Олег Шовкуненко - Оружейник. Пилигримы проклятых земель
Там прямо на дороге, что вела к церкви, нарисовались две здоровенные серые фигуры. Они на несколько секунд замерли, уставившись безглазыми мордами в нашу сторону, а потом, поблескивая покрытыми слизью боками, потрусили в сторону храма. Чем они там займутся, можно было себе вполне определенно представить.
– Вот тебе и разбежались, – я легонько долбанул Пашку по криво остриженному белобрысому затылку. – Так что, живо на пост, и один, и вторая!
Когда молодая гвардия направилась в сторону все того же «КрАЗа», что служил им укрытием всего каких-то полчаса назад, Загребельный поинтересовался:
– Ты специально их спровадил или действительно есть опасность?
– Вообще-то и то и другое.
– Поня-я-ятно.
До невозможности растягивая одно-единственное слово, подполковник ФСБ прищурил один глаз и с видом Кутузова под Бородином сканировал поле недавнего сражения. Его взгляд скользнул по руслу высохшей реки, по черным, словно скорчившимся от боли деревьям на ее берегу, по околице мертвой деревни. И без того унылый пейзаж сейчас вообще казался декорацией страшного суда. Этому способствовали не столько висящие в воздухе смрад, гарь и зловещие молнии, гуляющие где-то над лесом ларгов. Причина здесь была совсем иная. И звалась она – черная безнадега. Вот если бы Главный остался жив…
– Что ты обо всем этом думаешь?
Я понял, что Леший уже совсем не «любуется» окрестностями, а глядит прямо на меня.
– О чем именно? – в голове копошилось и толкалось столько разных мыслей, вопросов, страхов и подозрений, что я даже не мог сориентироваться, о чем именно хочет поговорить Андрюха.
– Грохнул то его… – Леший показал взглядом на бездыханное тело Главного. – Так вот я и говорю, мент постарался. Полагаешь, случайность?
– Хочется думать, что да, – я болезненно поморщился. – Потому что иначе…
– Иначе надо будет поверить в судьбу, в какую-то гребанную сверхъестественную силу, которая следит за нами и рулит нашими жизнями и поступками, – помог мне чекист.
– Примерно так, – я угрюмо кивнул. – И, цирк-зоопарк, мне это очень и очень не нравится.
– А кому нравится? – Леший на пару секунд задумался, однако затем резко пришел в себя и с досадой сплюнул: – Тьфу ты черт! Вот кабы кинулся мент его душить, резать или стрелять, тут все было бы понятно. Симбионт сработал и майор с ним не совладал. А так что прикажешь думать?
– Прикажу вообще не думать по этому поводу.
Мои слова офицер ФСБ воспринял молча, но с явно читающимся в глазах протестом.
– Главного нет, диск этот… «черная метка» теперь ни хрена не значит. Можешь выкинуть. И все! Забыли! У нас есть другие дела. Важные. Первостепенные.
– И о нем тоже забыть? – Загребельный кивнул в сторону Нестерова.
О том, что делать с Анатолием я и сам уже задумывался. Милиционер сейчас был мягко говоря не в себе. Он пустыми глазами глядел в пространство перед собой и механическим голосом повторял одно и тоже: «Я его убил… я его убил…». Не оставалось никаких сомнений, что это он о Главном. Да, нелегко убить бога. Вернее, как выяснилось, легко убить, но жить с этим… Как жить, если ты знаешь, что уничтожил не только прошлое своего мира, но и его будущее?
– Анатолий пойдет с нами, – я ответил на вопрос Андрюхи, который тот еще не задал, но обязательно это сделает.
– В таком состоянии?
Я хотел сказать, что Нестеров сильный человек, и трагедия с Главным это далеко не первый удар судьбы, который на него обрушился, что он выдержит и оправится, но произнес совсем другое:
– Нестеров пойдет с нами потому, что у него нет другого выхода.
– Нет выхода? – Леший повторил мои слова, сравнивая их со своим личным пониманием ситуации. – Пожалуй. Куда же его? Не на корм же этим… – Тут подполковник красноречиво мотнул головой в сторону видневшейся на пригорке церкви.
– Вот-вот, – я кивнул.
И как раз в этот момент появилось какое-то странное ощущение. Показалось, что произнося: «У Нестерова нет другого выхода», я имел в виду нечто совершенно иное. Это был вовсе не вариант: Либо мы его тащим с собой, либо потерявшего разум человека сжирают зубастые черви, упыри или какие другие хищные твари. Тогда что? Неужели это я все о той же неведомой силе, которая уготовила каждому из нас свою особую роль во всем этом грандиозном спектакле театра абсурда?
Я так крепко задумался, что пропустил момент, когда рядом, словно из ниоткуда, материализовалась облаченная в камуфляж фигура.
– Вот, пол канистры. Вырвал с боем, – Костя Соколовский поставил на асфальт тридцатилитровую железную емкость.
– Ну, хоть что-то, – протянул Загребельный и тут же поглядел в сторону вертолета. – Как у них там? Что твой Сергеич говорит?
– Трубопроводы вроде залатали. Осталось жидкость залить. Хорошо, что у Летяева запас оказался. – Костя с уважением добавил: – И вообще Сергеич жуть какой запасливый мужик.
– Другие сейчас не выживают.
Я заявил это со знанием дела и сразу же вспомнил свою теорию о том, что к хозяйственности и запасливости теперь полагается еще и удачливость, очень много удачливости. Хотя наверняка и с этим у пилота МЧС Егора Сергеевича Летяева тоже все в порядке. Ведь увернулся же он сразу от двух «мотыльков»! Такое далеко не каждому удастся. Два это не один. Уйти от одного «мотылька» это мастерство, а вот от двух – это удача, колированная удача! И тут даже не в счет лопнувшие от близкого разрыва трубопроводы гидросистемы.
Сразу вспомнился крутой вираж, с которым идущий нам на выручку Ми-8 свернул со своего курса. Я тогда грешным делом чуть было не потерял веру в человечество, которое нам судилось спасать. И не подумал, дурак набитый, что это внезапное бегство винтокрылой машины могло иметь совсем другую причину. Возможно все стало бы понятным, заметь я вспышки. Да только какой там! Разве ж я следил? У нас тут своих вспышек было хоть отбавляй!
– Товарищ полковник, разрешите обратиться, – голос Соколовского вернул к реальности.
– Обращайся, капитан.
– У меня к вам поручение.
– Поручение?
Я слегка удивился и даже не самому этому слову, сколько интонации, с которым оно было произнесено. Костя понизил голос, словно не хотел, чтобы наш разговор стал достоянием чужих ушей. То что это именно так Соколовский не замедлил подтвердить:
– Я раньше доложить не мог, – капитан продолжал все тем же заговорщицким тоном. – Уж больно много народу около вас крутилось. А может статься так, что информация не для широкой огласки.
– Может и мне уйти? – не поймешь подполковник ФСБ то ли шутил, то ли и впрямь спрашивал моего разрешения остаться.
На такой идиотский вопрос я даже не стал отвечать. Только одарил его автора соответствующим взглядом и сразу же поторопил капитана:
– Давай, Костя, докладывай.
– Слушаюсь, – спецназовец слегка кашлянул, прочищая горло, и с какой-то опаской, словно мы могли ему не поверить, сообщил: – Я видел Мурата Ертаева.
– Интересно… – я метнул на Загребельного быстрый испытывающий взгляд.
– И где его черти носят? – Андрюха многозначительно кивнул в ответ.
– Мурат сказал, что застрял в каком-то «тупике забвения».
– Где? – Леший удивленно приподнял бровь.
– Стоп! – движением руки я остановил Соколовского, не позволяя тому ответить. – Капитан, давай с самого начала, а то запутаемся к чертовой матери. Начни с того момента, как мы ушли из Подольска.
– Про Подольск особо рассказывать нечего, – спецназовец неопределенно пожал плечами. – Ситуация там просчитывалась, как головная боль после попойки. Только вы, значит, на броне рванули, как сразу переполох поднялся. Будто взбесились все из-за этой солярки.
– Это они не из-за солярки взбесились, а из-за принципа.
Я кое-что кумекал в правилах, на которых Надеждин и его команда строили жизнь Подольской колонии. В общем-то правила нормальные, справедливые, только вот Рынок в них вписывался, мягко говоря, с трудом. И надо же было такому случиться, что именно нашей команде судилось стать той самой искрой в этой пороховой бочке.
– Может, и из-за принципа, – согласился Соколовский. – Только это сути дела не меняет. В такой ситуации я, как ваш компаньон, легко и просто мог оказаться крайним. Поэтому судьбу искушать не стал. На том же Рынке выменял у какого-то мужичка велосипед за рожок патронов, разузнал маршрут, так чтобы побезопасней, и сразу же рванул в Домодедово. Рассчитывал, что если не нарвусь на неприятности, то уже после обеда буду в аэропорту.
Мы с Лешим слушали внимательно, не перебивали и не торопили. Прекрасно знали, Костя просто так языком трепать не станет. Будет говорить только по делу, а совсем не о «красотах» мертвого Подмосковья. Так оно и вышло.
– Только я на Домодедовское шоссе выехал, – продолжил капитан. – Гляжу, человек посреди дороги стоит. В камуфляже, но явно без оружия. Подъезжаю ближе и глазам своим не верю. Ертаев! Живой! Я к нему. Соскочил с велосипеда, подбежал, а он сквозь меня смотрит, будто и не видит совсем. Тогда я позвал: «Мурат!». Вижу сработало. Встрепенулся он, глаза забегали, словно ищет меня, а я ведь между прочим прямо перед ним стою. «Мурат!» – еще раз повторил. – «Я здесь». И тут он спрашивает: «Сокол, ты?». Хотя глаза продолжают оставаться пустыми, невидящими. «Я, кто же еще», – отвечаю. – «Что с тобой, старлей?». Он как «старлей» услышал, так сразу расслабился, вздохнул с облегчением. Видать поверил, что перед ним именно я стою. «Здорово, Костя», – говорит. – «Сообщение у меня важное для Ветрова. Передай ему пусть не доверяет ханхам. У них на уме совсем иное…». Тут перебил я его, так как понял, что несет он полную околесицу. Какие, нахрен, ханхи?! Ушли ведь они давным-давно!
