Туллио Аволедо - Корни небес
Раздается выстрел. Голова Адель раздроблена. Когда огонь достигнет ее, он всего лишь поглотит мертвое тело.
Готшальк опускает дуло пистолета.
— Как типично для женщин все испортить…
Потом поворачивается к Дюрану.
Целится.
В этот момент, как в библейском рассказе, небеса разверзаются, и тяжелый дождь обрушивается на огонь и на людей.
Но это не просто дождь: это вихрь из кожистых крыльев, когтей и клыков. Он стремительно спускается с неба и набрасывается на толпу, не щадя ни заключенных, ни стражников. Один из двух голых детей летит головой об стену, на которой остается кровавый отпечаток. Какую-то женщину буквально раздирают надвое. Кажется, что я гляжу на одно из тех полотен, на которых средневековые художники изображали ад.
Воспользовавшись замешательством, Дюран стряхивает с себя одного из надсмотрщиков. Сверхъестественным усилием он выпрямляется и ударом правой, а потом левой руки повергает в нокаут двух других. Один падает со сломанной шеей, другого приканчивает удар прикладом в нос. Диоп и Венцель тоже не ждут приглашения. Они с голыми руками бросаются на других стражников и быстро справляются с ними.
Не успев сам понять, что я делаю, я тоже поворачиваюсь, тыча кулаком в плечо одного из стражей. Тот, однако, почему-то не спешит расставаться с оружием. Он поднимает винтовку и целится мне в лицо. Как при замедленной съемке, я вижу, как его палец начинает давить на курок…
Внезапно что-то мелькает.
Лезвие сверкает на солнце.
Рукоять ножа торчит из горла человека, который хотел меня застрелить.
— Вам стоит быть попроворнее, святой отец, — ухмыляется Марсель Диоп, вынимая оружие из шеи стражника, который все еще корчится в предсмертных судорогах.
Мы собираем оружие наших тюремщиков.
Черные и сверкающие крылатые существа истребляют всех вокруг, но почему-то не нападают ни на меня, ни на швейцарских гвардейцев.
Как будто мы находимся в центре циклона.
Дюран молча смотрит, как тело Адель пожирает огонь. Волосы вспыхивают, как будто горит свеча.
Затем он выискивает взглядом Дэвида Готшалька.
Псих убегает по направлению к своему гигантскому грузовику, трижды проклятой Церкви Бога На Колесах.
Приспешники Готшалька прикрывают его бегство, умирая от когтей и зубов крылатых агрессоров.
— ГОТШАЛЬК! — кричит Дюран. — Я ДОБЕРУСЬ ДО ТЕБЯ!
Он бежит с невероятной скоростью к сумасшедшему негодяю. Каждый шаг уменьшает расстояние между ними.
Наконец достигает его буквально в десяти метрах от грузовика, который Калибан уже привел в движение.
Хватает его за ногу.
Готшальк падает и пищит, как мышь. Дюран прибивает его к земле, придавливая своим весом. Заставляет повернуться к нему.
— Ты больше не будешь убивать, гад!
Со всей силы капитан поворачивает шипованную корону на голове у Готшалька. Шипы раздирают кожу и мышцы, доходя до кости. Она выдавливает глаз, рассекает губу, и в конце концов превращается в окровавленный ошейник.
Готшальк воет, пытаясь остановить кровь руками.
Дюран поднимает его. Рядом с ним Венцель. Мы с Диопом несем Буна, который лишился сознания.
Дюран заряжает пистолет, направляет его в лоб Готшальку.
Крылатая фигура приземляется, вцепляясь длинными ногами в неподвижное тело. На конце длиннющего костлявого крыла — рука, которая опускается на грудь капитану.
В наших мозгах раздается сильнейший голос:
НЕ УБИВАЙТЕ ЕГО.
НЕ УБИВАЙТЕ ЕГО.
НЕ УБИВАЙТЕ ЕГО.
У НАС ДЛЯ НЕГО — ДРУГОЙ ЖРЕБИЙ.
Дюран пытается направить пистолет, но его рука не поднимается. Даже дрожа от усилия, он не может навести его на Готшалька.
Рука крылатого создания отшвыривает капитана в сторону. Кажется, что делается это совсем не сильно, но Дюран пролетает почти два метра, приземлившись в кучу снега. Готшальк не упускает эту возможность. С лицом, превратившимся в окровавленные ошметки, он идет, задыхаясь, к своему грузовику. Несмотря на свой вес, легко, как обезьяна, карабкается по лестнице железного монстра. Калибан распахивает дверцу и срывается с места, будто за ним гонятся черти. Но никто не преследует его.
Сообщники Готшалька вынуждены сражаться, пытаясь остаться в живых. Черные создания не щадят их. Вместо каждой павшей твари появляются две других. Люди валятся один за другим. Для монстров нет различий между взрослыми и детьми, вооруженными и безоружными. Это кошмарная резня. Только мы впятером не участвуем в битве. Крылатое существо, которое остановило Дюрана, защищает нас и в то же время наблюдает за нами…
Капитан глядит остекленевшим взглядом на удаляющийся грузовик до тех пор, пока он не исчезает за стеной падающего снега.
— Почему ты меня остановил?! — кричит он этому существу.
Оно не отвечает. Смотрит на резню, которая занимает всю площадь перед крепостью. Свет костра, на котором умерла Адель, освещает сцену, кажущуюся иллюстрацией к книге Данте. Люди уже перестали защищаться. Они сдаются, бросают оружие. Тщетно. Крылатые существа движутся между ними, как молотилка на пшеничном поле, до тех пор, пока всё не становится неподвижным. Мертвые и их убийцы холодны и далеки, как статуи.
В тишине слышно поскрипывание снега, потрескивание огня, который пожирает плоть доктора Ломбар, герцога и других мертвых на костре.
У меня не хватает смелости взглянуть на Адель.
От тела герцога осталось немного. В цепях, в которые он был закован, болтается теперь всего лишь что-то черное и бесформенное. В костре вдруг раздается хлопок, и обуглившийся череп отваливается. Он перекатывается по золе, поднимая брызги искр.
Если бы я мог, если бы я только мог, я пустил бы себе пулю в лоб. Пойдя против всех принципов и уроков моей веры, лишил бы себя жизни. И плевать на Добро и Зло, на Рай и Ад.
Я устал от этой смерти. Устал от жизни в мире, который превратился в огромное кладбище. Но моя рука не поднимается.
Мы как марионетки, у которых оторвали все веревки.
Ничей голос не звенит в нашем мозгу.
Нас выпустили на свободу.
Свободу слушать завывание ветра, который гуляет между трупами.
Смотреть на то, что осталось от двух наших джипов.
Свободу дышать этим зловонным, смертоносным, радиоактивным воздухом.
Свободу пожить еще немного в царстве Смерти.
Крылатые существа движутся неспешно. Их жесты совсем не похожи на звериные. Это разумные существа, обладающие абсолютной властью. Как это вышло, что за двадцать лет, всего лишь двадцать лет, земля смогла породить подобных чудовищ?
ВРЕМЯ, — шепчет голос в моем мозгу. — ВРЕМЯ — ЭТО НЕ ТО, ЧТО ТЫ ДУМАЕШЬ. ЭТО НЕ РЕКА, ЭТО МОРЕ.
— Почему ты не спас Адель? Почему ты не спас женщину? Вы появились поздно!
ЖЕНЩИНА БЫЛА ЗЛОМ. ВЫ НЕ ДОЛЖНЫ ОПЛАКИВАТЬ ЕЕ. Голос исчезает. Шум спугнул его, как стаю птиц.
Создания хлопают крыльями, быстро улетая.
Тьма поглощает их так же, как недавно породила.
В один миг.
Как будто закончился сон.
Мы остаемся одни.
Я, Дюран, Диоп, сержант Венцель и Бун, который так и не пришел в себя. Его лицо практически такое же белое, как и снег.
Вот все, что осталось от славной экспедиции Ватикана.
28
НЕСМОТРЯ НА ВСЕ
Нам не удалось похоронить мертвых.
Рассвет прогоняет нас внутрь, в пустые комнаты, где повисла тяжелая тишина.
Среди руин Римини больше нет жизни.
То, что мы обнаружили внутри так называемой крепости, говорит о том, что это была достаточно успешная и хорошо организованная община. Здесь есть магазины, полные товаров, и комок застревает у меня горле, когда мы подходим к одной комнате чуть побольше других, в которой располагалась школа.
Здесь на стенах рисунки и географические карты. Небольшая доска.
На картах — границы государств, которых больше нет.
Рисунки изображают их собственную жизнь внутри убежища. Никаких деревьев или бабочек, как могло бы быть на рисунках детей до Страдания. Никаких животных, никакой травы. И даже никакого солнца.
Но рисунки совсем не грустные. Невероятно, но жизнерадостность и веселье пронизывает даже такие сцены, как охота на крыс в подземелье с огромной паутиной и пауком, который кажется старой Шелоб из «Властелина колец». Кто-то, должно быть, рассказал детям историю Ахилла, потому что на этих рисунках есть и греческий герой. Вот только он изображен не на фоне равнины перед стенами Трои, но перед зданием из кирпича, из окон которого высовываются улыбающиеся люди, вооруженные винтовками. Необычный изгиб этого здания подсказывает мне, что ребенок пытался изобразить в качестве крепости свое убежище.
— Бун очень плох, — шепчет мне Диоп.
Я и не слышал, как он подошел.
