"Фантастика 2024-84". Компиляция. Книги 1-13 (СИ) - Мзареулов Константин
— Даже если там кто-то есть, он точно не понимает по-русски! — прошептал Сенсей на ухо Владу.
— Ничего, по интонации сообразит! — проворчал Влад.
Вынув из подсумка пустой автоматный магазин, он швырнул его навесом прямо в саркофаг и с криком «Ложись!» вскинул автомат, изготовившись к стрельбе.
Едва пустой автоматный рожок с грохотом влетел в саркофаг, как оттуда, словно чертик из табакерки выскочил безоружный пожилой араб с всклокоченными волосами и дико вытаращенными глазами, которые словно фарфоровые ярко выделялись на его смуглом лице.
Его появление было настолько неожиданным, что все в ужасе отпрянули. Влад, который чуть было, не открыл огонь, рассерженно плюнул себе под ноги и опустил автомат. Между тем, араб тщетно пытался выбраться из саркофага. Но ввиду того что он имел довольно-таки солидную комплекцию и вдобавок хотел успеть вылезти до того как взорвется воображаемая граната у него никак не получалось одновременно и подпрыгнуть и закинуть ногу на бортик каменной коробки.
— Кэн я хэлп ю? — насмешливо спросил Сенсей, подходя к нему.
— Ю амеркэн, а ты русский? — неожиданно спросил араб на чистейшем английском и русском языках поочередно, обвиняющее ткнув пальцем в Сенсея, а потом во Влада.
— А почему не англичанин? — переходя на русский, поинтересовался Сенсей.
— Американский — это испорченный английский язык, — недовольно буркнул араб, после чего достал из нагрудного кармана очки в массивной роговой оправе и, нацепив их на свой длинный мясистый нос, строго посмотрел на Влада. — Только русские могут пугать почтенного профессора несуществующей гранатой!
— С чего это вы взяли? — удивился тот.
— В молодости, я пять лет проучился в Петербургском государственном университете! — сварливо ответил профессор. — И за это время сам стал наполовину русским! Поможет мне кто-нибудь отсюда выбраться? Или я так до скончания века отпущенного мне всемилостивейшим Аллахом буду торчать в саркофаге Аменхотепа Третьего! Да простит он мое наглое вторжение в его склеп!
Влад, отдав автомат Ольге, вскарабкался на бортик саркофага. Сенсей последовал его примеру, и, объединив усилия, они вернули почтенного египетского профессора в мир живых.
Приведя свой внешний вид в относительный порядок, араб церемонно представился:
— Профессор археологии Мустафа Азиз! С кем имею честь? И скажите мне, пожалуйста, откуда здесь в центре Каира русский подполковник с автоматом Калашникова? Вы пришли для того, чтобы снова протянуть руку помощи своим арабским братьям и избавить нас от этого древнего проклятия? Как в свое время, построив Асуанскую плотину, избавили Нил от крокодилов?
— Ну, да, типа того, — ухмыльнулся Влад, представившись и пожав руку профессору Мустафе. — Но в настоящее время мы сами в некотором роде в бегах. И должен вам сказать, что у нас в России положение не лучше чем здесь у вас.
— Какой ужас! — воскликнул профессор, всплеснув розовыми ладошками. — Примите мои искренние соболезнования! Если даже такая великая страна пала, то чего же ждать нам бедным египтянам? Воистину Всевышний отвернулся от нас за все наши многочисленные прегрешения!
— А кроме вас здесь в музее никого нет? — спросил Сенсей.
— К сожалению, я единственный кто уцелел, — профессор скорбно развел руками. — Я вынужден прятаться здесь, словно презренный шакал, потому что я боюсь! Да, и я не стесняюсь признаться в этом! Мне страшно! Если бы вы видели, что ксеносервусы творили здесь, вы бы поняли и не осуждали меня за трусость!
— Профессор, но никто и не думает осуждать вас, — сказала Ольга, мягко беря его за руку. — Мы точно в таком же положении, как и вы. Мы бежали сюда к вам стараясь забраться как можно дальше от нашей родины, думая, что до вас еще не успели добраться эти твари! Мои соотечественники называют их гоблинами, а ваши, насколько я поняла ксеносервусами?
— Нет, это только я называю их так, потому что в отличие от всех остальных я, пожалуй, единственный человек на земле, который в полной мере осознает, что на самом деле творится в нашем мире, — Мустафа Азиз, пригладил свои обильно смазанные бриолином седые волосы. — Пришельцев наш народ называет, хотя теперь, наверное, нужно говорить называл, потому что моего народа как такового уже нет! Так вот он называл их ифритами.
— Это что-то из «Тысяча и одной ночи»? Ну, там джинны всякие? — спросил Стасик.
— Ни один джинн не сравнится с ифритами по свирепости, — покачал головой Мустафа и грустно усмехнулся. — Но давайте пройдем в мое скромное убежище, где за чашкой чая, мы сможем спокойно поговорить.
Глава 12
Ночью метель разгулялась не на шутку. Бросая из темноты полные пригоршни колючего снега Борису в лицо, она словно нарочно метила ему в глаза. От острых снежных хлопьев не спасали даже толстые стекла очков. Подняв капюшон куртки, он тоскливо оглядел заснеженную улицу. Полностью очистить тротуар от толстого слоя, нападавшего за ночь снега, было нереально. Тем не менее, тяжело вздохнув, Борис перехватил лопату и принялся за работу.
Мысли его привычно съехали на заезженную колею и неторопливо двинулись по накатанной дороге. Если бы кто-нибудь раньше сказал ему, что он боевой офицер, прошедший Афганистан, дойдет до жизни такой, он бы воспринял это как глубочайшее оскорбление. В лучшем случае он бы послал этого козла куда подальше, а в худшем набил ему морду. Но жизнь распорядилась именно так и не иначе. Хотя если быть до конца честным, то это он сам распорядился своей жизнью не самым лучшим образом.
Он виртуозно разминировавший множество мин, там в Афгане, и спасший сотни солдатских жизней, ныне принужден был влачить жалкое существование. Всему виной была его неумеренная страсть к выпивке.
После демобилизации он столкнулся на гражданке с вопиющей несправедливостью. В то время как он и его братья по оружию гибли пачками, выполняя интернациональный долг в Афгане, дома в России банковали сытые мажоры никогда не нюхавшие пороха.
Когда Борис прямо сказал об этом одному из этой обнаглевшей своры, тот перемалывая ком жвачки, заявил ему буквально следующее:
— Слышь, ты воин интернационалист! Я лично тебя никуда не посылал и за меня воевать не просил! Так, что валил бы ты отсюда подобру-поздорову, пока не огреб по-полной!
В тот раз Борис все-таки огреб, но и толстомордому мажору тоже хорошо попало. Довольно скоро Борис понял, что дома его ратные подвиги никому не интересны и по большому счету не нужны. После этого он замкнулся и начал искать утешение в выпивке. Алкоголь на время притуплял острое чувство обиды, опуская ее до такого уровня с которым уже можно было жить.
После всех перипетий, пиком его жизненной карьеры, стало место дворника в районном ЖЭУ. На котором он сейчас и обретался, с переменным успехом.
Плавное течение невеселых мыслей Бориса было прервано внезапно возникшим прямо перед ним силуэтом.
— Это ты Борис дворник? — спросил высокий худой старик со смуглым нерусским лицом.
— Нет, блин, я Санта Клаус! — вспылил тот, всерьез раздумывая, не огреть ли незнакомца лопатой. — Иди куда шел, не мешай работать!
— У меня к тебе дело есть, — не унимался старик. — Я тебе хорошо заплачу!
— И что я для этого должен сделать, продать свою почку? — подозрительно покосился на него Борис.
— Мне сказали, что ты владеешь искусством уничтожать мины-ловушки.
— Эка ты, куда дед хватил! — невесело рассмеялся Борис. — Ты что шутишь, что ли? Все мое уменье уже давно быльем поросло и снегом замело.
— Мне, просто, больше не к кому обратиться, — произнес старик и расстроено всплеснул руками. — Я, правда, хорошо заплачу.
— Раз уж тебе так приспичило, и ты все равно от меня не отстанешь, давай сделаем так! — сказал Борис, перестав бросать снег и утирая рукавицей пот со лба. — Ты идешь в кисок, что на перекрестке, скажешь, что от меня. Они тебе втихаря продадут бутылку водки. Хотя нет, бери лучше сразу две, чтобы потом десять раз не бегать. Ну и что-нибудь закусить. И бегом сюда. А я пока еще чуток со снегом повоюю.
