. Не говоря уже о местных…
Весь налет длился минут двадцать — двадцать пять. Когда завывание моторов летательных аппаратов стихло в яркой синеве летнего неба (а может, у них сейчас еще весна, осень вряд ли — вон какая листва на деревьях), я выбрался из воронки и осмотрелся. Пыль, поднятая взрывами, медленно оседала на землю. Вокруг валялись изуродованные тела. И их отдельные части. Особенно густо они лежали там, куда мы положили раненых, извлеченных из-под развалин. У меня даже мелькнула мысль, что пилоты этих летательных аппаратов специально целились именно сюда. Уж больно много здесь было воронок. Да нет, не может быть!.. Убийство некомбатантов, раненых и медицинского персонала во все времена являлось одним из тягчайших военных преступлений. Не могут же они одичать настолько, чтобы забыть о базовых этических ценностях. Тогда бы они просто не сумели создать столь сложно структурированное общество. Ведь оно требует слишком высокого уровня сотрудничества и довольно сложной системы разделения труда. А это подразумевает развитые морально-этические системы. Пока сообщество человекообразных существ находится на этапе допустимости каннибализма, оно редко покидает уровень родоплеменного развития…
Откуда-то слева послышался стон. Я пошел на голос. За кучей битого щебня обнаружилась одна из женщин, оказывавших помощь раненым. Я наклонился над ней.
— Пи-ить, — еле слышно попросила она.
Я огляделся. Где тут взять воду? Сквозь оседающую муть кирпичной пыли были видны только груды развалин. Я снова перевел взгляд на женщину. В принципе, вода ей была не нужна. У нее отсутствовала вся нижняя половина туловища, включая ноги, и под тем месивом, которое представлял собой низ ее тела, уже натекла здоровенная лужа крови. Скорее всего ее желание пить было результатом резкого обезвоживания организма, вызванного столь большой кровопотерей. Пожалуй, самым милосердным будет помочь ей уйти. Я наклонился над ней и ласково погладил по щеке, успокаивая и примериваясь к сонной артерии. Но она уже никак не отреагировала на мой жест. Я убрал руку и выпрямился. Моей помощи не потребовалось…
К своей воронке я вернулся в довольно задумчивом состоянии. Во многих подразделениях территориальных войск женщины служат наравне с мужчинами, но в Гвардии существует принцип: не использовать женщин в боевых подразделениях. И теперь я, кажется, ясно осознал, откуда его истоки. Всегда тяжело, когда у тебя на руках умирает человек, но когда этот человек — женщина…
Спасенный мной уже пришел в себя и выбрался из воронки. Когда я подошел, он сидел на поваленном дереве, уставившись в одну точку, и бормотал:
— Погибли… все погибли… все… погибли…
Да уж, похоже, с тренингами по психологической устойчивости в этой армии дело обстояло совсем швах.
— Эй, как тебя зовут? — тихонько позвал я.
— Побили… всех… все погибли… — продолжал бормотать спасенный.
Я вздохнул, а затем… со всего размаха залепил ему оплеуху. Он брыкнулся на землю, а я тут же выпрямился перед ним, приняв некое подобие строевой стойки, и заорал:
— Встать! Имя, должность, звание? Быстро!
Парень суетливо вскочил на ноги.
— Старший сержант Головатюк, командир второго отделения комендантского взвода, товарищ командир, — бодро отрапортовал он.
Я молча кивнул.
— Хорошо. Ранен?
— Трохи, — испуганно отозвался тот, и его рука дернулась к голове.
— Сядь, — приказал я.
— Есть, товарищ командир. — Парнишка послушно бухнулся на поваленное дерево.
Я осмотрел его голову. Царапина. Хотя может быть контузия. Я осторожно прощупал подушечками пальцев сосуды головы, прослушивая изменения пульса, затем развернул его лицом к себе и оттянул веко, рассматривая роговицу. Вроде бы контузии нет, только сильный стресс. Эх, как сложно с не владеющими хотя бы нижними уровнями антропрогрессии.
— Чепуха. Не помрешь.
— Так точно, товарищ командир, — отозвался старший сержант уже гораздо более бодрым голосом, а затем, помолчав, робко спросил: — А это немцы на нас напали?
Я молча сделал некое круговое движение головой, могущее означать как согласие, так и все что угодно. Пусть сам расценит в соответствии с его собственным видением ситуации.
— Но… как же так? — растерянно забормотал парень. — Товарищ Сталин же говорил, что… у нас с ними договор… что нельзя поддаваться на провокации, что… малой кровью, на чужой территории…
Я некоторое время внимательно слушал его. В этом бормотании, на взгляд обычного человека совершенно хаотичном и бессвязном, на самом деле содержалось немало полезной информации. И если ее сопоставить с теми сведениями, что я запомнил из разрозненных листов секретных документов, которые мы собирали, обрывков разговоров и всего остального, уже можно выстроить кое-какие логические цепочки, способные помочь мне лучше сориентироваться в происходящем.
— Ладно, — через некоторое время прервал я сержанта. Не столько потому, что устал слушать его бормотание, сколько оттого, что ценность получаемой информации резко снизилась: парень начал повторяться. — Нам пора двигаться, старший сержант. Значит, собери и проверь оружие и боеприпасы, а я… — я покосился на свои босые ноги, — подберу себе кое-что из обмундирования.
