Евгений Гаркушев - Авалон-2314
– В каком университете учишься? – поинтересовался Хонгр спустя минуту, когда машина вскарабкалась на холм и покатилась к скалам у подножия Дарханки прямо по траве, свернув с грунтовки, уходящей в поселок. Низких домов Шарынгола видно не было, но опоры струнной дороги возвышались над степью.
– В новосибирском, – ответила девушка.
– Нравится?
– Нормально, уровень знаний дают высокий. А ты что оканчивал? Или тоже учишься?
– Меня хватило только на бакалавриат. А учился в Питере, хотя жил на Кавказе, – в мое время дистанционное обучение было в ходу. В Петербургском университете мне больше нравились специальности.
– И кем ты работаешь?
– Не видишь? – усмехнулся Хонгр. – Овец пасу для души, живу пока на пособие. По специальности я инженер-электроник, но за последние годы наука сильно продвинулась вперед. Если на то пошло, я и в свое время по специальности мало работал.
– А что делал?
Хонгр выдержал паузу – он специально «приоткрылся»: начнет ли девушка задавать вопросы, или попытается увести разговор в сторону. Если его вычислили, то о роде занятий хорошо осведомлены.
– Служил в армии. Там хорошо платили, да и вообще мне нравилось.
– Воевать пришлось? – Лилия взглянула на пассажира с неподдельным интересом.
– Писарем при штабе не отсиживался, – хмыкнул Хонгр. – Доводилось в людей стрелять, увы.
– Тебя простили?
– В смысле?
– Насколько я знаю, сейчас не слишком охотно воскрешают тех, к кому могут предъявить претензии жертвы.
Хонгр рассмеялся:
– Я сам жертва. Меня застрелили в пограничном конфликте с Объединенной Арабской Республикой.
– Понятно. И как оно? – спросила девушка.
Хонгр отметил, что Лилия вроде бы ему поверила или хорошо притворялась.
– Я совсем не помню. Мне потом рассказали, – солгал он. – Думаю, ничего особенно приятного.
– Пожалуй.
– Точно.
– А ты что же, так никого и не убил?
– Нет. Иначе ждать бы мне воскресения еще сто лет. Ведь так?
– Наверное.
Остановились неподалеку от скал. Когда выбрались из автомобиля, крылья его солнечных батарей выросли едва ли не втрое. Машина восполняла затраченную энергию, заряжала аккумулятор, заполняла водородом бак. Хонгр испытывал невольное восхищение перед этой практически автономной техникой. Если будет нужно, автомобиль сам приедет домой или же самостоятельно привезет туда пассажиров. Лилия вела машину, потому что ей так нравилось, но в принципе с этой работой без труда справился бы компьютер.
В тонированных окнах Хонгр увидел свое отражение: рослый парень в мешковатых парусиновых полувоенных брюках и застиранной куртке, с ежиком непослушных волос. На его фоне Лилия выглядела аристократкой: облегающие джинсы, приталенная блузка, стильная косынка и в цвет ей – небольшой алый рюкзачок. А он ничего с собой и не взял, кроме лэптопа-коммуникатора. Автомат пришлось оставить в лесу – с ним бы он выглядел по меньшей мере странно, хотя с оружием в степи ходили многие. Заповедник, можно запросто встретить волка.
– В полицию не хочешь поступить? – спросила Лилия.
– Почему спрашиваешь? – удивился Хонгр.
– Многие бывшие военные идут в полицию. Армия сейчас сокращена до предела, а полицейские нужны. Работа ответственная и сложная, но не слишком престижная. Взгляды на жизнь поменялись, большинство людей пытаются что-то создавать, а полицейский только охраняет. Тускловатое занятие для вечности.
Хонгр усмехнулся хорошей формулировке.
– Ты права. Но, как я слышал, воскрешенных в полицию не принимают. Они не впитали толерантность с молоком матери.
– А ты сам пытался поступить на службу? – подняла брови Лилия.
– Нет, друзья пытались, – ответил Хонгр и понял, что прокололся, показал свое отношение к нынешним порядкам. Правда, проколом его заявление можно считать в том случае, если его и правда подозревают. – Пойдем вверх, там есть что посмотреть.
Девушка доверчиво повернулась к нему спиной и легко зашагала по каменистой тропинке. Хонгр пообещал себе думать только об Австралии и тамошних чудесных пляжах и двинулся следом.
* * *Дима сидел на широкой кровати и беззвучно всхлипывал. В одно мгновение потерять все! Он был никем в чужом, враждебном мире. Единственная его почитательница и спасительница – некрасивая девушка, склонная к эксцентричным поступкам… Если верить ей, она не единственная, их тут целая банда. И каждая заказывает воскрешение своего любимца, оплачивает его из своего кармана и потом «вводит в жизнь». Но, во-первых, Дима новой подружке не верил, а во-вторых, если и поверить, легче от этого не становится. Одна идиотка, много идиоток – что лучше?
Экран во всю стену – такой экран не подделаешь, именно его наличие и убедило Соловья в том, что он попал в будущее, – транслировал его собственные похороны. Впрочем, не транслировал, конечно, показывал старую любительскую запись. Но мурашки по коже все равно бежали…
– А вот и я, – радостно сообщила Оля, тыкая пальчиком в какую-то зареванную девицу, которую камера на мгновение выхватила из толпы. – Приятно себя увидеть, правда?
– Очень, – скрипнул зубами Дима, рассматривая лакированный гроб.
– Что ты расстраиваешься? – возмутилась девушка. – Все ведь уже позади. Знаешь, каких трудов мне стоило найти запись? Сейчас никому твои похороны не интересны. Тебя и не знает никто.
– Да я уже понял, – мрачно процедил Дима. – Ты преподнесла мне просто отпадный сюрприз. И не устаешь подбадривать.
– Нет, ты не обижайся… Пожалуйста!
– Ясен пень. На что тут обижаться?
– Тебя очень скоро узнает и полюбит гораздо больше людей, чем двести лет назад.
– Двести? – глаза Димы округлились. – Целых двести?
– Ну да. Я думала, ты знаешь.
– Откуда?
Соловей едва сдержался, чтобы не ударить жизнерадостную дуру.
– Только надо твой статус узаконить. Понимаешь? – не догадываясь, что сильно рискует, сообщила Оля.
– Не врубаюсь совершенно.
– Ничего, поймешь. Давай в магазин сходим, одежду тебе купим по размеру. Еды, какой ты любишь. Я ведь о тебе совсем мало знала, только песни все наизусть.
– А что ты хочешь знать? Типа, мой любимый цвет? Какие чиксы мне нравятся? Чем я похмеляюсь с утра?
– Да, конечно, мне интересно, какого типа девушки тебе нравятся…
– Не твоего – это точно.
– Все в мире меняется, – не смутилась Ольга.
– Ага, жди. И как тебе в голову пришло вспомнить обо мне?
– Ты всегда был моим любимым певцом! Такой лапочка… Мы с подругами взяли кредит и тебя воскресили вне очереди. Ведь здорово?
Девушка смотрела на него большими ярко накрашенными глазами, которые лучились восторгом. Получила желанную игрушку…
– Просто отпад. И теперь я никому не нужен, так? – уточнил Дима.
– Не так. Ты нужен нам. Просто надо немного подождать, чтобы тебя не развоплотили обратно.
– Развоплотили? – Глаза Соловья полезли на лоб. – Ты не шутишь? То есть меня могут швырнуть обратно в биореактор?
– Не беспокойся, все не так страшно. Если ты будешь вести себя в рамках правового поля, никто тебя не тронет. Документы надежные, работу найдем – и уже через год ты полностью натурализуешься. Если бы не мы, тебе пришлось бы ожидать воскрешения лет двадцать. Понимаешь, мы подарили тебе двадцать лет! Целых двадцать лет!
Дима не особенно впечатлился и быстро спросил:
– А где твои подруги? Те, что тебе помогали мутить эту тему?
Оля загадочно улыбнулась:
– Я же говорила – не только тебя вернули к жизни. Другим достались другие.
– Вот как! Вы нас поделили?
– Ага.
– Тебе достался я?
– Точно.
Соловей закипел, хотел сказать что-то обидное, но вдруг понял: а ведь двадцать лет действительно не купишь ни за какие деньги. Дурнушка права – она сделала ему царский подарок. Так, может, и не стоит лезть на рожон, а лучше подождать? Сделать резкие движения, если в них возникнет нужда, он всегда успеет. Вот только неопределенность страшно злила – так, что Соловей с трудом сдерживался.
– Пойдем в твой магазин. Далеко чапать? – поинтересовался Дима.
– Магазин в этом же доме. Все сейчас рядом. Классно?
– Да у меня и раньше все было рядом, – раздраженно бросил Соловей. – И квартира побольше. Откуда у тебя эта хилая конурка?
– Заработала, – гордо заявила девушка.
– Ишь ты! Чем же?
– Чем надо. Ты бы мог не допрашивать меня постоянно, а сказать хотя бы спасибо?
– За что? – не слишком вежливо поинтересовался Дима, вновь раздражаясь. – За то, что ты нашла винтажную запись моих похорон, или за то, что приютила в своей убогой квартирке?
– Да хотя бы. Но больше – за то, что теперь ты жив. Не заметил?
– Заметил. Только кайфа большого я не испытываю. Как-то мне стремно.
– Слушай, ты и правда какой-то бледный.
