Владимир Ралдугин - Викториум
Кинжал этот был у Абдуллы с тех пор, как он еще был сыном бедняка. Отец его батрачил на хозяина лавки. Тот был человек жестокий — и за всякую провинность, реальную или мнимую, избивал отца Абдуллы и его мать. Да и самого мальчишку. Называл он Абдуллу просто Абд. [9]И это злило мальчишку намного сильнее всех побоев.
Первой такой жизни не вынесла мать Абдуллы. Следом умер и его отец, не вынеся тоски и жестоких побоев. На смертном одре отец сказал Абдулле: «Я жил бедняком. И умер бедняком. Но ты, сын, не живи такой жизнью. Возьми от нее все». Вот тогда Абдулла тайком стащил кинжал, которым так гордился хозяин лавки, и всадил клинок ему в спину. Пока тот спал. Забрав все деньги из лавки, Абдулла сбежал.
Потом был зиндан. Была каторга. Побег. Разные банды. Вместе с курдами Абдулла угонял скот. Вместе с персами резал курдов. Вместе с турками насмерть дрался с персами. Кровью и железом пробивал Абдулла себе место в бандитской иерархии Левантийского султаната. Сербов он убивал уже во главе собственного отряда.
И вот грянула грозная 93-я война. Абдулла вместе со своей бандой отправился воевать урусов. Его башибузуки гуляли по тылам русских. Тревожили Ак-пашу. [10]Дрались с жестокими донскими казаками. Попадали в засады кубанцев. Его людей убивали, но сам Абдулла неизменно оставался жив. И даже не получил ни единой тяжелой раны за всю войну.
После войны Абдуллу неожиданно позвал к себе в стамбульский особняк британский лорд Эдвард Бредфорд. Он показал молодому Абдулле множество удивительных штук и штуковин. Трубу, которая сама поет красивым женским голосом непонятные песни. Многозарядные винтовки, бьющие на двести шагов без промаха. Пистолеты, из которых можно выстрелить двадцать раз. Короткие сигарки, что можно курить и на ходу, и в седле.
Долго говорили лорд Бредфорд и башибузук Абдулла, которого за цвет бороды тогда уже прозвал Черным. Был Абдулла рабом Аллаха, [11]стал раб прогресса. И лорда Бредфорда. Хотя последнего Абдулла ни за что не признал бы.
Из Стамбула Абдулла отправился на Кавказ, где пытался поднять аулы против русских. Много крови пролили. Горели дома урусов. Люди Абдуллы и местные жители резали их. Убивали мужчин. Насиловали женщин. Угоняли и продавали в султанате детей. Но очень быстро пришли казаки. И Абдулла едва унес ноги с Кавказа.
Лорд Бредфорд был недоволен Абдуллой. Он долго ругал башибузука. Заплатил меньше половины от обещанного. И отправил на новое дело. Сказал, это последний шанс для Абдуллы доказать свою полезность для дела Британского королевства и всей Коалиции европейских стран.
— Джундуб возвращается, — произнес мулла Шейбан Барбаросса. Глаза у старика были орлиные. И взгляд с годами оставался таким же острым, как у юноши.
Мулла Шейбан отмыл бороду от крови, но после боя стал красить ее хной. Говорил, что сейчас это хна, а завтра будет — кровь неверных. Теперь все звали его Барбаросса — Красная борода.
Разведчик вел в поводу вторую лошадь. Пускай в отряде Абдуллы было не так уж много коней, но для разведки башибузук ничего не жалел. Крым давно уже стал чужим. Двигаться по нему надо, словно по вражеской земле. Местные татары никого не признавали — только чужую силу. Они отказались идти на урусов вместе с отрядом Абдуллы. Провиант у них приходилось забирать с боем. Но это даже нравилось башибузукам Абдуллы.
— Они ничуть не лучше неверных псов! — сплевывал на землю при любом упоминании о крымских татарах мулла Шейбан. — Отродье свиньи и собаки.
И татар резали, как неверных урусов. И это нравилось башибузукам. Больше всего им было по душе убивать, грабить и насиловать. Неважно кого. Верных или неверных. Кровь у всех одинаковая.
Большая часть банды была набрана на британские деньги из стамбульских нищих. Слишком многих потерял Абдулла в 93-ю войну и после — на Кавказе. Теперь приходилось брать в отряд всякий сброд и отбросы столичных улиц.
Но Джундуб был не из таких. Ветеран 93-й войны. Лучший разведчик в отряде. Трижды он вырывался из засад, устроенных кубанскими казаками. И бессчетное число раз не попал в них, обходя аулы и села, где сидел в засаде враг. Было у него чутье — настоящее чутье первоклассного разведчика.
— Говори, — велел ему Абдулла. — Что там урусы?
— Едут медленно, — сообщил Джундуб. — Ночь застанет их именно там, где ты говорил, курбаши. [12]
— Отлично, — кивнул ему Абдулла. — Собираем людей — и вперед! Ударим через три часа после полуночи.
Первым их заметил рядовой Востриков. Молодой солдат, стоящий ночью смену. Он только что сменился — и внимательно глядел в ночную тьму. Враг шел без криков и огней. Но солдат был опытный, скоро должен был получить ефрейтора. И очень хотел выслужиться. Потому и вглядывался во тьму, не жалея глаз.
Он услышал топот копыт. Башибузуки перемотали их тряпками, но многие были не слишком аккуратны. Тряпки размотались — и копыта глухо бухали по степи.
Востриков поднял тревогу. Дважды выстрелил в воздух, как было положено. Снова перезарядил винтовку.
Через минуту к нему подбежал начальник поста с двумя солдатами. Они тоже услышали дробный перестук. И тревога поднялась по всему лагерю.
— Цепью! — командовал поручик Кестнер. — Первый ряд на колено. Патронный ящик сюда.
— Можете рассчитывать на меня, — сказал ему я, демонстрируя маузер.
— Становитесь с фельдфебелем на правый фланг, — кивнул мне Кестнер. Сейчас ему было не того, чтобы выяснять вопросы субординации. Если офицер хочет сражаться, так тому и быть.
— На меня тоже можете рассчитывать.
К нам подбежал Негодяев. Он был при своей отливающей медью руке. С мощным револьвером в руке.
— Встанете со мной, — кивнул и ему поручик. — Проверим в деле ваши игрушки.
Немец до мозга костей, Кестнер недолюбливал поручика, но не отправлять же его из-за этого в тыл.
А в лагере уже начиналась суета. Инженеры носились среди палаток. Старались спешно собрать лагерь. Что-то грузили на телеги. Вергизов с Муштаковым пытались навести хоть какое-то подобие порядка.
— Всем в строй! — выкрикнул громовым голосом генерал Радонежский. — Взять винтовки — и в строй! Никакого бегства! — И уже немного тише добавил: — Все равно, не уйдем.
Мундир был наброшен на одно плечо. В механической руке генерал сжимал саблю. В правой — револьвер. Рядом с ним Бойков, правда, штабс-капитан не был вооружен. Не очень понятно, что он собирался делать в грядущей схватке.
— Мне нужны будут инженеры, — выскочила из своей палатки Зарина Перфильева. Девушка была одета по-походному. На голове ее красовался кожаный шлем с защитными очками. — Все до единого. И полчаса времени. Вы должны продержаться эти полчаса!
И, не дожидаясь ответа, бросилась к повозке со «Святогором» внутри. Вергизов и Муштаков стали командами гнать солдат туда же.
— А вы не спешите помогать своим товарищам по батальону, — сказал Кестнер, обращаясь к Негодяеву. Но и на меня он покосился неодобрительно.
— От меня будет больше толку тут, — отмахнулся левой рукой Негодяев. — В коробчонке и так слишком много народу. Мы с Евсеичевым будем там лишними.
Кестнер ничего говорить не стал. Однако глядел все еще неодобрительно. По его истинно немецкому пониманию двум офицерам инженерных войск нечего делать в стрелковой шеренге. Но и гнать нас поручик не стал. Враг приближался.
Башибузуки бежали, потрясая холодным оружием. Саблями, копьями, даже длинными кинжалами. За их спинами возвышались в седлах всадники. Ружья были далеко не у всех.
— Прицел на двести, — скомандовал Кестнер. — Товьсь! — Фельдфебель рядом со мной повторил приказание.
Я поднял маузер, выставил на прицельной планке двести метров. Перехватив левой рукой запястье правой, навел ствол на здоровенного башибузука с мясницким топором.
— Целься! — прозвучала вторая команда. — Первая шеренга, залпом… Пли!
Выстрел моего маузера потерялся в треске десятков винтовок. А вот револьвер Негодяева гаркнул так сильно, что перекрыл, казалось, весь залп.
Первые ряды несущихся на нас башибузуков рухнули, как подкошенные. Несущиеся за ними бежали прямо по трупам и раненым, топча их.
— Вторая шеренга, залпом… Пли!
Снова и я, и Негодяев нажали на спусковой крючок вместе с остальными. Треск винтовок. Валятся на землю те, кто только что бежали по трупам. Теперь уже бегут по ним.
— Первая шеренга!
Треск винтовок.
— Вторая шеренга!
Десятки башибузуков валятся под ноги товарищам.
Вот уже и по нам палят. В основном с седел. Не слишком метко. Но падают солдаты в белых гимнастерках. Стоящие рядом встают теснее. Плечом к плечу. Сомкнутым строем.
— Прицел на сотню!
Я поспешил перевести прицельную рамку на пистолете.
