Андрей Ерпылев - Кровь и честь
— Свят, свят, свят!..
— Заткнись, Перепелица! — прорычал лейтенант. — Заткнись, мать твою!..
Не веря собственным глазам, Александр ощупывал руками огромную каменную глыбу, перегораживающую проход.
«Неужели ночью случилось землетрясение, — думал он в отчаянии. — Как такая вот глыба могла упасть совершенно бесшумно? В любом случае кто-нибудь что-то да почувствовал бы…»
Каменный монолит стоял нерушимо, словно находился здесь целую вечность. Даже малейшей щели не было между ним и стенами, даже ничтожной надежды, что удастся каким-нибудь образом отвалить этот валун в сторону, освободить проход. И камень на глазах превращался в могильный… В сердцах Бежецкий саданул в равнодушную твердь кулаком, и боль в разбитых костяшках несколько его отрезвила.
«Врешь, не возьмешь! — зло подумал он, массируя ноющую кисть. — Не из таких ситуаций выходили!..»
— Перепелица! — приказал он. — Бери троих бойцов и топай вокруг этой горы.
— Не можно… — сразу заныл хитрый хохол.
— Еще как можно! — поднес к его носу окровавленный кулак лейтенант. — Спуститесь вниз слева от поста — там тропка удобная серпантином.
— А мины-ы?..
— Нет там никаких мин! — отрезал Александр: старлей, которого он сменял, рассказал, что его бойцы от скуки разминировали тропку, чтобы мотаться в кишлак за абрикосами и яблоками, но не советовал делиться информацией со своими подчиненными — с непривычной фруктовой диеты солдат прошибал такой понос… — Обойдете и посмотрите с той стороны — нельзя ли подобраться снизу. Понял, сержант? Выполняй!
Можно было, конечно, связаться с командованием, доложить о случившемся, мужественно выслушать все матюги начальства, дождаться помощи, но… Молоденький лейтенант в Советской Армии и без того — скотинка бесправная. А стоит лишь дать повод — и любой, у кого на погонах хотя бы на звездочку больше, будет готов вытереть об тебя ноги. «Это тот, у которого солдат потерялся?» — будут говорить все встречные и поперечные, и от позорного клейма не отделаешься до самой пенсии. Нет, пока оставался хотя бы призрак шанса, что проклятого первогодка Максимова удастся спасти, Бежецкий готов был цепляться за него, как утопающий за соломинку.
Мокрый, как мышь, Перепелица возвратился, когда солнце чуть-чуть не касалось далекой горной гряды на западе. Стоило посмотреть на лицо, по которому изможденный солдат размазывал кашу из пота и красноватой пыли, как становилось понятно, что хитрец на этот раз не манкировал приказом, отсиживаясь где-то неподалеку, а добросовестно сделал все, как было велено.
«Поделом тебе, — мстительно подумал Александр. — Заречешься после такого над пацанами измываться. Меня-то вряд ли в „мамлеи“[6] разжалуют, а вот чтобы у тебя „соплю“-другую с погона сгребли, я уж постараюсь! Младшим сержантом на дембель поедешь на ридну нэньку Украйну! Ато и ефрейтором…»
— Нет там николы… — доложил тем временем сержант. — Шукали, шукали…
— Значит, там он, — поднялся на ноги лейтенант. — За камнем этим. Если весь коридор не обвалился… Кликни мне Киндеева, и пусть тащит сюда пластит. Не хрен без толку пропадать!
— Чего вы задумали, товарищ лейтенант? — струхнул украинец, снова, как всегда в минуты волнения, переходя на «москальску мову». — Это ж горы! Вдруг обвал…
— Выполнять! — прикрикнул Александр через плечо, спускаясь по хорошо известному уже маршруту. — Я эту гору к такой-то матери разворочу, а Максимова добуду. Хоть живого, хоть мертвого!..
Но когда пятнадцатью минутами позже прапорщик ПГВ[7] Киндеев, приданный взводу Бежецкого только на этот выход, а посему — лицо как бы постороннее, на пару с Перепелицей притащили к зеву пещеры тяжелый ящик со взрывчаткой, они застали командира задумчиво сидящим перед ходом.
Открытым ходом. Каменной глыбы, наглухо запирающей коридор, не было и в помине…
— Товарищ лейтенант! — кинулся на колени перед лейтенантом Перепелица: прапор, много повидавший на своем армейском веку без малого сорокалетний мужик, лишь молча чесал в затылке могучей пятерней. — Давайте уйдем отсюда! Нечисто тут! Чертовщина какая-то деется! Не было хода — появился, был — снова пропал… Теперь вот…
— Чертовщина, говоришь? — повернул к солдату необычно спокойное лицо офицер. — Вижу, что чертовщина. Только что делать-то? Спасать надо товарища.
— Правильно, лейтенант! — бухнул молчун-прапорщик. — Своих бросать — последнее дело.
— Значит, так, — перешел на деловой тон лейтенант. — Перепелица! Берешь Емельянова, Карневича, Барсукова и Ленькова. Полная выкладка. Пять минут вам на сборы.
— Товарищ лейтенант…
— Зассал, Перепелица? Выполнять приказ!
— Вы, товарищ прапорщик, — повернулся Саша к Киндееву, даже не глядя вслед унесшемуся сержанту: лентяй и хитрован, тот, видимо, понял, что игры кончились и шутить лейтенант более не намерен. — Остаетесь за старшего. Если я не вернусь до утра или эта… — он запнулся на мгновение, — штука опять закроется — ждите сутки и сообщите по начальству. Поняли?
— Точно так, — степенно ответил Киндеев.
— Самому никаких действий не предпринимать. Не рискуйте зря бойцами, прапорщик, — сбавил тон Бежецкий. — Ни к чему это…
— Понятно.
— И еще, — лейтенант провел каблуком кроссовки черту на полу. — Вот за эту линию никого не пускайте. Поставьте здесь бойца, и пусть бдит. Чтобы ни-ни. Чем черт ни шутит…
— Когда Бог спит, — закончил прапорщик и похлопал Александра по плечу. — Не переживай, лейтенант: все, что от меня зависит, я сделаю. Не первый, чай, день в рядах несокрушимой и легендарной, — подмигнул он. — А ты тоже, это… На рожон-то не лезь. Не все в человеческих силах, понимаешь?
— Понимаю, — согласился Саша.
Ему вдруг стало легко и просто, как бывает, когда примешь важное решение и знаешь, что с пути не свернешь…
Ни за что.
4
— Кто такой?
Саша напряженно вглядывался в лицо жмурящегося от непривычного света расхристанного парнишки с обширной ссадиной на скуле. Одежда его была похожа на военную форму, только вот темно-зеленые эмблемки на уголках воротника он идентифицировать никак не мог. И сбивала с толку обувь: несерьезные какие-то, похожие на спортивные шнурованные тапочки на резиновой подошве. Не вязались они с пусть и мешковатой, но явно военной одеждой защитной окраски.
— Рядовой Максимов, — проскулил солдатик, наконец проморгавшись. — А номер части не скажу! Хоть на куски режьте!
— Русский?
— Да-а… А вы кто?
Подобного обмундирования в Российской армии Бежецкий припомнить что-то не мог, но и не верить мальчишке не было резона. Мало ли какие фасоны могут быть в ходу в армии в том же Туркестанском крае? Или это бухарец?[8] Хотя по-русски говорит чисто, по-московски «акает».
— Повернись, — Александр разрезал веревку, стягивающую еще по-мальчишески тонкие запястья. — Бежецкий, — представился он. — Поручик Бежецкий.
— Товарищ лейтенант?! — подскочил на месте солдатик, забыв про все еще связанные ноги. — Александр Павлович?! Вы за мной пришли? Я знал!.. Простите, не признал сразу!..
— Не лейтенант, а поручик, — поправил его офицер, перерезая веревки на ногах. — Ты что — флотский?..[9] — И тут до него дошло, что пленник только что назвал его по имени-отчеству. Правильно назвал. — Ты меня знаешь? Откуда?
— Вы что — шутите, товарищ лейтенант? — чуть не плакал солдат. — Это же я, Максимов! Из вашего взвода!
— Прекрати меня называть лейтенантом! — одернул его Александр. — И не было у меня во взводе никогда никаких Максимовых. Ты что-то путаешь, солдат!
«А вдруг это тот англичанин задумал? — обожгла шальная мысль. — Подсунуть мне этого вот липового матросика, проверить, тот ли я, за кого себя выдаю… Паранойя! — оборвал он сам себя. — Велика шишка — поручик Бежецкий, чтобы ради него разыгрывать такой спектакль! Да еще жертвовать двумя туземцами…» Да, убил он двоих афганцев отнюдь не понарошку… Саша вспомнил солоноватый привкус чужой крови во рту, и его передернуло. Мучительно заломило виски…
«А если мне все это кажется? Вдруг это все — последствия контузии? ВСЕ последствие контузии: и бой на горе, и сам поиск, и „подвиги“ при дворе неудачливого наследника?.. Понятна тогда вся нелогичность происходящего сейчас…»
Он окинул диким взглядом помещение и успокоил себя:
«Нет, не может быть все так правдоподобно… Наверное, парнишка просто спятил. Такое, говорят, нередко бывает с попавшими в плен…»
— А кто еще у меня во взводе? — спросил он «матросика» (вон и тельняшка в расстегнутом воротнике виднеется).
— Кто? — опешил паренек. — Емельянов, Коньков, Чертков… Это все рядовые. Сержант Перепелица…
