Любовь Федорова - Путешествие на восток
Потом, прямо в Царском Городе, Дина облаяла собака. Если бы Первый министр понимал язык животных, он, вне сомнения, узнал бы о своей жизни множество нелестных подробностей. Хозяйка собаки, госпожа Шер Шерилар, желала знать, где император. Знать ей это было совсем не обязательно, но, как Дин и опасался, кое-кто в подставу не поверил. Это можно было предвидеть с самого начала. В Царском Городе появились и стали множиться странные слухи. Дин ничего объяснять не стал, боясь словами только ухудшить положение. Нет государя – и все тут. На севере война, дел много. Вернется? Откуда Дин знает, когда государь вернется. Ведь ей он тоже не дает отчета, куда и с кем пошел и в какое время его ждать назад. Захотел – ушел, захотел – вернулся. На то и государь. Госпожа Шерилар изволила разгневаться и топнуть ножкой, а проклятый пес чуть не цапнул Дина за рукав. Пришлось поставить госпожу Шерилар на место. Подстилка должна лежать в постели и молчать, а не мешаться в дела государственной важности.
Следующей проблемой господина Дина был кир Аксагор, топтавшийся на ведущем к Эгироссе торговом тракте. Сама Эгиросса не бунтовала и не требовала вернуть республику всего лишь потому, что все бунтовщики уехали из нее в Столицу. В результате к бывшему эгиросскому наместнику приспела изрядная поддержка. Воевать за республику собравшееся войско, скорее всего, было уже не склонно, потому что сюда тоже добрались вести о войне в Агиллее. Но кир Аксагор успокаивал людей тем, что якобы встреча с государем решит все проблемы таргов. Личной встречи с государем он, конечно, не добился. Зато к нему приехал господин Дин.
Первый министр сообщил, что государь о заговоре знает все в деталях и подробностях, но винит более эргра Иная, у которого были намерения вовсе не республику установить в стране, а теократию по образцу энленской. Для того он полностью вошел в доверие к принцу Ша, вел в Столице свою тайную политику и даже убил Первого министра Энигора. Единственная возможность быть прощенным для кира Аксагора лежит через ратные подвиги в северных землях. После отмены указа об отрешении от должности и об аресте, кир Аксагор согласился грузить своих людей на ходжерские корабли и отправляться в Агиллею. Правда, пришлось доплатить еще изрядную неустойку все из той же государственной казны. Но что делать, родина в опасности. Причем размеры неустойки оказались таковы, что бумага с печатями, замкнутыми в круг, была мелко порвана и пущена в реку вместе с приказом об аресте кира Аксагора. А для скрепления сделки туда же в реку отправился и господин Харакута, потому что платить еще и ему Дин не собирался. Вот так: составлять наветные письма государю можно, когда ты эгиросский наместник, и нельзя, если ты всего лишь элемент полицейского заграждения, вроде шлагбаума.
Принц Ша в это время был послан в Курганы и принял командование над ожидающим учений разнородным войском, пестрее которого бывает только луг с цветами. Там собрались гвардейские части, городская стража Столицы, войско Порядка и Справедливости Столичного округа, курсанты Военной академии и «Каменных Пристаней», солдаты из столичного гарнизона, из Эгироссы, из Лилароса и еще из десятка городов. Из них удалось сформировать один корпус: конный полк и два пехотных, и еще шесть тысячных отрядов. Завоз фуража и провианта обеспечивал новую армию всего на десять суток.
Просмотрев бумаги, которыми сопровождался весь этот кочевой табор, отнюдь не рвавшийся на битву с опасным противником в глухие леса Агиллеи, Дин пришел к выводу, что такими силами внутренних обитателей не только не победить, но даже не сбить им темп наступления, который те пока держали очень высоким. Наступающее войско не задерживалось даже для грабежей, чтобы не обременять себя добычей и не сбавлять скорость, судя по которой сопротивления оно совсем не встречало. Да и кто будет сопротивляться в доме без хозяина – Волк сначала уехал, а потом помер.
Только у савров было двадцать тысяч сабель. Легкая конница, неэффективная при взятии укрепленных поселений, зато очень полезная, когда дело доходило до стычек с остатками Северной армии. Еще сорок тысяч внутренних обитателей вели безрукий и безъязыкий царевич Галахар и главный воевода князя Внутренней Области – Чор. Царевич Галахар вез с собой не готовые осадные машины, как это делалось обычно, а военных инженеров из Эша. Значить это могло только одно: северные провинции всего лишь разбег для прыжка. Прыжок будет совершен в Столицу.
Дину приходилось восстанавливать реальный ход событий на севере путем сопоставлений отрывочных сведений, доходящих оттуда. Например, он знал, что с Северной армией не произошло бы беды, если бы средняя часть Правого Крыла – те самые двадцать тысяч саврских сабель – не изменила присяге и не перешла на сторону восставшего савр-Шаддата и если бы между остатками Правого Крыла и Левым Крылом в момент нападения могло быть налажено какое-либо взаимодействие. Главнокомандующий написал в Столицу письмо, смысл которого был «иногда отступить – значит, победить». Таким образом, семидесятитысячное регулярное войско, прикрывавшее границу, обратилось в бегство, отворив саврам и внутренним обитателям дорогу в Агиллею, Готистею, Гем, Дем и Карию. Каким образом можно одолеть победно шествующее вражеское войско, когда во внутренних провинциях страны кроме небольших гарнизонов и местных ополченцев никто не встанет поперек дороги, главнокомандующий в письме не написал. А от крестьянского ополчения глупо ожидать, что оно бросится в бой с такой же отвагой и силой, как горцы из Внутренней Области или саврские степняки, для которых вся жизнь – военные набеги.
Единственная преграда, которая не изменит и обязательно встанет на пути неприятельского войска – полноводные реки Шош и Рор, со своими многочисленными притоками заменяющие в северных провинциях дороги. Единственная выгода – пока еще сохраняющаяся возможность застать внутренних обитателей и савров в северном бездорожье до того, как они преодолеют последнее водное препятствие и выйдут в ничем не защищенные центральные провинции страны.
А единственное, что в свете доступной ему информации Дин придумал умного, – это натравить на Внутреннюю Область Ренн, город с никудышным войском. Ни один военный поход Ренна еще не увенчался успехом. Но и Ренн тоже ни разу не был взят – его окружали очень хорошие оборонительные сооружения.
Со встречи с киром Аксагором Дин вернулся в государев кабинет, вытащил говорящую шкатулку и два раза нажал на зеленый огонек.
Вопрос «как» теперь перед Фаем не стоял. Лаборатория и мастерские работали всю ночь и утро. Идея сама по себе оказалась настолько проста, что придать ей материальную оболочку серьезного труда не составило. К первой дневной страже устройство для приема Быстрого Света стояло на щите посередине лаборатории. В нем не было квазиживых элементов, поэтому вид оно имело громоздкий, и вынести его из помещения, наверное, было невозможно. Ну разве что стену сломать или разобрать крышу. Тем не менее, оно прекрасно работало.
Первый пойманный монолог происходил на непонятном языке. Ли сказал, что это ходжерский диалект, и среди таю никто его не понимает. Кому и о чем рассказывал и от кого что требовал неизвестный источник с Ходжера, осталось тайной. Следующими были перехвачены переговоры господина Дина с каким-то эргром Скеем. Эти хитрецы тоже говорили не по-таргски, а по-энленски, и понял Фай только, что они, во-первых, почти ругаются. А во-вторых, у господина Дина серьезные проблемы из-за вторжения в государство неприятельской армии с севера.
Третьим оказался вызов по обычной радиосвязи, известивший Фая о прибытии на остров Бо транспортного бота с Бенеруфа. Фай получил еще одну энергостанцию, оружие, контейнеры с ранее заказанным исследовательским оборудованием, и две амфибии: вода-земля и вода-воздух.
Нэль по-прежнему не появлялся и не давал о себе знать.
Ну что подумать о такой неожиданной дружбе?.. Ходит, смотрит, гладит по волосам, даже держит на коленях. Никакой грубости, никакой пошлости, никаких домогательств. Но вольность полная – раздел, и платье спрятал. Может быть, Нэль себя вел как-нибудь не так? Дал повод себя тискать? Если да, то почему Джу смотрит так холодно? Что вообще случилось между ними? Нэль не помнил. Довольно большой промежуток его жизни канул в беспамятство и не поддавался восстановлению. Кажется, Нэлю было плохо. Или, наоборот, хорошо? Но потом-то ему совершенно точно было плохо, и получеловек его очень жалел. Обнимал, утешал, говорил ласковые слова. За всю жизнь Нэля никто еще не сказал ему столько ласковых слов, сколько он услышал сегодня за одно утро. И даже не так. Впервые в беде, случившейся с ним, ему сказали что-то более доброе, чем «сам виноват»… Нэль вспоминал тепло рук на своей коже. Предполагать, что получеловеку могут попросту не нравиться андрогины, ему не хотелось. Как и признавать за собственными чувствами некоторый сумбур и нелогичность.
