Виктор Косенков - Новый порядок
Воздух в вестибюле телевышки был переполнен адреналином. Тяжело дышали люди, прячущиеся кто где. Им было страшно. От той тишины, что царила снаружи. От молчаливых фигур, которые то и дело появлялись в поле зрения. Проскальзывали неясной тенью и снова покидали осажденных наедине с беспощадным светом прожекторов.
Гена Тополев попал в эту переделку не случайно. Он считал себя человеком особенной породы. Бунтарем-одиночкой. Тем, кто является при любой власти занозой у нее в заднице, борется за благо народа, но остается этим народом непонятым и непризнанным. Герой с большой буквы, волк, одинокий и свободный. Это слово, «одинокий», было для Тополева определяющим. Всю жизнь его дразнили, гоняли, выкидывали из разных компаний. Он был некрасив, скучен, занудлив и не умел пить, срываясь то и дело на пьяные слезы и рвоту. Не имея желания обработать собственную ущербность напильником, Гена решил, что его удел — это одиночество, и принялся эту свою судьбу старательно украшать. После попытки откровенно показного суицида родители затащили его к психологу, который завел на него «дело», где написал: «склонен к жертвенности». Под этим грифом Тополев и жил. Его можно было без всякого труда затащить на митинг протеста, демонстрацию или пикет. Ему не нравилась нынешняя власть в любом ее виде. Даже идея анархии вызывала в Тополеве протест. Хотелось борьбы. Но отсутствие цели превращало движение вперед в топтание на месте.
Цель ему дала Магомаева. Сама не зная об этом. Строгая, с короткой стрижкой, загорелая и энергичная женщина олицетворяла для Гены идеал сексуальной женщины-борца.
На определенном этапе Тополеву страстно хотелось погибнуть, героическим образом прикрывая собой женщину, которая в свою очередь тоже готова пойти на смерть. Наполненный подобными розовыми соплями до краев, он увидел на очередном митинге госпожу Магомаеву, изящно забирающуюся на крышу «Урала». Блеснувшие перед взором повзрослевшего, но не поумневшего юноши стройные ножки начисто отключили его и без того скромные аналитические способности.
Теперь же, когда смерть была совсем неподалеку, всего лишь снаружи, Гене Тополеву было страшно. Очень страшно.
Сердце бухало где-то под кадыком, мешая дышать, в ушах стоял непрекращающийся гул, через который с трудом прорывались слова перекрикивающихся друг с другом защитников. Тополев отвечал, сам уже не понимая что, кивал головой, когда его спрашивали. В вестибюле было жарко, пот катился градом. И остро пахло от автомата маслом.
Когда Тополев выскочил из-за перевернутого стола и кинулся в сторону выхода, поливая пространство перед собой свинцом, несколько человек бросились за ним.
Ожидание, превратившееся в пытку, сделало свое.
Позади остались крики командира:
— Куда, сука, стоять! Стоять!
Стеклянные двери брызнули в разные стороны осколками. Мигнул прожектор.
Потом в вестибюль влетел, как показалось командиру, пылающий шар, ударился в стену, расшвыривая осколки кафеля в разные стороны. Оглушительно грохнуло. И все погасло.
Взрывом командиру Первой Бригады Нового Порядка оторвало голову.
Весть о том, что от Управления ОЗГИ в сторону телевышки идут отряды мятежников, спровоцировала штурм. Буквально через двадцать минут вестибюль, первый и второй этажи были заняты спецназом.
— Василий Иванович? Ты?! — кричал Орлов в черную трубку старого, очень потрепанного жизнью телефонного аппарата. — Что? Ну, блин, что за связь?!
— Какая есть, — весело ответил заведующий техническим отделом ОЗГИ, никогда не унывающий паренек Боря Кожевников. — Не сотовой же пользоваться. Зато всегда работает.
— Василий Иванович? Ответь!!! Василий… — снова закричал в трубку Костя.
— Ну, я, Василий Иванович, — очень внятно и будто бы рядом ответил голос. — И незачем так орать.
Голос был пьян. Очень.
Орлов помедлил, потом спросил тише:
— Василий Иванович Завода?
— Именно так, — отозвались с чувством глубокого собственного достоинства.
— Твою мать! — не удержался Костя. — Василь, это Костя Орлов!
— Узнал… — Художник был непробиваем и нетороплив.
— Мне помощь нужна, Василь! Помощь, слышишь?
— Слышу…
— Ты своих ребят поднять можешь?
— Мои ребята на правительство не работают, — с достоинством заявил Завода. — Они не то, что некоторые…
— Вот блин! К черту правительство! Мне помощь нужна, понимаешь? Мне! Василь, мне лично!
— Ну, раз тебе! — Голос художника сделался удивительно энергичным. — Тогда излагай. Но покороче. А то тут такое происходит…
— Ты мне рассказываешь? — удивился Орлов. — Мне твои ребята нужны.
— Ну, они не мои, а…
— Да какая мне, к хрену, разница чьи. Главное, чтобы ты их поднял. Или координаты дал того, кто может помочь.
— Фиг тебе. — Завода сделался неожиданно подозрительным. — Ты их потом сдашь всех… Знаю я…
— Все, все! Не надо тогда телефонов и имен. Сам сделай. Сделаешь?
— Сам — да. Но координаты не дам. Они умрут вместе со мной…
— Черт с тобой! Мне нужно, чтобы большое количество бритоголовых, при полной экипировке, в самом боевом настроении, двинули кости к Останкину. И устроили кавардак. Какой смогут. Чтобы никакого штурма, понял, никакого! В драку, если начнется, пусть не ввязываются. Их задача — грозить, нападать на самые слабые точки.
— Держать в напряжении, — рассудил Василий Иванович. — Я понял, понял… А что там у тебя в Останкине?
— Спецназ сидит между теми, кто наверху, и теми, кто подошел с улицы. Мало их там. Мало! Им продержаться надо.
— Понял. Что дашь?
— Твою мать.
— Не ругайся. — Завода был невозмутим. — Что дашь?
— Дам… Дам… Блин!
— Расстрелять Чубайса дашь?
— Не дам. Нельзя… Блин!
— Меня в парламент продвинешь?
— Елки-палки, не продвину! Что могу, сделаю, но не продвину. Нет у меня…
— Хорошо, что отказал. Я бы не поверил.
— Ну, хорошо, дам несколько мест в министерстве… Твоим людям. По твоей программе. Как ты говорил.
— Точно дашь?
— Точно дам! Но если ты не пошевелишься, то ни хрена не будет! Понял? Ни хрена!
— Уже пошли… — сказал Завода и повесил трубку.
— Кому бы еще позвонить? — Костя полистал распухшую от разных бумажек записную книжку.
Где-то наверху оглушительно грохнуло. Орлов втянул голову в плечи.
— Не, — покачал головой Кожевников. — Ничего страшного. До нас не дойдет.
— До нас-то, может, и не дойдет, а наверху жарко…
Управление теперь оборонялось по-серьезному. Впрочем, точно так же серьезно его и атаковали. Основной бой шел за баррикаду, не доехавшую до ограды здания десятка метров. ОЗГИ еще удерживала ее, но штурм не прекращался ни на минуту. Атаковавшие применили гранатомет, взорвали один из тракторов и разворотили часть баррикады. Горело все, что могло загореться, черный дым поднимался в небо, запах гари расползался в разные стороны.
Двигались колонной. Грузовики везли людей и боекомплект. Впереди шли по две легковые машины с мигалками.
Когда наперерез первому грузовику выскочила черная фигурка человека с наголо выбритым черепом, никто среагировать не успел. Колонна торопилась, шла быстро, стараясь успеть вовремя. Люди только-только начали отходить от драки у Управления.
Бутылка с бензином очертила дымную дугу и приземлилась на капот грузовика. Из легковушки, шедшей впереди, выскочили двое в форме и кинулись догонять бритоголового. Тот с резвостью зайца юркнул в подворотню. Водитель грузовика прыгнул на асфальт, на миг замер, потом кинулся в кабину вытаскивать огнетушитель.
Откуда-то сверху грохнул выстрел. Грузовик медленно и с достоинством осел на одно колесо.
— Все из машин! Занять оборону!
Люди с оружием заполнили улицу, ощетинились автоматными стволами.
Окна окружающих домов напряглись в ожидании стрельбы.
Но улица молчала.
Из подворотни вылетела порванная милицейская фуражка. В наступившей тишине звонко проскрипели петли капота. Водитель, наконец сбив пламя, смотрел на двигатель.
— Ну что там? — поинтересовался старший по колонне.
Водитель ответил односложно и понятно:
— Жопа…
Двумя кварталами дальше, за углом высотки, стояли двое. Довольно высокие. Бритые. Белые подтяжки поддерживали широкие штаны. На майках у обоих была нарисована белая пятерня в окружении полустертой и уже неразличимой надписи.
— Берцы жмут, — пожаловался один. — Давно не надевал… Елки…
— И мне, — грустно ответил второй. — И еще башка чешется.
— Ага. — Первый подслеповато прищурился вдоль улицы. — Когда каждый день брили, не так зуделось. Стоило только нормальную прическу заиметь, на тебе, брейся.
— И не говори. Как в рекламе. «Надо — значит, надо…» Ладно, давай распаковываться. Вроде завелись они, сейчас и до нас доберутся.
— Давай. — Первый поднял с земли длинную матерчатую сумку черного цвета. Прошелестела молния. На свет показалась массивная бандура РПГ. — Ты будешь стрелять. Я очки забыл. Смотри, не промажь. У нас с тобой выстрел только один…
