Быков Андрей - Псы границы
- Кто по-нашему понимает?
В ответ, как водится, тишина. Ну, хорошо... Приглядевшись к ним повнимательнее, я вытянул из толпы одного горца, что постарше.
- Знаешь наш язык?
Молчит, глаза отводит. Но голова дёрнулась. Значит - понимает. Признаваться только не хочет.
Достав нож, я приложил его лезвием к горлу своего "собеседника".
- Чего молчим? Вопрос не понятен? Повторить?
- Не надо, - судорожно сглотнув, прохрипел с заметным акцентом горец, - я понимаю...
Уже усвоили, стервецы, что мне каждый раз посланник в их аилы требуется. Чтоб рассказал, что тут и как было.
- Вы чего припёрлись? - спросил я, - Чего дома не сиделось? На что надеялись? И куда остальные пошли? Зачем?
Горец мрачно посмотрел на меня и вдруг зло усмехнулся:
- А ты, сержант, не радуйся, что над нами сегодня верх одержали. Завтра вам всем конец настанет. За нас отомстят.
- Может быть, - согласился я и ткнул пальцем в толпу пленных, - только вот они об этом никогда не узнают. Да и тебе это радости не добавит. Вы пришли сюда грабить и убивать. Ну, так получите же то, что заслужили. Тебя я оставлю в живых. И ты пойдёшь завтра к своим и расскажешь о том, что сейчас увидишь. А теперь стой и смотри!
Я повернулся к нему спиной и подошёл к ближайшему горцу.
- Встань!
Тот поднял на меня глаза, но даже не шевельнулся. Похоже, он даже не понял, что я сказал. Взяв его за отворот шерстяной куртки, я приставил кончик ножа к его шее и, надавливая снизу вверх, заставил подняться. Заглянув мне в глаза он, видимо, понял, что его ждёт и попытался шарахнуться в сторону. Не тут-то было. Отведя кулак с зажатым в нём ножом назад, я одним коротким движением вогнал клинок горцу в самый низ живота и резко, полукругом, рванул руку к верху. Внутренности вывалились наружу, распространяя тошнотворное зловоние, смешанное со сладковатым запахом крови. Отшвырнув в сторону визжащего от боли мерзавца, я обернулся к своему отряду.
- Начинайте! - и нанёс следующий удар. Перед глазами моими стояли картины растерзанных трупов Одуванчика и Линики, падающего с крыши мёртвого Полоза, убитые женщины и дети на улицах и во дворах посёлка...
Зелёный первым поднял свой лук, наложил стрелу и замерев на мгновение, выстрелил. Наконечник с хрустом выбил зубы сидящего напротив горца и с хлюпким чваканьем высунулся из-под его затылка. Качнувшись, мычащий предсмертным воем подстреленный завалился на спину.
Недобро ухмыльнувшись, Цыган коротким движением послал метательный нож в горло одному из горцев и, на ходу вытягивая меч из ножен, соскользнул с седла.
Грызун резал направо и налево, зажав в каждой руке по кинжалу, громко матерясь и плюясь в окровавленные лица.
Степняк, не обращая внимания на полученную рану, выхватил из рук какого-то поселкового мужика секиру и рубил ею каждого горца, попадавшегося ему на пути.
Остальные молча секли их мечами.
Пленные попытались было кинуться от нас врассыпную, но были остановлены мужиками, сдвинувшими свои щиты сплошным забором и выставившими перед собой копья.
Когда всё было кончено, я подошёл к тому горцу, которого вытянул из толпы в самом начале. Единственному, оставшемуся в живых.
- Ты всё видел?
Он с ненавистью взглянул на меня и промолчал.
- Очень хорошо, - кивнул я.
По моей команде каждую его руку перетянули верёвками чуть пониже локтя, чтоб перекрыть доступ крови, и привязали их к большой колоде.
- А теперь слушай меня, - взяв его за бороду, я потянул её к верху, - сейчас я оставлю тебе только то, что необходимо для выполнения моего поручения. Один глаз, чтоб ты мог видеть дорогу, - и я полоснул ему ножом по правому глазу. Горец взвыл.
- Уши тоже тебе больше не нужны, - продолжал я между тем. И двумя быстрыми движениями отхватил ему оба уха.
- Будь ты проклят! - заорал искалеченный горец, непрестанно воя от боли и ярости.
- Ты даже не представляешь, сколько раз в своей жизни я слышал эти слова, - усмехнулся я прямо ему в лицо и взял в руки топор, - и руки тебе теперь тоже не понадобятся, - сказал я и поднял топор.
- Нет! - дико заорал он.
Два удара топором и горящий факел, прижатый к кровоточащим обрубкам рук, чтоб остановить бегущую кровь, лишили его сознания.
- Пусть тут полежит до завтра, - сказал я подошедшему старосте и отбросил топор в сторону, - завтра отправите его к соплеменникам...
Подойдя к своему коню, я взгромоздился в седло и, ни слова ни говоря, направился к выезду из посёлка. Опустошение и полная апатия овладели мной. Ничего не хотелось делать, не было желания с кем-либо говорить. Было противно. И очень хотелось крепко помыть руки...
Так мы и ехали какое-то время по дороге к своему посту.
Примерно на полпути меня догнал Степняк. Проехав молча рядом минут пять, он осторожно окликнул меня.
- Господин сержант...
- Чего тебе?
- Разрешите обратиться?..
- Да говори уж...
- Я вот тут чего подумал, - нерешительно начал он, - на счёт того, как мы с горцами-то пленными...
- Ну?..
- Оно, конечно, понятно, что в запале все мы были и в гневе большом... А только, думается мне, не следовало нам с ними так-то... А, господин сержант?..
Я придержал коня и, дождавшись, когда весь отряд соберётся вокруг меня, спросил:
- Кто ещё так думает?
- Вообще-то, мне кажется, что Степняк в чём-то прав, - осторожно подал голос Дворянчик, - всё же они были пленные...
- Верно, господин сержант, - не поднимая глаз, отметил Зелёный, - не стоило этого делать, не по-человечески как-то...
- На душе муторно, - нехотя признал Грызун.
- Ну, что ж, - я обвёл их всех глазами, - вы только что приняли ещё одно верное и очень важное в вашей жизни решение. Такого и в самом деле делать не следует. Но сколько бы я вам не говорил это, вы бы ничего не поняли. Зато теперь, пройдя через такую кровь, вы отлично знаете, какая пакость будет у вас на душе, если кто-либо попытается заставить вас сотворить подобное. Запомните это на всю жизнь! А теперь - марш на пост! Служба наша ещё не окончена!
Спустя ещё полчаса бешеной скачки в лучах заходящего солнца, мы прибыли к своей, ставшей за этот год уже почти родной, казарме.
Дзюсай с нами не поехал. Остался в посёлке помогать местному священнику отправлять в последний путь погибших. Он хоть и другой веры, и обычаи у него другие, а всё ж таки тоже - священник. Правда, после того, что я в сегодняшнем бою видел, ему скорее пристало воинский мундир носить, чем одежды монастырские.
На посту мы находились в самом мрачном расположении духа. И раны, полученные бою некоторыми из моих бойцов, играли в этом самую последнюю роль. Гораздо хуже было то, что мы потеряли двух своих товарищей. Конечно же, любой из нас понимал, что это может случиться с каждым. Однажды ты ввяжешься в бой, из которого уже не выйдешь. Но глубоко в душе каждый надеялся и верил, что этого не случится, что - не с ним и не в этот раз... И тем хуже было осознать то, что в этот раз - действительно не ты. Но смерть не обошла стороной. Она задела не тебя - твоего товарища. Того, с кем рядом ты ещё вчера сидел за одним столом и ел один кусок хлеба. А позавчера ты сменил его на посту, и вы вместе смеялись над очередной его шуткой. А два дня назад он помогал тебе колоть дрова для очага... И так до бесконечности. Каждый из нас вспоминал какие-то моменты из жизни и общения с Одуванчиком либо с Полозом. Одуванчик был при жизни прост, немного застенчив, доверчив и заботлив по отношению к своим товарищам. Всегда старался сделать что-нибудь полезное и приятное для каждого члена отряда. А вот в своём последнем бою проявил твёрдость и мужество, силу духа и стойкость, достойные настоящего мужчины. Не смотря на то, что ему всего-то и было от роду немногим больше двадцати лет...
Полоз тоже был молод, мечтателен, очень подвижен и сметлив. И при этом как-то незаметен в обычной жизни. Вдвоём с Зелёным они представляли собой прекрасную пару разведчиков и следопытов. И вот теперь одного из этой пары не стало...
Умывшись и немного придя в себя, я начал налаживать службу на посту. И первое, что я решил, выразилось в общем сборе всего отряда. Построив их в одну линию, я вышел вперёд и сказал:
- Сегодня вы прошли последнюю проверку. И с сегодняшнего дня я вправе считать вас воинами, способными защитить не только своё доброе имя, но и честь короля. Сегодня вы стали настоящими боевыми псами! Поздравляю вас и возвращаю вам ваши имена. У меня всё... разойдись! Циркач! Тьфу, зараза... рядовой Громаш! Заступаешь до вечера на смотровую площадку.
- Есть! - как-то не очень уверенно ответил тот и направился к подъёму на площадку.
Вечером на площадку заступает... э-мм... слышь, Цыган, тебя хоть как звать-то?
- Рейкар, - нехотя ответил тот, не глядя в глаза.
