Андрей Щупов - Прыжок Ящера
— Машину! — голос мой вновь обрел начальственную твердость. — Бери все оружие, какое есть, и ребят понадежнее. Здесь нам лучше не задерживаться.
Глава 32
"Напором слов его беспечный свист
Я уничтожил.
Желчь излив,
И сам чуть засвистал себе под нос."
Пол УмеаруЕсли и можно было толковать о сумасшествии, то уж во всяком случае не одиночном. Все мы в равном изумлении таращились в окна. Уверен, в машине сопровождения царила та же атмосфера. Город переменился разительным образом. Знакомые улицы чередовались с совершенно неизвестными, Дом Контор, печально знаменитый свирепым, сгубившим несколько десятков людей пожаром, пропал вовсе, а на месте Музыкального фонтана и барельефа погибшим воинам-интернационалистам протянулся ветхонький базарчик. Коснулись перемены и прохожих. Они не фланировали по улицам, не глазели на афиши, — нынешний люд перебегал дорогу с суетливой поспешностью, часто оглядывался по сторонам. Привычные куртки-пуховики терялись среди вышедшего из моды драпа, тут и там под рекламными, украшенными старорежимной ятью плакатами на тротуарах толклись группы кургузых солдатиков в серых мешковатых шинелях. Кто-то из них смолил цигарки, кто-то шевелил губами, безостановочно сплевывая семечную шелуху.
Взгляд мой задержался на колоритном мужичке в тулупе. Меховая шапка-треух, в руке — почерневший от времени кнут. Постукивая валенком о валенок, мужичок танцующим шагом ходил возле запряженной пролетки, дышал в бороду серым туманом.
— А ну, останови рядышком! — я кивнул на топчущегося кучера. — Спросим у этого типа, что за страсти кругом кипят.
Водитель, чертыхнувшись, придавил тормоз, сходу притиснул «Ниссан» к бровке, заставив седую лошаденку с мужичком шарахнуться в сторону. Гонтарь высунул голову из окна, успокаивающе помахал рукой.
— Все нормально, братан, мы без претензий. У хозяина пара вопросов!
Извозчик бочком-бочком шагнул ближе. В своем длинном, подпоясанном веревкой тулупе, с окладистой курчавой бородой, он походил на непраздничного деда Мороза. Все вроде на месте, но все серенькое, неброское, без новогодней искристой мишуры. Да и вместо посоха в руках — старенький кнут.
— Подскажи, что творится в городе?
— А то вы не знаете!
— Значит, не знаю, раз спрашиваю.
— Так известно что! Юнкеров из Кремля гонят. С утра выкатили антиллерию и давай понужать снарядиками. Тверская, говорят, целиком полыхает.
— Тверская?
— Ну да. Эвона дым стелется!
— Пожар, что ли?
— А я что говорю! Знамо, пожар. Никольская с Троицкой башней, как есть, порушены. Надысь и Спасскую взорвали! В опчем страсть, что деется!
— Это ты что же… — Гонтарь кинул на меня озадаченный взгляд. — Никак, про Москву гонишь?
— Знамо, не про Казань с Бухарой! Слава Богу, в Москве-матушке проживаем.
— Ага… Ну, а что еще знаешь?
— Так немного мы, барин, знаем. По малограмотности нашей… На Рязанской — лабаз мучной громят, на дровяном складе замки ночью посшибали. Говорят, винокуренный завод Шепетилова тоже разорять зачали. Народ туда аж с ведрами ломанулся. Юнкера со штычками пробовали шугнуть их, да куда там! Комиссары пулеметов прислали, матросиков с ружьями. В опчем постреляли, говорят, юнкеров. Вчистую. Теперь, понятно, гульба идет.
— Понятно… — Гонтарь снова взглянул на меня. Ничего ему не было понятно. Это читалось по глазам, по растерянному лицу.
— Трогай! — процедил я сквозь зубы. Водитель рывком послал джип вперед. Плюхнувшись на сиденье, Гонтарь развернулся ко мне.
— Что за цирк, босс? — спросил он тихо. — Москва, говорит, юнкера какие-то с комиссарами.
— Может, кино? — предположил водитель.
Я ничего не ответил.
Мы продолжали нестись, хотя нестись не очень-то выходило. То и дело приходилось сбрасывать скорость, маневрировать, обгоняя запряженные лошадьми тарантасы. Город являл нашим глазам сюрприз за сюрпризом, дома поражали приземистым непривычным обликом. Вместо асфальта колеса то и дело начинали постукивать по булыжнику мостовой, машину мелко трясло. Без проводов и видеокабелей, небо казалось чудным, неправдоподобно чистым. Иные улицы явственно напоминали о деревне, и что было совсем удивительно — в воздухе действительно малость припахивало навозцем!
— Черт! Этим-то какого хрена понадобилось!..
Мы тормозили на испятнанной следами улочке. Дорогу перегородил патруль с красными повязками на рукавах. Малорослые солдатики жестами приказывали остановиться. Прохожих здесь не было видно, зато вооруженных людишек хватало с избытком. Приземистые фигурки в серых шинелишках, те же недобрые глаза, и то же всероссийское занятие. Лузгая семечки, служивые озабоченно переговаривались, часто кивали на наши машины, хотя за спиной у них происходили вещи куда более пикантные. Из разбитых витрин магазинчика наружу, прямо на тротуар, выбрасывали какие-то шубейки с платьицами, тесно обвязанные рулоны с тканью, коробки со стеклянной бижутерией. Тут же на углу притулилась расхристанного вида тачанка, и скучающие кони пригибали морды к обкатанному булыжнику мостовой, похрустывали копытами по битому стеклу. Тупорылый «Максим» косился темным стволом в нашу сторону.
— Вы что-нибудь понимаете, босс? — Гонтарь косо взглянул на меня. Кажется, ответа на этот раз он и не ждал. Телохранитель не выглядел напуганным, — скорее наоборот. Непонимание происходящего постепенно выливалось в закипающее раздражение. Сначала орудийный гул, потом треп мешковатого извозчика, странные улицы, странные люди. Увиденного и услышанного было вполне достаточно, чтобы тихонечко тронуться умом. Однако сходить с ума Гонтарь не спешил.
— Не боись, разберемся… — Я более чем сомневался в своих словах, но не хотел походить на туповатого истукана. Окружающее цепляло меня с той же силой, что и моих спутников, столь же бесцеремонно подсовывало под нос новые и новые несуразицы. Зыбкое узнавание окружающего мешалось с растерянностью вконец заблудившегося путника. Порой я начинал чувствовать себя так, как если бы на месте старого, вдоль и поперек исхоженного парка внезапно узрел чужой необъятный лес. И неспешно приближавшиеся к машине люди в серых мятых шинельках вызывали желание ущипнуть себя за ухо, сделать рывок и проснуться. Но самое жуткое в том и таилось, что мы не спали! Предсказанное Безменом сбывалось, окружающее следовало воспринимать, как факт, как проявившуюся из небытия реальность.
— Кто такие? — в окно заглянул усач в папахе. На полотняном ремешке у него покачивалась потертая винтовочка, глаза глядели сурово, не без пытливой подозрительности. С первых слов солдатик задавал тон, давая понять, что люди они серьезные и шутить не намерены.
— Э-э… Послушай, братан, — Гонтарь в растерянности теребил кончик носа. — В чем, собственно, дело? Мы люди служивые, катим, как говорится, по делу.
— Дела — они у людей разные… — Усач продолжал подозрительно озирать нашу сияющую колымагу. — До вас тут тоже одни дорогу спрашивали. Дюже все из себя пышные. Тута вот цепи, как у нехристей каких, и пиджаки малиновые. Им бы документики показать, а они собачиться зачали. Так мы с имя живо разобрались.
— Кто ж такие были?
— А хрен их знает! Только я так думаю, видать, к Врангелю, поспешали. — Солдат хмыкнул, показав щербатый рот. — Ничо! Таперича уже не поспешают.
— Так на кой нам Врангель, братан. Мы ж нормальные люди!
— Как знать… Те поначалу тоже с три короба плели. И не в авто, заметь, буржуйском ехали, — пешком шкандыбали.
— Машина — служебная, так что без базара, братан.
— Это мы сейчас поглядим. Ордер-документ какой имеется?
Гонтарь хотел было вспылить, но я поспешил перегнуться вперед.
— Все в порядке, товарищ. И с документами, и с ордерами… Гонтарь, покажи ему разрешение на оружие. Там печати, подписи — все, что положено.
Телохранитель полез в карман. Окружившие нас солдатики цепко следили за его движениями. На минуту патрульные позабыли даже о семечках. Некстати пискнула в кармане рация, но я никак не отреагировал. Времени на то, чтобы вступать в диалог с охраной не было. Гонтарь неторопливо достал корочки, раскрыв, протянул усачу.
— Гляди, братан, все в полном ажуре.
Солдат с уважением воззрился на печати, не удержавшись, даже нюхнул бумагу пористым носом.
— Вроде ничего.
— А то! Я ж говорю, мы в норме.
— Ну, коли так…
Но «коли так» не получилось. Из недр раскуроченного магазина юрким поплавком вынырнул опоясанной пулеметными лентами матросик и, на ходу придерживая одной рукой бескозырку, а второй болтающийся на поясе маузер, поспешил к нам. Красный бант на груди, широченный клеш — в общем картинка еще та! Однако главный козырь крылся не в наряде. Вглядевшись в лицо подбегающего, я обомлел. Это был Микита! Собственной персоной — живой и невредимый!
