Мэтью Фаррер - ПЕРЕКРЕСТНЫЙ ОГОНЬ
— Брат моего прапрадеда.
— …а Федр Кальпурний значится в перечне погибших в первой роте во время Первой тиранидской войны.
— Со стороны одного двоюродного брата. Не прямая родня.
— Однако, вот вам и ирония. Я улыбался, потому что вы говорили о благородстве и аристократии, идя рядом со мной с такой родословной, за которую половина знати Августеума, пожалуй, пожертвовала бы глазом. Но вы ведь на самом деле не думаете о себе как о высокородной, не правда ли? Вы видите свое наследие как ответственность, как то, чему надо стараться соответствовать, а не как признак превосходства. Это многое говорит о вас, арбитр. Поэтому я и улыбался.
Кальпурния шагала рядом с ним, стараясь не напрягать больную ногу и не зная, что сказать. Толпа вокруг них становилась все гуще по мере того, как к ней присоединялись люди с Алебастрового Колодца, авеню Святых, железных мостов Врат Кузни. Когда стало тесно, двое Арбитрес перестали разговаривать, и воображение Кальпурнии нарисовало кинжал в каждой руке и пистолет под каждым плащом. Она молча возблагодарила печать отпущения грехов на шее, которая позволила ей держать при себе оружие.
Она читала, что, как правило, стены Собора перед Мессой окружало множество кающихся и просителей, чей экстаз граничил с бешенством. Они сбивались в кучи по пятьдесят человек в глубину, выли имя Императора и молили о видениях и божественных благословениях. В этом году Арбитрес не желали рисковать и разогнали их, так что весь конец Месы был пуст и оцеплен до тех пор, пока все официальные лица не прошли в Собор. Кальпурния услышала, как один-два человека неподалеку пробормотали что-то про то, как тихо, а затем они с Дворовым поднялись по рампе, миновали двери и вошли в темноту.
Дым курильниц был горьким, почти химическим; его сделали таким специально, чтобы он напоминал зловоние огнеметов. Скелетоподобные, напоминающие ангелов сервиторы парили над головами, волоча за собой потрепанные свитки темных писаний и транслируя по вокс-динамикам горестные вздохи. Собор был погружен в полумрак, вершины колонн и гигантских статуй терялись в тенях. Хор, выстроившийся словно армия в галереях, что тянулись по сторонам от алтарных ступеней и над дверями, тихо и нестройно пел о скорби и отчаянии. Статуи ангелов, висящие над алтарями, были закрыты черной мешковиной.
Кальпурния снова и снова прогоняла в мозгу одну и ту же мысль. Она хотела быть уверенной, что ничего не пропустила, но каждый раз, когда она пыталась убедить себя в этом, ничего не выходило. В часовне Халлиана не было. Он ушел, когда все остальные обитатели его дома молились за душу Лейки, и сказал прислужникам у дверей, что отправляется домой, чтобы поговорить с арбитром. А потом он исчез, просто спустился по одной из улиц, расходящихся от Врат, и, судя по отсутствию показаний, просто растаял в воздухе.
Прихожане собрались на полу, выложенном каменными плитами, и служители Министорума разделили их на четыре плотные толпы, разделенные тремя пустыми рядами. Теперь по каждому ряду, шаркая ногами, пошла процессия дьяконов в черных рясах с разодранными в лохмотья знаменами всех домов, кораблей Флота, гильдий, полков и орденов, которые преклонили колени перед Бухарисом. Первая из них уже дошла до ступеней небольшого зиккурата, на котором стоял главный алтарь, но концы процессий все еще терялись в тенях позади. Верховный командующий Гидрафурского флотского комиссариата стоял на ступенях подле Сангвинального алтаря и зачитывал со свитка каждое покрытое позором имя, как только на растущую груду рядом с ним бросали соответствующее знамя.
Патрули Арбитрес по всему Августеуму сообщали, что видели Халлиана, с разных улиц пришли доклады, что он движется в противоположных направлениях, но когда вышел приказ поймать и привести его... ничего. Единственным транспортом, который весь день проездил по улицам, был «Носорог» Ромилль. Дозорные у ворот отслеживали все движение из Августеума в другие части улья и сообщали, что Халлиан не попытался покинут район. Арбитрес на взлетных площадках и посадочных полосах в городе докладывали, что никто не поднимал воздушный транспорт, даже не пытался взлететь. Как же ему удалось сбежать?
Среди хора поднялась высокая песня в быстром темпе — резкие, острые ноты сопрано, полные ярости слова, боль и жертва, епитимья и раскаяние. Вдоль стен вспыхнули огни — стражницы-Сороритас зажгли священные жаровни, и в озарившемся пламенем Соборе канонисса Касия из ордена Лексикона подошла к подножию Доланитского алтаря и начала читать отрывки из «Диалогов Исповедника».
Кальпурния была на уровне пола, ближе к передним рядам паствы, среди более высокопоставленных прихожан, но могла себе представить, как должны выглядеть эти ряды огней для тех, кто находится позади, на более высоких местах. Она снова подумала о том, как стояла рядом с Халлианом на вершине шпиля Собора, как перед ними угас свет, и мягкое, призрачное пламя лампад Вигилии озарило площадь внизу. Она вспомнила описания площади, как рассказывал он и как читала она сама, как будет выглядеть все это в тот миг, когда толпа у врат Собора сбросит траурные одежды, вспомнила, как тщательно он подготавливал этот главный момент празднества. Жаль только, он этого не увидит.
И это было так просто, что она спросила себя, как можно было об этом не подумать раньше.
Шира Кальпурния отступила в сторону и бочком вышла из шеренги Арбитрес. Дворов и Леандро пристально поглядели ей вслед, но не стали вмешиваться. Она отошла на свободное место, на всякий случай отсалютовала в направлении алтаря, а потом, настолько быстро, насколько позволяло достоинство, удалилась в глубины Собора, к коридорам, ведущим к ризницам. Она гнала перед собой волну приглушенных звуков возмущения, которые едва можно было расслышать поверх шагов: никто не осмеливался громко говорить, поэтому все это аханье, вопросы и восклицания звучали как шелест, перемежающийся шорохом ткани, когда люди торопливо отворачивались обратно, чтобы наблюдать за церемониями у алтарей. Два дьякона вышли из ступенчатого основания одной из колонн, чтобы загородить ей путь, но переглянулись и отступили, когда она указала на печать у себя на шее.
Прозвучал барабанный бой, и светильники погасли. Кальпурния сжала губы, подавив ругательство, и боком выскользнула из прохода, попав прямо в толпу удивленных офицеров Флота. Во тьме появились три процессии, каждую из которых освещала единственная лампада, несомая одним из парящих ангелов-скелетов, и во главе их шли священники в черных мантиях, со скалящимися масками, означающими предателей Отступничества: Бухариса, Сехаллы и Гасто. За каждым священником следовала колонна сестер-репентий, что причитали и царапали ногтями свои грубо выбритые головы и истощенные лица. Кальпурния переступала с ноги на ногу, пока они не удалились на почтительное расстояние, потом снова начала идти. Она была уверена, что чувствует взгляды людей вокруг, ложащиеся словно груз на плечи. Она дошла до ризниц в то же время, как процессии достигли Торианского алтаря, и оглушительная скорбная песнь хора проводила ее в двери.
Войдя, она едва не попала на церемониальные клинки сестер, стоявших у дверей, но они увидели печать и убрали оружие. Шокированный старший понтифик в одеянии из ослепительно белой ткани и золотой парчи уставился на нее поверх маски Долана, которую он собирался надеть, чтобы вывести следующую процессию. Кальпурния пошарила в памяти в поисках имен тех людей, которые были ответственны за безопасность этой зоны.
— Мне нужно поговорить со старшей сестрой Зафири и проктором Эсскером.
Понтифик все еще пялился на нее круглыми глазами, когда прибежал дьякон и торопливо повел ее через ризницу в соседние покои.
— Арбитр-сеньорис! — Эсскер выглядел таким же изумленным, как понтифик. Он стремительно отвернулся от дальнего окна и так быстро встал в стойку «смирно», что Кальпурнии показалось, что у него хрустнул позвоночник. Ее уже достала эта ткань, сковывающая движения, поэтому Кальпурния расстегнула застежки, и плащ с туникой упали на пол, как и положено. Младший арбитр сглотнул.
— Мэм, вам нельзя ходить в костюме для Сангвиналы, пока...
— У нас нет времени следить за церемониями, Эсскер. Где дежурит сестра Ромилль? Старшая целестианка Ауреан Ромилль. Ведущий арбитр Баннон должен быть снаружи, приведи и его.
— Я не знаю. Ага, я найду, — Эсскер постепенно приходил в себя.
— Сделаешь это, пришли мне любое отделение, которое сейчас на патруле. И пусть кто-нибудь даст мне журналы безопасности гарнизонов Собора — как наших, так и сестринских. Но сначала покажи, где у вас тут экипировка, я хочу надеть поверх этого панцирь.
Она была рада узнать, что они решили оставить здесь склад снаряжения, и еще больше обрадовалась тому, что там был панцирь, который ей подходил. К тому времени, как она его застегнула, перед ней стояли и смотрели на нее Ромилль, Эсскер, Баннон и еще полдюжины арбитров. Наверняка она выглядела немного странно в потертой черной боевой броне поверх великолепной красно-золотой униформы.
