Горячее лето 42-го - Поселягин Владимир Геннадьевич

Я забрал ключи, пообещав конвоиру жизнь, смог убедить поработать на меня. В паре мест придется на виду побывать, и гулящий без присмотра офицер привлечет внимание, а вот с местным конвоиром – уже нет. Он честно выполнил наш уговор, знал, что если что, я ему пару пуль в живот вгоню, успею, о чем я его предупредил. А если поможет, деньги получит. Боялся до дорожи, но сопроводил к нужному блоку. Кстати, Бандера тут тоже сидел, и, открывая двери, конвоир провел на второй этаж к шести камерам. Он их открывал, а я стрелял в узников. Всех наповал. Это были националисты украинские, самые известные. А потом он провел и к камере Якова. Эти заключенные не выпускались, только на прогулки в огороженном дворе, так что он был на месте. Яков встал, когда в замке заскрежетал ключ, и внимательно посмотрел на нас, ненависти в его глазах на десятерых хватит. Ухмыльнувшись, в спину толкая в камеру конвоира, я поинтересовался у него на русском:

– Ну что, не надоело отдыхать на заграничном курорте с иностранными красотками? Как насчет вернуться к родным осинам и березкам?

Он недоверчиво посмотрел на меня, а в глазах разгоралась надежда, но все же спросил с твердостью в голосе:

– Вы кто?

– Уже никто, – продолжая ухмыляться, ответил я. – По приговору военно-полевого суда Южного фронта был приговорен к расстрелу за уничтожение немецкого госпиталя. Был капитаном-танкистом, комбат. Бежал до расстрела, отомстив и особисту, и тем, кто приговор вынес. А потом получил задание найти и вывезти тебя. Исполняю. Идем, заодно генерала Карбышева захватим с собой. Насчет него ничего не говорили, но это уже моя инициатива.

Конвоира я заставил выпить снотворного, пообещав, что тот очнется, тот понимал, что мне легко его застрелить, чем поить каким-то средством, вот и выпил. Десять тысяч марок я ему отдал заранее, как и обещал, пока мы шли сюда, он, присев поправить что-то, убрал сверток в небольшую водосточную трубу. Умный. Я запер камеру и спустился на первый этаж. Генерал тут сидел, мы выпустили его, уговорив идти с нами. Якова я уже вооружил двумя «вальтерами» с глушителями и генерала тоже. Мы открыли пару камер, передав ключи узникам, это французы были. Я им рассказал, где оружие складировано в лесу, сообщив, что русские танки уничтожат охрану и завалят часть ограждения, и выдал десяток МП-40 и двадцать карабинов Маузера для начала, с боеприпасами. Так что они начали камеры открывать, вооружаться. А мы вышли из здания, и я достал ИС-7, в который мы шустро заскочили. Как раз люки закрыли, когда завыла сирена. После того, как я оружие из воздуха доставал, на появление танка Яков и Карбышев отреагировали спокойнее. Дальше сидели, пока я вел бой, уничтожая охрану и выпуская на волю узников, даже полтора десятка на броне так и довез до места, где оружие находилось. Остальные тоже сюда спешили, у кого силы на это были. Шли по следам танковых гусениц. Быстро стали там все разбирать, а мы покатили дальше. Самолет в километре стоял. Пришлось часть канистр убрать, продав, по весу не хватало грузоподъемности из-за появления дополнительного пассажира, а уже темнело. Мы выкатили самолет, я запустил мотор, прогревая, и взлетели. С некоторым трудом, все же перегруз был. Я пилотировал, а эти двое сзади жадно насыщались. Купил им котелок вареной картошки с чесноком, заправленной сливочным маслом, хлеба душистого и молока двухлитровый бидон. Надеюсь, не пронесет, а не то садиться придется. Пока не до разговоров было, но чую, скоро придется отвечать на многие вопросы, больно уж они взгляды на меня характерные кидали.

Глава 21

Наконец топливо подошло к концу, я присмотрел удобное место и совершил посадку. Пусть ночная дорога, полевая, но рядом опушка рощи и берег довольно большого озера. Мы закатили самолет под деревья, маскировка для ночи не особо нужная, но скорее дань привычки и для самоуспокоения. Мало ли кто по дороге проедет. Закончив, я сообщил спасенным:

– Вот что, товарищи командиры. Метров через сто будет озеро. Там правее песчаный берег, отличный пляж. Держите по бруску мыла, мочалки и полотенца. Заправка самолета у меня минут сорок займет, поэтому можете не торопиться, и чтобы духа в вас лагерного не осталось. Свою одежду бросите там, я вам тут новую выдам. Лучше притопите на дне, чтобы следов не оставить.

Яков с генералом были в полосатых лагерных робах с номерами, и я занялся покупками. Сыну Сталина красноармейскую форму, фурнитуру старшего лейтенанта-артиллериста, сам пришьет и закрепит. Пилотку со звездочкой. Два комплекта исподнего и сапоги яловые, а то у них какие-то боты. Портянки. Не забыл и вещмешки обоим. Не в первый раз оснащал, набор обычный. Бритвенные принадлежности, мыло, еще одно полотенце, сухпай на три дня, армейский плоский котелок с крышкой. Портупеи с ремнями, пистолеты ТТ обоим, подсумки с магазинами для МП-44, как и сами автоматы. Что-то я решил их немецкими автоматами вооружить, пусть изучат и оценят. Якову еще и каску в комплекте. Патронов по пятьсот штук на каждого и по четыре гранаты Ф-1. Генералу форму старшего комсостава, с фуражкой, и фурнитура, которую нужно пришивать. Готовой в магазине не было почему-то. Купил нитки и иголки. Пусть шьют. Да, обоим наручные часы, трехцветные фонарики и бинокли с планшетками. Если уж оснащать до конца, то делать это добротно. Даже блокноты с карандашами купил. Они вернулись, обнаженные, когда я уже начал заправку, указал кому какая куча, нашли фонарики, оделись и, сидя на траве, работали иголкой и ниткой. Генерал, не чинясь, сам пришивал себе фурнитуру. Закончили одновременно со мной. Оружие с интересом изучали, оно им незнакомо, это я про МП-44. Снарядили и приготовили к бою, горловины вещмешков завязали, все убрав внутрь и сложив как им надо. Убрали их внутрь самолета, но я еще не закончил, последняя канистра осталась, так что услышал вопрос:

– Скажи, капитан, а кто ты такой?

Вопрос задал Карбышев. Не оборачиваясь, пролить мимо не хотел, сообщил:

– Я Бог. Просто Бог.

– Шутим?

– Да. Извиняйте, не мог удержаться. Вы такие серьезные. Если проще, то я обладаю магическими способностями. Сын ведуна из русской линии, вот и помогаю нашим. Хотя какое тут наши, взяли и расстреляли меня. Кстати, вот справка о результате работы военно-полевого суда. Можете себе на память оставить.

Они, подсвечивая фонариком, изучили справку, пока я закрывал горловину, продав канистру в магазин. И спрыгнув, отряхивая руки, услышал следующий вопрос:

– И как это может быть?

– Да черт его знает. Я раньше даже лечить мог. Верите или нет, но руки и ноги людям отращивал за секунды, в дивизии полковника Песочина, под Харьковом дело было. Только я перенапрягся, и способность исчезла. Не знаю надолго ли. Ладно, ночь не бесконечная, я планирую через Буг перелететь до рассвета, так что летим дальше.

Они помогли выкатить самолет, и мы, устроившись в салоне, взлетев, полетели дальше. Я надеялся, добравшись до белорусских лесов, высмотреть партизанские отряды, главное, чтобы у них связь с Большой землей была, и передать им спасенных. Дальше уже спецы Берии эвакуируют их к своим, думаю, тут его люди будут работать, и моя задача будет выполнена. В задании не было указано, кому их передать, вот я и своевольничал. Говорить в полете не представлялось возможным, если только на ухо кричать, тем более я в летном шлемофоне сидел и в полете успевал прослушивать эфир. Причем уже через десять минут после взлета понял: нас искали так, что лучше бы мы остались пережидать на земле. Узнав о побеге сына Сталина, подняли тревогу везде. Но не это главное, чем дальше мы летели, тем чаще стали запрашивать, что это за самолет пролетел недалеко от них. Для экономии времени и топлива я летел по прямой, так что засекли нас, еще как засекли. Тут же стали искать возможность перехватить этот самолет, то есть нас, сообразив, кого могут вывозить. Пришлось уходить с курса и совершать облет польских населенных пунктов, да сесть на дозаправку. Авиационного топлива больше не осталось, канистра с моторным маслом, да и то ополовиненная, я купил пять канистр с авиационным танковым, залил, будь что будет, и мы полетели дальше.