Владимир Чистяков - Несносная Херктерент
— Всевозможные сверхдальние перелеты — во многом твоя идея.
— Моя, но уже потом. Когда избрали наследником. Когда планировали трансокеанский перелёт, я сразу сказал, что командиром экипажа буду я. Мальчишество, но захотелось стать местным Чкаловым. Потом я и через полюс летал. И участвовал в так называемой "Комиссии по изучению сверхдальних перелетов", по сути, разрабатывавшей требования к межконтинентальному бомбардировщику. Самолет, пересекший полконтинента без посадки, в перспективе может доставить туда и бомбу.
Сначала считал себя этаким военспецом, или военным советником. Тем более, что мои политические взгляды никого не волновали. В первый год отказался работать седьмого числа одинндцатого месяца. И ничего — поинтересовались только, является ли этот праздник постоянным или переходящим. Потом появились другие… пришедшие. С той же войны, что и я. Война кончилась, — император помрачнел, — и без меня справились, хотя крови было пролито… Когда появились вновь пришедшие, я стал понимать — что-то изменилось. Во мне. Их не удивляли погоны — там их тоже ввели. Но они с трудом поверили, что я воевал в той же армии, что и они. Им казалось, что я либо потомок белоэмигрантов, либо вообще англичанин. Признаться, в пустынной форме, пробковом шлеме и с револьвером я и правда весьма походил на колонизатора с карикатуры. Оказалось, что я успел подцепить акцент, и на родном языке стал говорить, словно иностранец. Выпили за Победу. И как-то вдруг как накатило — я осознал, что всё. Долги отданы, связи разорваны. Того капитана больше нет, я даже для вновь прибывших уже не свой, я советник военного ведомства третьего ранга. Да и они уже не тот самоходчик из-под Праги, и танкист из-под Берлина. Тот, что из-под Берлина, дёрганый был. Тоже, как у меня, там не осталось ничего; но у меня-то нормально, если так можно выразиться, а у него… Мобилизовали в сорок первом, он из Белоруссии был, и до сорок четвертого не знал ничего. В сорок четвертом узнал… От его деревни не осталось ничего. Вообще, ничего. Их всех убили. Так было не только у него, так было почти везде в тех краях.
— За что? — совершенно без выражения спросила Кэрдин.
А Марина посильнее зажала рот, что бы не крикнуть то же самое. Взгляд Кэрдин скользнул по галерее. Кажется, что черные глаза, словно Х-лучи, видят сквозь любую преграду.
— Ни за что. Они только себя считали людьми, нас же… Недочеловеками.
— Довольно обычный мирренский расизм.
— В какой-то степени, ты, Пантера, как обычно, права. Расизм. Только в сотни, если не тысячи, раз худший. У мирренов предел фантазии — "Этнографический заповедник". Знаешь про такой?
— Разумеется. В центре Южного материка"…для охраны редких животных и примитивных племён". Самый настоящий заповедник с егерями и браконьерами. Причем браконьеры, особенно из аристократов, не только и не столько на зверей охотятся. В административном кодексе даже статья есть: "За убийство представителя примитивного племени — далее список — на территории заповедника — месяц общественных работ, или штраф- пять минимальных размеров оплаты труда".
— Даже миррены признают, что у примитивных племен есть какие-то права. А то, что творил враг на земле моей бывшей Родины… Хорошо, что я этого не видел. Север был всё-таки специфическим театром войны. Там не только с врагом сражаешься, но ещё и с природой. Тяжело там было… Хотя, в то время нигде медом не мазали. Я за год с лишним ни одного живого врага вблизи не видел. Нескольких с гарантией к рыбам отправил. Один у берега брякнулся, достали. Истребитель. Ягер — охотник по- ихнему. Имена тут мне казались на немецкие похожи… Мне показали документы ягера того. Фотографии… Не старше меня был, а уже с фрау и киндером. Его зажигалку я уже здесь потерял, пистолет до меня кто-то прикарманил, а крест союзникам на виски сменяли.
— Виски… Виски… Что-то вроде "Островного ячменного", выдержанного в дубовых бочках?
— Примерно. Не понимал англичан, почему они так гоняются за всякими немецкими сувенирами. А меня от этих крестов тошнило. С детства у меня крест с чем-то мерзким и враждебным ассоциировался. А тут ещё чёрных крестов принесло.
— Ты орден того мира носишь…
— Ношу. Последнее, что из того мира осталось.
— Про самолёт забыл.
— Ну, это уж плод неумеренного подхалимажа. Его же по нескольким ведомствам растащили. Это уж МИДв, точнее, лично министр решил таким образом выслужиться. Подарок ко Дню Коронации, так сказать.
Когда увидел в ангаре — онемел. Сомневаюсь, что в день выпуска "Ишак" выглядел лучше. Настолько он был неестественно-новеньким. Словно из другого мира…
Чуть улыбнулся император, на лице Кэрдин тоже что-то дрогнуло.
— Показалось — взлетишь — и окажешься там. Серое море, серые скалы — и тот разведчик, уходящий на одном моторе. Даже подумал — что если взлететь — снова окажешься там. Молодым. Чем тогда будут казаться воспоминания о происходившем здесь? Бредом, сном или последствием контузии?
Сев в кабину, я понял одно — как в одну и ту же воду нельзя войти дважды, так не вернёшся и в молодость. Там другие свели с ними счёты.
А если у них истребителей много,
Пусть пишут в хранители нас.
Хранить — это дело почётное тоже,
Удачу нести на крыле…
— Я хорошо понимаю намёки. "Хранитель". И не пытайся сказать, что это твои стихи. Хватит с нас "Тачанки" и прочего, чем ты разнообразил отечественный песенный репертуар.
— У тебя, Кэр, отменная ирония. Чем же тебе "Все четыре колеса" не угодили? Сама же тачанки использовала, когда "министершей" звалась. И заметь, я никогда не утверждал, что "Тачанку" написал.
— Вся столичная полиция третий день ржет: четверо великосветских балбесов, включая двоих членов Великих Домов первого ранга уволокли с киностудии пулемёт и ворох холостых патронов, водрузили его в кузове пикапа и помчались под "Тачанку", открывая пальбу на каждом перекрёстке. Убить — никого не убили, но массу народа перепугали. Кончилось тем, что пришлось применить "гусеницу", и пикап этот с пропоротыми шинами улетел в пожарный водоем. Придурков этих выловили, хотя и не стоило. Медики зафиксировали многочисленные переломы, ушибы и гематомы, полученные при оказании сопротивления. Знаешь, чья машина, и кто за рулем был?
— Конечно, знаю. Пусть месяцок посидят, подумают. Им повезло, что никого не покалечили, и штраф за испорченное городское имущество оплатили чуть ли не раньше, чем квитанция пришла. А то бы получили всё, что полагается. Я полицейское управление поставил в известность, что бы всех принимавших участие в задержании наградили ведомственной грамотой. И что бы об изменениях в их служебном положении докладывали в МИДв.
— Скряга ты… Нет, что бы часы именные от своего имени пожаловать, или орден какой дать. Награда есть — хорошо, с занесением в личное дело — совсем замечательно, и ни медяка не потрачено. Сплошная экономия!
— Не заработали они на орден. Да и время сейчас… Сама знаешь — время какое. Скоро много орденов давать придётся. Не за ловлю пьяных водителей.
— Я знаю. Но время это пока не пришло…
— Пока нет, но ходит оно очень близко…
— Хватит о грустном, Кэр.
— Как скажешь.
— Третья мировая война на моем веку. А если считать ещё ту, во время которой родился — то четвёртая. Знаешь, я стал уставать от такого количества войн.
— Переговоры ещё не кончились. Вчера они сделали довольно серьезные уступки на наши требования.
— Это предел, на который они согласны. И ты, и я знаем — дальше отступать они не станут. Нам нужно гораздо больше, чем они согласны уступить. Я это буквально всеми органами чувств ощущаю. Мы уже призвали на учебные сборы десять возрастов во всех приграничных округах. Во внутренних — три последних.
— Они сделали тоже самое. Плюс снизили призывной возраст на один год, что позволило им начать обучение двойного числа новобранцев. Плюс отменен ряд льгот, дававший отсрочку от призыва. Среди горцев Южного материка в этом году завербовано втрое больше обычного.
— У нас заканчивается формирование шести тяжелых танковых дивизий. Плюс работы по спецпроектам продвигаются очень успешно.
— Они тоже ведут работы над какими-то спецпроектами. Причем, имеются достаточно серьёзные подозрения, что их спецпроекты аналогичны нашим. Во всяком случае, из их научных журналов пропали любые упоминания о работах с радиоактивными элементами.
— Ты думаешь?
— Я не думаю, я анализирую поступающую информацию и делаю выводы.
К Софи приехали несколько чиновников из министерства Культуры. Один знаком Марине — первый заместитель министра. Марина знает, что сестра рисует гораздо лучше, чем она. Год назад отец спросил "Завтра открывается персональная выставка Софи. Пойдёшь?".
"Нет", — ответила Марина, — на Сонькину мазню я и дома могу полюбоваться". Саргон только усмехнулся. Ему прекрасно известно — Марина страшно завидует гениальной художнице — старшей сестре.
