Владимир Перемолотов - Страховщики
Что тут произошло, он и сейчас не понимал, но очень надеялся на то, что все-таки поймет.
Должен же кто-то за все это ответить и заплатить?
Ухватив доску руками, он начал расшатывать её, освобождая выход. Дерево пружинило, трещало, упиралось и, наконец, не выдержало. С сухим хрустом доска обломилась, и Поцур не устояв на ногах выпал в дыру. Лежал он там не более мгновения и подскочил как ужаленный. Рядом со знакомым уже покойником лежало еще двое.
Несколько мгновений хозяин смотрел на три пары хороших, со стальными подковками покойницких сапог и ноги сами собой начали отплясывать благодарственную. Вот это называется, повезло! Да еще как повезло-то!!! Этим-то, кто мимо проехал в жизнь такой удачи не дождаться! Им бы хоть реку целыми перейти!
* * *… Река катила волны, словно ей никакого дела не было до того, что тут делается. Правду сказать она уже и смотрелась не так ужасно, как два дня назад. Прихорашиваясь, вода унесла или выбросила на берег все, что в ней каким-то чудом очутилось — стволы деревьев, спутанные, словно передравшиеся между собой коты, клубки кустов, трупы животных. Мути и то поубавилось. Местами, там где помельче, река проглядывалась до самого дна. Некоторые воины не смотря на запрет уже пили воду, правда, через окуренные священным дымом платки с вышивкой Третьего воплощения Кархи и — ничего. Брюхом не маялись. Картину портили только деревья, что кронами рухнув воду, уцепились корнями за берег и лежали так, взывая к людской жалости. Река бурлила, обтекая их, ворчала маленькими водоворотами, и эркмасс Кори с сожалением думал, что нет тут ни одного ствола, который мог бы стать мостом с одного берега на другой.
К счастью для города то, что случилось, случилось на той стороне реки. Вон она, башня-то… Стоит. Нелепище железное. Не иначе как дьявол воткнул. Эркмасс угрюмо посмотрел на неё. Ничего… Посмотрим… Самое время посмотреть на то, что Карха послал им по милости своей или, это тоже возможно, то, что Пега по своему общеизвестному коварству в Империю сунул. Самое время пришло кончать привал. Он уже видел, как десятники переминаются с ноги на ногу, понимая, что не может отдых длиться вечно. Эркмасс поднялся, но, команду кончать дневку перебил чей-то голос.
— Человек! Человека нашли!
Кусты на самом берегу колыхались, переливаясь зеленью. Из них, спинами вперед, выдрались двое латников серого десятка. На ходу они развернулись и, повернувшись, поволокли находку к эркмассу. Губы латников блестели, один утирался свободной рукой. Серые шли, чуть отстранившись друг от друга, а между ними висела находка. По всему видно только что храбрые латники выловили её из реки — с человека текло, и босые ноги распухли от речной воды и побелели.
— Живой?
— Дышит!
Похоже, что у него все-таки хватило сил вылезти из воды наполовину и теперь часть его одежды украшал сухая грязь, а вот вторая половина расползлась почти в тесто — кожа размякла, краску с неё смыло… Голова находки болталась как у тряпичной куклы, которые делают бедняки для своих детей. Спутанные волосы закрывали лицо. По одежде, похоже, из благородных, только не ясно как этот благородный сюда попал?
Гостей, конечно, не гонят, но это если добрый гость. Его, конечно, могла принести река, но кто скажет, река его принесла или, может, он спустился с той башни, не иначе как колдовством поднявшейся в самой середине леса? А может быть это и не колдуны вовсе, а альригийцы? Возможно и впрямь это все альригийские происки? А если это самый настоящий альригиец? Уж больно кстати он тут выплыл, как знал.
Кори повелительно махнул рукой и латник, ухватив за волосы, поднял голову незнакомца. Лицо тонкое. Хоть на нем и слой засохшей грязи толщиной с палец, все равно видно благородного человека, даром, что без сапог. Ну, да после того, что тут случилось наверняка еще и встретятся вещи и поудивительнее. Вроде утром виденной по дороге деревянной часовни Братства, что неведомым образом занесло на верхушку гром-дерева. И ничего. Стоит, не падает Божьим соизволением. Так что дворянин без сапог это не самое удивительное.
Несколько мгновений эркмасс смотрел, а потом, повернувшись к лесу, приказал.
— В обоз. И лекаря ему…
Башня виднелась и отсюда. На фоне неба она стояла так, как ни один нормальный строитель её не поставил бы — с наклоном.
«Словно не строил, — мелькнула мысль, — а бросил и воткнул».
Кори нашел место, где деревья стояли не так часто и, приставив ладонь ко лбу, засмотрелся. Двадцать вздохов он оглядывал её, все прикидывая на что же она похожа, и так и не подобрал нужного слова. Ни на что она не походила! Правы были Братья, когда говорили о нечеловеческой природе. Не находилось в ней ничего привычного глазу — ни лестниц, ни бойниц, ни зубцов… От нее просто веяло скорбью, дерзостью и колдовством. Кто бы её не воздвиг, он не мог сделать этого без помощи колдовства. За одну ночь такое без магии не выстроишь!
Мелкий камень позади хрустнул под чьим-то шагом. Кори бросил взгляд за спину. Та-а-ак. Племянник и Брат.
— Что зубами стучишь? — спросил он племянника. — Боязно?
— Боязно, — не побоялся признаться юноша. — Как это они?
— А вот придем — узнаем. Колдовство, конечно.
— Мозги у них там… — непонятно сказал эркмасс. — Или у их каменщиков руки кривые?
— Колдуны, — отозвался Младший Брат Пэх, хотя его никто и не спрашивал. — Колдунов, что ли не видел? Все у них никак у людей.
Они втроем смотрели на Башню, и не могли понять, из чего её сделал неведомый строитель. Никто не мог даже определить цвет. Под бегущими по небу облаками она меняла цвет от угольно-черного до темно-коричневого.
— Это место не для благочестивых… — сказал, наконец, Младший Брат. — Страх и суета суть его.
Ни страха ни суеты эркмасс не испытывал и от этих слов только плечами пожал…
* * *…. Когда Эвин открыл глаза, ночное небо стало дневным. По голубому куполу над его головой, догоняя друг друга, бежали волны белых облаков, а над ними в неизмеримой человеком вышине сверкал Божественный свет. От этой картины веяло теплом и спокойствием. Мелькнула ленивая мысль: странно…Почему светло? Последнее, что осталось в памяти — ночь и фигура Бомплигавы, перечеркнутая двумя бревнами крест на крест… Эта мысль потащила за собой другую — вскипающую водоворотами реку, тащившую куски бревен и кусты… Удивляло, однако иное.
— Живой, — прошептал он. — Неужели опять живой?
Сил нашлось не так много, чтоб вскочить и плясать от радости, но всеже их достало на то, чтоб повернуть голову и удивиться еще больше. Вокруг не наблюдалось не только ночи, но и реки. Он лежал в телеге посреди леса, и не мог вспомнить, как очутился тут. В памяти всплыла отчаянная борьба с быстрой водой, борьба не для того, чтоб победить, а для того, чтоб выжить… Он и выжил, но на это ушли все силы. Несколько вздохов Лоэр пытался придумать, откуда тут могла взяться телега, но тут ноздри уловили слабый запах съестного и руки сами собой начали ворошить сено, отыскивая еду.
Ломоть хлеба, завернутый в листья, нашелся на самом дне и он, вонзив зубы в него, мельком подумал, что не ел, наверное, дня три, если учуял его на такой глубине.
Когда треск за ушами стих, он прислушался к тому, что твориться рядом.
Тишина…. Только шумят листья, да позвякивало где-то рядом железо. Он много наслушался в своей жизни железного звона и даже по этой малости мог угадать, что звон этот мирный, не военный. Ухватившись за деревяшку, он бесстрашно потянул себя наверх, разглядывая то, что появлялось над стенкой телеги. Деревья, деревья, лошадь. Лошадь трясла головой и уздечка на морде мирно звякала… Та-а-а-ак, а это что? Он оттолкнулся ногой и присел.
Мирным был тут только железный звон, да может быть эта телега — войне, по большому счету, нет разницы, на чем ездить — можно и на такой вот простой телеге. Только приметы мира на этом и кончились.
Сама телега стояла посреди воинского лагеря — палатки, брошенные прямо на землю копья, мешки, разбитые сундуки, охапки сена. В некоторых местах под вырванной с корнем травой, обнажался серый пласт земли, словно кто-то могучий хлестнул по ней бичом или железной цепью. В воздухе витал сладковатый запах близкой смерти и гари.
И ни одного человека рядом!
— Эй! — позвал он. Голос был не просто слаб, он его и сам почти не слышал. — Живые есть?
Он повидал на своем веку разные военные лагеря и отлично представлял шум и суету, какая неизбежно сопровождает жизнь в таком месте, только тут ничего такого не наблюдалось. С трудом перевалившись через борт, коснулся земли. Запах съестного потащил его, словно лодку канатом. На подгибающхся ногах дошел до груды мешков и опустился рядом. Вот оно, спасение-хлеб, мясо, фляга с вином.
Жуя и прихлебывая, человек вертел головой, размышляя над тем, что же тут произошло.
