Александр Плетнёв - Последний довод павших, или Лепестки жёлтой хризантемы на воде
Фыркнув, Павел посмотрел на кучу обёрток, валяющихся у ног сержанта.
„Этот парень ещё не устал экспериментировать с синтетической жрачкой“. Вслух же, осторожно выверяя слова, сказал:
— Ты лопнешь или отравишься от этой американской ерунды.
Погремев выдвижными ящиками, переворошив горы всяких причиндалов в шкафах офиса, подходящих батареек он так и не нашёл. При этом он точно помнил, что у капрала из спецотряда оружейников было всего и вдоволь.
„Незадача! К „Арисаке“ я всё ровно адекватно эту хреновину не приторочу. Сам я этим удовольствием никогда не пользовался, но по описанию штучка удобная и может пригодится. По крайней мере, буду хоть в этом на равных — это приоритет выживания. Придётся бежать в оружейку, и подобрать заодно „мэ-шеснадцать“. Или подождать? А что мешает пиндосам сейчас напустить дымовой завесы и под её прикрытием, марш, марш боевыми порядками…. Придётся…“, — со вздохом принимая необходимость, он внимательно окинул взглядом близлежащею территорию и хмурное небо.
— Тихо-то как…
Идти никуда не хотелось. Был ряд причин против, одна лежала на поверхности — американские вертолёты с перспективой глупо попасть под залп „нурсов“, другая…, другую причину он бы обозначил, как „отцы командиры“.
Человек бесспорно существо стадное. В этом он убедился, едва оказавшись ткнутым, словно слепой кутёнок в новую действительность — распоряжения и команды офицеров свободно легли на благодатную почву бессознательного племенного инстинкта. Однако прошла и первая растерянность и заторможенность, и даже любопытство растратило свой запас удивления. Его по-прежнему несло вместе со всем этим мутным дождливым потоком, словно брошенную спичку и или щепку, но смотрел он уже на всё иначе — надо было жить. А жить он привык по-другому.
Для начала, его — сорокалетнего мужика, уже испорченного капитализмом и демократией, самого имевшего в подчинении больше десятка работников, начинало тихо бесить от этого уставного командирского прессинга. Плюс дисциплина в японской армии была на уровне (как ему показалось) унизительной беспрекословности. Рукоприкладства особого он кстати ни разу не заметил — солдатики тут и без того были совершенными энтузиастами, а вот если вдруг он чего-то недопоймёт или поведёт себя неправильно? Словит зуботычину как за нефик делать!
Всё это усугублялось ещё тем, что они были ему чуждыми, даже не то что бы внешне (узкоглазостью и всё такое) — азиатчина, иная культура.
„Ладно! С пиндосами пока тихо. В штабе, даже если скользнуть с бокового входа, хоть один офицер, но попадётся по любому. Значит — рожу потупее и понаглее, типа при деле. Разбросанные по большим площадям, не имея связи, каждый боец превращался в отдельную, отрезанную от всех огневую точку, а я — матрос 2-й статьи Мацуда за боеприпасами пришёл. Всё, вперёд“!
До штаба дотрюхал спокойно и без приключений. Американцы, словно не решаясь, тарахтели вертолётами где-то на окраине, улицы были пустынны. В самом штабе даже столкнулся с уже знакомым унтером „прямо везёт мне на него“, однако тому было явно не до одинокого матроса — тоже спешил куда-то, колючие глаза лишь скользнули по вытянувшейся фигуре, тускло блеснули усталостью, даже слова не сказал. На том и разбежались.
Словоохотливый капрал в оружейке был на этот раз чем-то расстроен и стал похож на обыкновенно скрягу-каптёрщика, ворчливого и прижимистого. Само оружие и ящики с боеприпасами были аккуратно сложены, рассортированы, что слегка Пашку удивило — словно японцы здесь решили осесть надолго.
„С такими силами город не удержать. Или ждут подкрепления? Вообще у них есть хоть какая-нибудь стратегия или они все априори смертники? Так или иначе, это правильно, что я решил позаботиться о себе сам. На крайний случай“.
Однако, наконец, разговорив капрала, Павел обалдел от практичности и основательности японцев. Инфраструктура города постепенно стала сдавать свои позиции — в здании штаба начались перебои с водоснабжением, так они, не долго думая, полевую кухню перебазировали в соседний дом.
— … там и питание от независимых источников, и насосы подкачки для водопровода предусмотрены. А кухня без воды…, — не договорив, капрал вздохнул и махнул рукой (видимо причина его недовольства крылась в этих бытовых мелочах).
Далее, не особо утруждая себя поиском, выдернув из крайнего ящика М-16, он безапелляционно заявил:
— Значит так, „американок“ у меня сейчас нормальных нету. Хочешь — вот бери, но у неё приклад болтается. Пластик — слабенькие на удар.
— А…, — Пашка, по-прежнему сжимая в руках ночной прицел и „Арисаку“, снова сунулся со своим первым предложением.
— С твоим тепловизором я бы что-нибудь придумал — приспособил и даже съёмным сделал, но не сегодня. И пристреливать пришлось бы твою „Арисаку“ — тоже время.
Обратно Пашка решил срезать и слегка заблудился в нагромождении домов.
Война избирательно погуляла по городу, больше всего потрепав его у морских причалов и прилегающих районах, слегка погромыхав где-то на востоке и в стороне аэропорта, откуда американцы в основном развивали свои конратаки.
И сейчас Пашка, шлёпая по лужам, ориентировался на отдалённый свист турбин и рокот вертолётов (а может даже и транспортных самолётов — аэропорт всё же). Порой насыщенный влагой воздух раздирали пулемётные покусывания, но стреляли там без особого азарта — как объяснил осведомлённый капрал, противник потому и не атакует — эвакуирует с окраин гражданских.
„Ну, а японцы, — сделал вывод Павел, прислушиваясь к приглушённым выстрелам, — не располагая значительными силами, видимо особо не препятствуют, просачиваются мелкими группами и пуляют издалека по жирным бортам транспотников, что б служба пиндосам мёдом не казалась“.
Но как он понял, эвакуацию янки проводили хоть и аккуратно, но с размахом и вполне планово. Заблукав, он вывалился к кустистой и свободной от построек проплешине, утыканной разномастными мемориалами и гранитными плитами.
„Кладбище! По-моему я взял слишком влево“! — Что-то похожее из восьмиэтажки в левом секторе он и наблюдал.
Уже отворачивая, Павел увидел людей семенящих по дорожке меж захоронениями. Сначала человек десять, потом показалась целая вереница. Полный ассортимент, включая стариков, женщин, детей.
„Аборигены! Бегут! Интересно — это у них служба оповещения сработала? Как-нибудь…, через мобильники?! Если сотовая вообще фурычит…, а интересно было бы и самому попробовать, мобилу раздобыть-то можно…“!?
Его заметили, потому как, люди слегка заметались, заспешили, послышались испуганные возгласы. Сразу обозначился и поводырь этому стаду — чёрная фигура.
„Полицай! — Определил Павел, взглянув в оптику. Прицел-то он с винтовки при этом не снимал, а беженцы как увидели направленное на них оружие, так вообще обделались от страха, — ага! Коп засуетился, забегал, подгоняет их…, в руках…, что? Дробовик! В мою сторону тычет, неужто стрелять будет, с трёхсот метров-то? Не-е-е, не дурак. Ладно, нечего тут торчать, попугал и будя“.
В этот раз он уже взял правильное направление — впереди маячила нужная высотка.
Бегом, бегом, минуя глухие дворы, притихшие, угрюмые дома, брошенные хозяевами автомобили.
„Да — а — а — а! Плотность заслонов почти никакая, знали бы янки, — вокруг пусто и довольно тихо, людей — никого, ни гражданских, ни японцев. Сталинграда здесь уж точно не получиться.
А машины-то посмотри — целёхонькие стоят, под мелким дождичком блестят как новенькие!
Сразу вспомнилось как на гражданке (ха, „на гражданке“), в общем, в бытность, сидел за „ящиком“, потребляя красочную Голливудскую продукцию, где автомобили били и сжигали пачками, а он (вот ведь глупость какая) всё к себе примеривал: „вот бы мне такую, вот бы эту….“. Вот тебе, пожалуйста — „бери — не хочу“ любую. Тоже — такая дурь в голову лезет“!
Хлёсткий звук лопастей вертолёта навалился резко и неожиданно, спикировал, буквально свалился с неба. От неожиданности Пашка аж присел.
„Уж, не по мою ли душу“?
Прогрохотав над самой головой, довольно крупная машина резво заносила хвост на разворот, но откуда-то сбоку, фактически со стороны кладбища геликоптер пыталась догнать пулемётная строчка, бездарно мазала, изгибаясь дугой, теряясь в низкой облачности. Однако пилот шарахнулся, уводя машину в сторону, и только нарвался….
Казалось, в него садили со всех сторон, в основном крупные пулемёты, с характерным чавкающим звуком, но слышалась и мелкота всякая.
Вертолёт взвыл турбинами, пилот ошалело маневрировал, теряя высоту, и вскоре Пашка потерял его из виду.
„Не ударный, многоцелевой, по-моему „Кинг“ Сикорского, хана ему, загремело там явно не в пользу геликоптера. А погнали его всё-таки со стороны кладбища. Значит не так уж всё и плохо, дозор там был, только не отсвечивал до поры“!
