Александр Тюрин - Конец игры
– Пока не знаю. Но то, что не понравится грибку.
10.
На прежнем месте поста не было, хотя уже темнело. Знаменский все же снизил скорость. И не зря. Неожиданно перед машиной появился человек, словно упал с придорожного дерева – пришлось резко тормозить, визжа шинами. Машина остановилась в полуметре от пешехода, но тот, навалившись на капот, стал колотить кулаками по металлу, из его нечленораздельных воплей можно было вычленить «москалі, монголи, ненавиджу, усіх би їх повбивав» [9].
– Что за чудак? – Знаменский надавил на клаксон. – Будто совсем мозги выпали.
Бесноватый опустил лицо, словно захотел ухватиться зубами за бампер и попал в свет фар. Физиономия его была покрыта белесой бугристой плесенью, с которой котрастировал почерневший словно волосатый язык, на глазах лежали бельма. Он вообще не должен был видеть.
Изо рта бесноватого вместе с пеной вылетело:
– Я відчуваю тебе, москаль. Зараз я покажу тобі, що таке козацька воля. [10]
– Да, показывай, сколько хочешь, пациент… Похоже, мозги у тебя не выпали, их просто никогда и не было.
Знаменский дал задний ход. И, почувствовав толчок сзади, спешно нажал на тормоз.
Бесноватого впереди уже не было, теперь он очутился сзади. Получается, что его, как куклу на нитках, перебросило через машину. Сейчас придурок поднимался с дорожного покрытия, на которое его, видимо, уложил движущийся попятно автомобиль.
И также неожиданно, как он исчез спереди, бесноватый «испарился» сзади.
Знаменский почувствовал, что тот наверху, на крыше, еще прежде, чем этот придурок начал молотить по ней кулаками, и немедленно рванул с места. Через несколько секунд затормозил, повиснув до боли на ремнях.
Бесноватого сбросило на дорогу метрах в пяти от переднего бампера. Но он сразу же стал подниматься.
– Да надоел ты мне, неугомонный, твою бы энергию да в мирных целях, столбы например чинить, – Знаменский надавил на педаль газа и, прежде чем совладал с собой, двинул помеху бампером. Тело отлетело на этот раз на десять метров и уже не встало.
– Что это со мной, Кетер, почему я не могу себя контролировать. Я, что, действительно заражен?
На этот раз она не откликнулась. Знаменский вышел из машины и подошел к лежащему телу.
Чертовы выбоины на всех этих дорогах. Ополоумевший мужик попал башкой ровно в выбоину. Череп был проломлен. Сквозь пролом тянулась на дорогу кровавая каша – вперемешку с чем-то зеленоватым. Это что – плесень?
Знаменского хватило на десять секунд лицезрения. Он, спешно вернувшись к машине, плюхнулся на сидение; захлопнув с силой дверь, замер.
– Кетер, ты же всё видишь моими глазами. Что с ним?
–Грибковая инфекция в клинически выраженной фазе, глубокое поражение центральной нервной системы, мукороз и так далее. Хоть в учебник. Но думаю, у большинства инфицированных эта зараза либо в латентной форме, либо в продромальном периоде…
– Погоди ты с продромальным. Значит и я тоже? Я ведь неожиданно перестал контролировать свои эмоции…
– О, мой герой наконец испугался. «Не страшно, лишай у меня уже был – Заблик наградил» – твои слова. Нет, таким бы тебя Зяблик не наградил… Полагаю, что ты заражен. Но это не означает немедленной угрозы твоей жизни.
– Успокоила… Да мне легче умереть, на это я натренирован, чем превратится в дебила с зеленой пакостью в башке.
Сейчас, впервые в жизни Знаменского, страх глубоко копался у него в солнечном сплетении, пытался сдавить его дыхание.
– Вообще-то пакость не только в голове у этого типа была, он как будто весь на паутинках висел. Похожих на разросшие грибные гифы.
– Спасибо за уточнение, от которого мне правда не легче. Помоги мне как-нибудь, Кетер. Пожалуйста.
Её голос был чист и искренен. А сказала она:
– Извини… но я не могу тебе помочь. На это меня не запрограммировали. Мне очень жаль.
Сюрприз подкрался незаметно. С ним, получается, радостно общалась кучка цифирек.
– Не запрограммировали? Так ты не человек?
– В привычном смысле – нет. И почему ты раньше не догадался? Думать сложнее, чем стрелять? Или привык всем доверять? Плохая черта для бойца на вражеской территории. Не ожидала, что до тебя так долго будет доходить, вот и пришлось дать подсказку, что я цифровой двойник биологической Кетер.
– А зачем так сложно?
– Не могли ж она засорять эфир разговорами с тобой – тогда б тебя вычислили и пристрелили бы через двадцать минут. Я – большая программа на маленьком носителе, который тебе поставил ныне покойный Нимрод вместе с нейроинтерфейсом. Мой идентификатор – Кетер.нет и еще несколько цифр, которые нам в беседе не требуются.
Программа так программа; удивление, которое вытеснило страх, тоже быстро исчезло. Сейчас люди тупее и злее программ, так что цифровым существом уже никого не запугаешь.
– Теперь и до меня дошло. Значит, ты действуешь в автономе, проявляя свободу воли чистого разума. Целую в листинг, поскольку ничего более вещественного у тебя не найдешь. А твой биологический двойник? Она мне бы помогла?
– Сомневаюсь, Сева. Ты для Кетер-1 все-таки враг. Может, была у нее минутная слабость, ей не хотелось, чтобы тебя изрезали на куски в подвале у фашистов-вепрей, тем более, что ее дедушку из немецкого концлагеря вытащили именно русские солдаты. Но Нимрод, которого она послала, не должен был отпустить тебя на всё четыре стороны…
– Она знала, что я заражен?
Кетер чуть помедлила.
– Да. И хотела проследить развитие инфекции от начала до конца на столь сильной и стойкой личности, как твоя. Это было важно для сравнения с двумя другими типажами – представителем буйных укров и зараженными обывателями. Многое надо исследовать: насколько агрессивны и патогенны различные штаммы грибка, как течение болезни связано с психотипом человека…
Знаменский, выпустив руль, несколько раз стукнул кулаком по передней панели.
– Я не подопытное животное, блин. Да и животных тоже мучить нельзя!
– А что ты хотел от представителя западной цивилизации? У них же эмоциям – час, делу – время. Люди для них делятся на разные сорта, и третий сорт не очень отличается от белых мышей… Э, Сева, ты чего, ты плачешь? Ко мне поступает информация об увеличения выделения жидкости твоими гардеровыми железами.
Знаменский много раз представлял, как заканчивает свою жизнь – геройски, в бою, прикрывая отход товарищей или ложась на гранату, которая предназначена юнцам, которые и жизни-то еще не видели. Но чтобы так, медленно превращаясь в чудище с разрастающейся в голове плесенью. Что тогда остается, застрелится как истероиду от отчаяния и безысходности?
– Эй, Сева, перестань. Знаешь, а давай попробуем. Попытка – это еще не пытка, так у вас говорят.
– Что попробуем, Кетер? Вместе разделим себя на ноль? Или вместе упьемся насмерть? Первое получится только у тебя, второе – лишь у меня.
– В той немецкой лаборатории, возможно, испытывали ведь не только сам грибок, но и противогрибковые средства. Чтоб можно было пролечить своих, если что.
– И что является этим противогрибковым средством?
– Как ни смешно, думаю, что тот же грибок, только другой штамм. И он наверняка опять-таки вышел в окружающую среду. Надо его найти, и я догадываюсь по каким признакам.
– Стоп. А почему ты мне решила помочь?
– Может потому, что программа может быть добрее человека, ты сам об этом подумал. Или потому, что дело не занимает у меня много времени. Я слишком быстро всё делаю. А остальное время тогда на что? На эмоции, которые я могу сама себе программировать, сколько хочу.
11.
Их было много, гораздо больше, чем жителей города. Видимо, сигнальная система грибницы собирала всех тех, кто был заражен грибком, в радиусе полусотни километров.
Некоторые были вооружены – однако на манер неолита или раннего железного века; дубины с гвоздями, камни с дырками, через которые пропущена веревки, рогатины, рогатки, пращи. Одежда у большинства была вымазаны в грязи и дерьме – они часто подпрыгивали и падали, да еще гадили, не снимая штанов. Некоторые из них передвигались «во втором ярусе», по плечам и головам тех, кто был внизу, причем с изумительной ловкостью. Болезнь у тех, кто остался внизу, и тех, кто был наверху, явно протекала по-разному. У «нижнего яруса» – заторможенность, поражения глазодвигательных нервов, подергивания мускулатуры, дерматозы. У верхних – гиперактивность, яркие признаки маниакального возбуждения, двигательного и речевого.
Там были и сине-желтые гвардейцы, и «січові ковбої» пана Замойского, к которым присоединились шуцманы низложенного атамана Пестуна. Часть из них пыталась изображать регулировку и оцепление. Но большинство, положив автоматические винтовки и гранатометы на плечи как дубины, двигались по аллее Петлюрівських героїв, которая не столь давно называлась улицей Героев Сталинграда, в сторону Мазепы и Карла. Памятник этим символам «європейського вибору» на расстоянии изрядно напоминал двугорбого верблюда.
