Олег Шовкуненко - Оружейник. Азартные игры со смертью(СИ)
"Тунгуска" стояла на абсолютно лысом, открытом со всех сторон холме, и без устали молотила по заходящим для атаки челнокам. Ханхи словно не замечали колонну. Они атаковали только установку моего сына. Причем использовали для этого какие-то невидимые лучи. Инопланетные летательные аппараты образовали гигантский смерч, вращающийся прямо над холмом. Они кружились и облучали, облучали и кружились. Я видел как на установке вспыхнула краска, однако та все равно продолжала стрелять. Созданная людьми боевая машина пока еще выдерживала натиск инопланетных агрессоров, а вот земля, на которой она стояла, кажется, нет. Грунт под гусеницами "Тунгуски" стал размягчаться, быстро превращаясь в расплавленную лаву. Тяжелая боевая машина начала тонуть в ней как в жерле только что проснувшегося вулкана.
Я прекрасно понимал, что ни Олег, ни кто-либо другой из его экипажа уже не сможет спастись. Я видел лицо сына. Оно было мокрым от пота, грязным от копоти, по нему плясали багровые отблески страшного пожара. Олег что-то кричал. И это были отнюдь не слова команд. Он кого-то звал, протягивал к кому-то руки. И моему сыну ответили. К Олегу протянулись худенькие женские ладони. Их руки встретились. Олег привлек к себе девушку. Знакомые темно-каштановые волосы, маленький, чуть вздернутый носик, огромные карие глаза. Лиза! Господи боже мой, это была Лиза! Мой сын крепко обнял девушку. То было прощальное объятие двух любящих друг друга людей, которым вот-вот предстояло расстаться с жизнью.
В этот миг огонь, пожирающий двух детей, словно переметнулся ко мне в грудь, со скворчанием обжег все внутри. Я совершенно не думал о том, что увидел свою возлюбленную в объятиях сына. Я понимал лишь одно: я теряю их... навсегда теряю их обоих! И поделать ничего нельзя. В моих силах лишь кричать, выть от боли и горя.
-- Ты чего, Максим? Очнись!
Леший крепко держал меня за руки. На его щеках играли оранжево-желтые блики, очень похожие на те, что я только что видел на лице у своего погибающего в огненной пучине сына. Может именно поэтому я не сразу очнулся, понял что со мной и где нахожусь.
-- Мы в "Бункере". Опасности нет. Успокойся, -- Загребельный не утешал, а скорее приказывал.
-- В "Бункере"... -- запинаясь, повторил я и перевел взгляд на огонек керосиновой лампы, которую прямо над нами держал Саша Клюев, светловолосый, лет тридцати пяти от роду гранатометчик из группы Лешего. -- Да-да... конечно... я помню.
Почувствовав как мои руки расслабились, Леший их отпустил. После чего Андрюха сокрушенно покачал головой, тяжело вздохнул и вновь улегся на свое место. С другой стороны меня подпер морпех. Клюев же, с раскачивающейся лампой в руках, стал медленно удаляться. Он явно направился к выходу из зала, тому месту, где и дежурили наши караульные. Никто не проронил ни слова. Все прекрасно понимали -- после того, что довелось перенести полковнику Ветрову, сны у того просто не могут быть светлыми и по-детски безоблачными.
Оказавшись в темноте, я попробовал вновь заснуть. Куда там! Лицо Олега вставало в памяти всякий раз, как только я смыкал веки. Страшное обожженное лицо. Он беззвучно переносил страдания. Он не звал меня, ни о чем не просил. Он никогда меня ни о чем не просил...
Промучившись где-то с полчаса, я решил, что уже не засну. Кроме того на часах сейчас стоял Клюев, последний в списке сегодняшних караульных. И это означало, что близится утро.
Я постарался встать как можно тише и осторожней, так чтобы никого не разбудить. Встать... Еще вчера такой трюк у меня бы вряд ли получился. Еще вчера на ноги меня поднимали с помощью подъемного крана, ну или сильных рук кого-нибудь из моих товарищей -- бойцов спецгруппы подполковника Загребельного. Зато сейчас все изменилось, причем в лучшую, гораздо лучшую сторону. Я не чувствовал ран, сломанные ребра болели так, словно это были всего лишь синяки, полученные в прозаической автобусной давке. И что самое замечательное -- в мое тело понемногу начали возвращаться силы. Чудо! Настоящее чудо! Пол часа, проведенные в компании Главного, сделали с моим организмом то, на что самая современная медицина потратила бы не один месяц. Интересно, а шрамов на мне тоже не осталось?
Ответ на этот вопрос я решил выяснить как-нибудь в другой раз. Сейчас же я поднялся, не забыв прихватить с собой автомат, с которым по привычке спал в обнимку. Не скажу, что все эти упражнения дались мне очень уж легко. Однако опыт по преодолению постпохмельного будуна имелся, и я воспользовался им как инструкцией к действию, тем более, что симптомы оказались весьма похожи. Повесив автомат на шею, я вытянул вперед руки и небольшими неуверенными шашками поплелся в направлении легкого свечения, которое виднелось на противоположном конце темного подземного зала.
Когда я добрался до двери, то обнаружил там Клюева, сидящего на той самой дырявой аудиоколонке, которую вчера трамбовал своим задом я сам. Керосиновая лампа стояла рядом, и гранатометчик занимался тем, что придирчиво осматривал свой РПГ-32, продувая и протирая мягкой тряпочкой все его, так сказать, деликатные места.
-- Здравия желаю, товарищ полковник, -- Александр сделал попытку подняться.
-- Сиди, -- буркнул я и протопал мимо бойца в направлении одной из примыкающих комнат.
Провел я там пару минут и вернулся, чувствуя несказанное облегчение в мочевом пузыре. За время моего отсутствия во владениях Клюева кое-что изменилось. Рядом с аудиоколонкой появился пластиковый стул, один из тех, что в превеликом множестве валялись в зале.
-- Товарищ полковник, вы спать или посидите со мной? -- поинтересовался боец.
-- Ну раз ты уж стул приволок... -- вместо того чтобы договорить я опустился на удобное пластиковое сиденье, после чего поплотнее запахнул куртку. -- Сам-то чего на ящике мучаешься? Ведь неудобно.
-- Вот и хорошо, что неудобно. Всякое желание уснуть пропадает, -- ухмыльнулся Саша. -- Сейчас уже почти пять утра. Самое гадкое время. Вы, поди, и сами знаете.
-- Знаю, -- согласился я, припоминая те далекие времена, когда еще заступал дежурным по части. Час, два, три ночи -- сна ни в одном глазу. Ну а как пробьет четыре утра, вот тут и начинается... Внутри словно батарейка садится, причем моментально так, за считанные минуты. Сил едва-едва хватает, чтобы держать веки открытыми.
-- Мне частенько приходилось ходить начальником караула, -- продолжил свой рассказ Клюев. -- Вот и понапридумывал всяких хитростей и уловок, чтобы, значит, службу тащить исправно. Я ведь, не ради хвастовства будет сказано, человек обязательный.
-- Начкаром ходил? -- переспросил я. -- Так ты...
-- Прапорщик, -- помог мне Клюев. -- Прапорщик воздушно-десантных войск. С восемнадцати годков в армии, и до тех самых пор, пока не сократили как прапорщиков, так и меня самого. -- Тут Александр тяжело вздохнул, очевидно припоминая те не веселые времена, когда тысячи офицеров и прапорщиков вышибли из армии, лишили части их жизни, их души.
-- Ханхи нас всех сократили, -- я попытался утешить своего боевого товарища. -- Так что теперь чего уж сетовать.
-- Это верно, -- Клюев кивнул. -- То, что произошло... Просто в голове не укладывается. Жили себе тихо, мирно, спокойно, и вдруг бац... Ничего этого уже нет.
-- Хорошо сказал... тихо, мирно и спокойно, -- с горечью в голосе повторил я, со всех сил стараясь удержаться от сарказма.
Однако проницательный прапор все же что-то такое почувствовал, потому как набундючился и подозрительно умолк. Сидели мы так минут пять, безмолвно уставившись на колеблющийся огонек лампы. Каждый думал о своем. Я в значительной степени все еще находился под впечатлением ночного кошмара и вспоминал сына. То, как мы провожали его в армию. То, как вместе с женой ездили на присягу, в учебку под Оренбург. Тогда никто даже не мог предположить, что это будет наша последняя встреча.
-- Товарищ полковник, разрешите вопрос? -- мысли Клюева наконец нашли себе выход.
-- Да, -- я перевел взгляд на прапорщика.
-- Про утро вчерашнее спросить хочу. Почему кентавры нас отпустили? Я что-то плохо помню, будто в отключке был. -- Десантник помотал головой, словно до сих пор так и не пришел в себя.
-- А что ты помнишь?
-- Помню, что когда отходили, многолапые вроде не двигались, -- прапорщик покопался в воспоминаниях. -- Или это мне так казалось? Я же говорю, с головой у меня что-то неладно было.
-- А ты этот вопрос Загребельному задавал?
-- Конечно, задавали.
Клюев сказал "задавали", из чего сам собой напрашивался вывод, что вся группа находилась в недоумении от нашего чудесного спасения.
-- И что он ответил? -- я не хотел, чтобы моя история шла в разрез с рассказом Лешего.
-- Помогли, говорит, нам. Парализовали кентавров газом, да только эта штука чуток и нас зацепила. Кто именно нам помог, подполковник так и не сказал... -- тут Клюев счел своим долгом оговориться: -- Да и, если честно, мы особо не допытывались. Времени на эти разговоры совсем не было.
