Dragon Marion - Не люби меня
— Да ладно тебе распинаться, я всё понимаю. Я не злюсь, Джон, просто чувствую себя… голым, что ли.
— Привыкнешь. Тебя это перестанет смущать, когда ты полюбишь каждого из них. Каждого из нас. Знаешь, друзья — это те, кто понимают друг друга без слов. Это так здорово, когда тебе не надо говорить: «Ты знаешь, у меня проблема», а к тебе подходят и говорят: «Слушай, мне тут цыганская почта донесла, что у тебя вчера из кармана зарплату какой-то подонок вытащил, так я знаю, где его искать, а пока мы тебе аванс выхлопотали». Первое время думаешь: «А какое их дело, это моя жизнь, в конце концов», а потом соображаешь, что так и надо, что просто у тебя появились друзья.
— Я подумаю над этим.
— Надеюсь. Тебя проводить до дома?
— Валяй.
И всё-таки он не мог убедить родителей, что спецназ — именно то, что ему надо. Хотя и не рассказывал ничего такого, что с ним на самом деле случалось. Если верить ему, получалось, что он круглыми сутками сидит за компьютером и проверяет базы данных, а пластырь и повязки на руках и ногах появляются оттого, что больно уж много гвоздей в стенки понатыкано. И чтобы вы так же, как он, не мучались, сообщаем сразу: от родителей ничего не утаишь. Мать всегда чувствует, скрывается ли у тебя под пластырем плохо вытащенная заноза или колотое ранение, а отец одному ему известным способом унюхает, что на три сантиметра выше левой пятки, там, под бронёй брюк, у тебя огнестрельное. Потеряв одного сына, они жутко боялись за второго, и мокрые по утрам глаза матери были единственной причиной, заставлявшей Генри грустить.
Со спецназовцами же он постепенно находил общий язык. Правда, его весёлость не всегда приходилась ко двору, всё же они были в трауре, но иногда получалось даже их развеселить. Особенно своим он стал после того случая с кафе. После работы, усталые, они собрались, как всегда, в «гостиной», но расходиться по домам не хотелось. И тогда он предложил зайти в одно местечко тут неподалёку. Они переглянулись и согласились. Генри повёл их в небольшой уютный ресторанчик, в котором они заняли больше половины места, и там они, наконец, расслабились. Засиделись далеко за полночь,
смеялись, рассказывали всякие небылицы… Потом Джон рассказал ему, что после этого его и признали. Он занял какую-то свою, особенную, неповторимую нишу. Уже и речи не шло о том, что он встанет на место Микки. Ему нашлось своё собственное.
А сон… Нет, он не отпустил его. Просто он привык. Он появлялся раз-два в неделю, каждый раз новый и каждый раз один и тот же. Генри уже даже не пытался смотреть на Джона, как будто он никакого отношения к этому сну не имеет. И приучился подавлять острое желание зарыться лицом в его рубашку и обнять его широкие плечи. Только ночью давал себе волю, уверенный, что никто об этом не знает. Позволял этому сну захватывать себя полностью, огромной волной накатывать и приносить облегчение прохлады. И стал немного по-другому относиться к тем, кого так ненавидели его родители.
Однажды он даже серьёзно поссорился с отцом. Когда тот снова завёл разговор о недостойности изумрудного цвета, он вмешался:
— Но послушай, папа, это их жизнь, и потом, они это себе не сами придумали. Ты извини, но ненавидеть людей только за то, что они изумрудные, — это всё равно, что ненавидеть нас только за то, что у нас тёмные волосы. Они живут, как обычные люди, просто любят не тех и не так, как мы. Те же из них, кто крадёт людей, как украли моего брата, не лучше и не хуже обычных преступников, которые грабят и убивают, и их точно так же надо ловить и наказывать, с этим никто не спорит. Но если человек живёт и никого не трогает, за что его клеймить?
Как ни странно, отец отреагировал довольно спокойно.
— Послушай, Генри, ты сейчас неплохо зарабатываешь и, хочешь того или нет, начинаешь общаться с людьми из более высоких кругов. В их обществе это не считается пороком, а, напротив, бытует мнение, что всё в жизни надо попробовать. Может быть, это и так и испытать действительно надо всё, что можно, но ведь есть ещё и вещи, которые делать нельзя. Может быть, тебе неизвестно, что изумрудных «девочек» раз в пятнадцать меньше, чем «мальчиков», и оттого последние вынуждены искать себе развлечение на стороне. Таким образом, получается, что больше половины изумрудных совершают преступление, причём не просто кражу или мошенничество, а преступление против жизни, чести и достоинства человека. Вот почему я так к ним отношусь. И вот почему сам факт гомосексуализма порочен. И тебе меня не переубедить.
— Но отец, ведь всё же есть люди, которые прекрасно живут без преступления.
— Да, есть. Но я ещё раз тебе говорю, что гомосексуализм сам по себе предусматривает преступление как обязательное условие жизни большей части людей. Поэтому он аморален.
— А не аморальнее ли, будучи по природе своей гомосексуалистом, жениться и заводить детей, не испытывая никаких чувств к своей жене, делать вид, что всё в порядке, жить в фальши?
Так как на это отцу нечего было ответить, они начали ругаться.
Генри не мог не замечать перемену в себе, он пытался анализировать её и пришёл к выводу, что виной всему его сон; что именно он делает его самого немного гомосексуалистом. И справиться с этим он не может. Как ни странно, понимание этого было встречено им спокойно, как непреложный факт, не вызвав таких эмоций, как у отца. Самым трудным было то, что приходилось переживать это самому, без Джона.
Спецназ был непривычно весел. Эрик рассказывал какую-то историю, а остальные покатывались от хохота. Генри облегчённо вздохнул: слава Богу, они в порядке. Его заметили, он улыбнулся и подошёл.
— Доброе утро. Есть какое-то дело? Меня Гаральд вызвал.
— Нас тоже, — отозвался Роб. — Придёт, расскажет.
В это время внутренняя дверь открылась, и вошёл Гаральд.
— Привет, ребята. Хорошо, что вы все здесь собрались, мне нужен будет совет каждого из вас. Мы в тупике. Появилось дело для нас, а мы не можем его сделать. Некий Барт Харлоу, специалист по социальным службам, носящий на пальце изумрудный перстень, явно не может найти себе друга жизни. Мы должны сделать так, чтобы он осознал, что на стороне его искать не стоит. У меня нет доказательств, но информаторы считают, что по меньшей мере пять из восьми похищений этого месяца — его рук дело. Он живёт в небольшом загородном доме, каждый вечер проводит в ресторане «У Вики», но, как правило, возвращается оттуда один. Его требования к партнёру слишком высоки: обязательно блондин с чёрными или тёмно-синими глазами, правильные черты лица, средний рост сто восемьдесят пять, тонкая талия, идеальная фигура. Периодически отпускает всю прислугу и гуляет всю ночь один или с компанией. Все исчезнувшие в этом месяце юноши довольно красивы, семеро-блондины, четверо с тёмно-синими глазами и двое-с чёрными. Похищения происходят где угодно, только не вблизи его жилища. Это так, информация к размышлению.
Теперь о том, как его ловить. Он крайне недоверчив, поэтому о втирании в его компанию не может быть и речи. Брать с поличным тяжело, так как неизвестно, в каком месте он украдёт человека в следующий раз. Устроить засаду у дома?..
Он замолчал. Эндрю заёрзал на диване, изображая мыслительный процесс, и сказал:
— А если попытаться устроиться к нему прислугой?
— В последний раз он нанимал человека двенадцать лет назад.
— Социальные службы… — задумчиво сказал Стив. — Может, это?
— Похоже. Шестеро из восьми похищенных состояли у них на учете. Но доказательства? Он очень чисто работает, ни с одним из них даже не встречался.
— Хочешь совет? — заявил Джон. — Ищи девочку.
— Ищу. Не могу найти.
— А что, если я попробую? — предложил Генри. Все головы повернулись к нему.
— Попробуешь что? — подозрительно спросил Джон.
— Изобразить девочку. Я думаю, что смогу ему понравиться.
— Ты не блондин, — с недоверием проворчал Коул.
— Зато все остальное подходит! А волосы можно покрасить.
Наступило молчание. Спецназовацы переглядывались и явно что-то решали.
— Что ж, — наконец, сказал Эндрю, поднимаясь, — идём попробуем.
Он привёл Генри в небольшую комнатку, смежную с «гостиной». Здесь был большой платяной шкаф, туалетный столик с уймой косметики, зеркало, электрическая розетка и небольшой фотоальбом.
— В этом альбоме наша оценочная десятибальная шкала, посмотришь. Нам нужно баллов семь. Там дверь в ванную. Разбирайся.
Эндрю вышел, а Генри открыл альбом. В нём были десять фотографий Микки «при исполнении» — в облачении изумрудной девочки. Но, как известно, таковые бывают разные. На фотографии, оцененной в один балл, Микки ничем не отличался от заурядного мужчины, а в ярко разряженном юноше, получившем оценку «десять», нестандартная ориентация была видна за версту. Особенно внимательно Генри рассматривал фото, помеченное цифрой «семь». Потом
