Игорь Николаев - Там, где горит земля
Будущее? Торжество общества всеобщего счастья и равенства?
Все вокруг казалось очень… ухоженным, каким‑то причесанным. Таким и должен быть, наверное, мир победившего социализма.
Вдали послышался шум двигателя, тяжелое, низкое урчание. Иван пригнулся, скрываясь от сторонних взглядов, внимательно наблюдая за дорогой. Созерцание настоящего дирижабля уже подготовило его к культурному шоку, поэтому появившийся из‑за холма механизм уже не очень удивил.
Больше всего это походило на сцепку из пяти или шести укороченных пассажирских вагонов, которые бодро тянул агрегат, смахивающий на широкомордый локомотив. Вся конструкция шла достаточно быстро, километров за восемьдесят в час, как определил на глазок Иван. Поначалу он подумал, что это какой‑то странный поезд, но когда тот подъехал ближе, стало видно, что и «локомотив», и «вагоны» несутся по дороге на самых настоящих автомобильных колёсах.
«Поезд$1 — подумал Терентьев, провожая взглядом самоходное чудо. Ему показалось, что в широких прямоугольных окнах видны люди, но Иван не поручился бы, что это не обман зрения.
Когда машина скрылась вдали, Терентьев критически обозрел себя. Старые, но опрятные штаны, спортивная майка. Тапки он сбросил ещё в доме, перед неудавшимся прыжком в окно. Мысль отсидеться где‑нибудь до темноты и отправиться на разведку Иван после некоторого раздумья отмел как бесполезную. В таком виде, в неизвестном месте, без денег и документов, скорее всего далеко от родины – прятаться бессмысленно. Надо было выбираться к людям и там уже решать по обстоятельствам. В крайнем случае можно выдать себя за сумасшедшего.
После долгого колебания он выбросил пистолет подальше в реку. Как военный человек, Терентьев хорошо понимал силу оружия, но так же хорошо знал и то, сколь часто оно даёт лишь опасную иллюзию защиты. Если местные настроены недоброжелательно, с одной обоймой все равно не отбиться, будь ты хоть чемпионом мира по стрельбе. А доброжелательных не нужно пугать наличием пистолета у человека и без того сомнительной наружности. Тем более, что прятать верный ТТ некуда, это не кроха вроде Коровина или «криминального» Вальтера.
[Уменьшенная модификация PPK (Polizei Pistole Kriminal — пистолет для криминальной полиции, скрытого ношения), выпущена в 1931 г.]
Идти по дороге оказалось легко. Солнце хорошо прогрело полотно, приятно греющее слегка озябшие стопы. Лёгкий теплый ветерок сушил одежду прямо на теле. Судя по часам, которые верно служили Ивану с сорок четвертого года, он шел уже сорок пять минут. За это время мимо четырежды проносились автодорожные «поезда» и ещё проследовало шесть большегрузных грузовиков, похожих на «студебеккеры» US6. Каждый раз, при приближении очередного автомобиля, Иван старался принять самый независимый и вальяжный вид человека на прогулке. Пару раз ему сигналили, тогда Терентьев доброжелательно махал рукой, всем видом показывая, что в помощи и внимании совершенно не нуждается. Теперь он смог рассмотреть «поезда» внимательнее. Это и в самом деле оказались копии обычного железнодорожного транспорта, только на колёсах, без рельс. За большими окнами виднелись люди, вроде бы самые обычные.
На пятидесятой минуте сзади засигналили, Иван обернулся.
Новый экипаж чем‑то смахивал на паровоз Черепанова, если бы тот прошел лет сто непрерывной службы с регулярными и частыми модернизациями. И ещё, как ни странно, на гоночные автомобили тридцатых, только пошире. Машина была определенно очень стара, это читалось в общей форме, особой потертости некоторых деталей, которая достигается лишь многолетней службой, в массивных латунных и бронзовых значках на самых неожиданных местах, табличке «Locomobile» на гладком цилиндрическом капоте. В то же время рулевое колесо сверкало вполне современным хромированием и более походило на самолетный штурвал. Откидной верх, собранный в гармошку, тоже казался синтетическим и новым. Иван не заметил ни выхлопной трубы, ни радиатора, да и шумело это творение инженерного гения как‑то странно, не урчало карбюратором или дизелем, а будто присвистывало и жужжало, очень тихо. Машина двигалась почти бесшумно, поэтому и подъехала вплотную, прежде чем изрядно уставший Терентьев услышал сигнал клаксона.
А ещё все буквы на видимых надписях и обозначениях были на латинице. И это совершенно не прибавляло Ивану оптимизма.
— Добрый день, — приветствовал путника водитель, щуплый, но весьма бодрый старикан с большими вислыми усами. Он сбавил ход, и повозка катилась рядом с пешеходом, все с тем же странным жужжанием.
Внешне Иван сохранял беззаботный вид, но сердце словно заледенело – автомобилист говорил по–немецки.
— Добрый день, — повторил за ним Терентьев, раздвигая губы в механической улыбке, вспоминая давно уже не используемый язык.
Иван очень не любил немцев. Даже восточных.
— Отстали от экскурсии? — добродушно поинтересовался старик, без всяких признаков агрессии или подозрительности.
— Да, — после секундной заминки сказал Иван.
— Обычное дело, — заметил водитель. – Эти немцы, разве они умеют организовывать туристическое дело? Вообще, с тех пор как Айзенштайн сколотил Пангерманский союз, тевтоны разленились. Видимо, прусский дух и организованность в разбавленном виде теряют силу.
— «Айзенштайн… Пангерманский союз$1 — пронеслось в голове Терентьева. – «Что за бред?..»
— Вы не немец, — предположил он первое, что пришло на ум.
— Француз, — жизнерадостно отозвался собеседник. – Путешествую на склоне лет. Лучший способ стареть – в пути, среди новых людей, достопримечательностей и хороших впечатлений.
— Склонен согласиться, — Иван понемногу припоминал немецкий, но избегал сложных фраз, а ветхозаветный облик старичка и его повозки располагали к церемонному, старомодному общению.
— А вы смелый, — без перехода сообщил старик. – Не стали ждать следующего автопоезда и пошли пешком. Только вид у вас… — он неодобрительно нахмурился.
— Прошу прощения, — проговорил Иван. – Все мои вещи остались в… автопоезде.
— Ну ничего, — подытожил старик. – Присаживайтесь, – он указал на тыльную часть повозки, где, похоже, располагалось багажное отделение. – Там откидное сидение, не очень удобно, но все лучше, чем сбивать ноги. Поедем не быстро, у меня неисправен паровой конденсатор. Но это не беда, через час будем в Гейдельберге.
Даже если бы Иван не бывал в Германии, длительное общение с картами услужливо подсказало бы ему, что Гейдельберг – немецкий город. Дирижабль, «автопоезда», политик Айзенштайн, Пангермания, паровой «Locomobile»… Гейдельберг, который расположен на берегу притока Рейна под названием Неккар.
«Где я?!»
— Морис! – энергично представился старик, дождавшись, когда попутчик справится с посадкой. Паромобиль споро покатил по дороге, набирая скорость. – Морис Лешан. Будем знакомы!
— Ив… — Иван осекся. – Айвен. Айвен… Тайрент. Будем знакомы.
***— А вот и я!
Иван тряхнул головой, словно отталкивая тени воспоминаний, обступившие его этим вечером. Вернувшаяся домой жена с одного взгляда оценила и пишущую машинку с вставленным листом чистой бумаги, и часы, снятые с руки и положенные сбоку от агрегата – Терентьев считал их чем‑то вроде талисмана и источником творческого вдохновения.
— Снова вспоминал?.. – тихонько спросила Ютта, присаживаясь рядом, на широкий плоский диванчик–софу.
— Да, — отозвался Иван, разминая пальцы, чуть затёкшие от долгого и неподвижного лежания на клавишах. – Думал, может быть оставить что‑то для потомков, напечатать хотя бы краткую эрзац–историю «Моя жизнь, и как я здесь очутился».
— И как всегда, ни одной строчки, — заметила женщина.
— Увы, — покаялся Иван. – Каждый раз «до» того кажется, что написать можно много и хорошо. А когда садишься и заправляешь лист… Кому это здесь интересно? Тем более, что я вроде бы как очень–очень тайный человек.
— Глупость! – фыркнула Ютта. – Эти мужчины у власти… Человек из другого мира, где этим… этих сумели победить – это же так… — она нахмурилась, подбирая подходящее русское слово. – Пропагандично!
— Милая, — Иван надел часы, развернулся к ней всем корпусом и взял в руки узкие ладошки жены с тонкими точеными пальцами, очень теплыми на ощупь. – Ты не понимаешь… Последние два года страну трясет, несмотря на чрезвычайное положение и прямое правление Константина. Во всех щелях попрятались конституционалисты, оппозиционеры, анархисты и прочие термиты власти, которые из самых благих побуждений готовы погубить воюющую страну. Если обо мне узнает мир, они сразу взвоют о том, что монархия не может победить, нужно радикально менять строй. И в первую очередь – отрешать Императора со всей его административной командой. Поэтому я так и останусь эксцентричным эмигрантом, бывшим популярным фантастом и все такое.
— Нет, — сообщила Ютта. – Это во вторую очередь. А прежде всего, ты мой любимый муж!
