Александр Лидин - Защитник
— Колдовские ловушки?
— Кто знает. У них ведь иная магия… Хотя ждут они нас там наверняка.
Я махнул рукой.
— Аморф и господин Этуаль, — ваш выход. Вон те молодцы в нишах ждут не дождутся встречи с вами.
Аморф буквально стек вперед, а следом за ним, важно вышагивая, направился маркграф, поигрывая огромными столовыми ножами. Фантастическая парочка.
— А мы…
Договорить я не успел. Скелеты разом выступили из ниш, и на нас обрушился вихрь зловония. Не спеша, покрутив из стороны в сторону гнилыми головами с остатками полусгнивших волос, они определили своего противника и, хрустя суставами, направились навстречу своей второй смерти.
— Эка пакость, — вздохнул у меня над плечом Иваныч.
— И страшно, и убить трудно, — согласился я. — Не всякий сунется. Им бы еще современное оружие, а то голыми руками они не очень-то навоюют.
— Смотри, сглазишь…
Я только вздохнул.
Тем временем аморф столкнулся с первым из скелетов. Словно амеба, он поглотил ожившие кости, выпустив наружу лишь череп, который маркграф снес ловким ударом. После чего кости посыпались на пол, а аморф направился к следующему противнику.
— Что ж, похоже, они и сами справятся. Наш выход.
Я решительно шагнул из тени, пересек площадь, пройдя к ее центру, мимо восковых горожан, которые равнодушно пялились на меня стеклянными глазами. Эти хоть манекены манекенами и пока не собираются оживать.
У подножия креста я замер. Издали рассматривая диораму «Казнь ведьмы», я не мог разглядеть всех деталей, теперь же они предстали передо мной во всей красе. Запястья и подошвы Фати были пробиты крючьями, вцементированными в крест. Именно на них она и висела. Рваные грязные раны, сочащиеся темной кровью. За что этой крошке такие страдания? Рабство, а теперь такие муки.
Пока я пялился на распятую Фатю, Иваныч разбросал в стороны вязанки дров.
— Так-то лучше будет, а то вспыхнет ненароком, — пробормотал он себе под нос. Где-то за его спиной все еще трещали костями неуемные мертвецы, пытаясь совладать с непобедимым аморфом. А я не мог отвести взгляда от белой плоти девушки, искореженной стальными крюками. — Чего стоим, — подтолкнул меня Иваныч. — Давай-ка попробуем ее снять. А в лагере твой Тогот живо ее залатает.
Словно в страшном сне, я шагнул в лужу крови у подножия креста и коснулся рукой холодеющего тела Фати.
— Стоп! — взревел Тогот мне в самое ухо.
Меня словно пронзила молния, и я застыл, не в силах пошевелиться.
— Ты помнишь, что эта девушка ключ к ключу?
— Ты о чем?
— Без нее ты не сможешь получить ключ.
— То есть?
— Она должна умереть, и тогда ключ дастся тебе.
— Ты раньше об этом не говорил.
— Меньше знаешь, крепче спишь.
— Но она еще жива, и я, то есть ты, мог бы ее спасти.
— Не в этой жизни.
— Послушай. — Я замер, опустив голову так, чтобы не видеть изуродованных ног Фати. — Ты что, собираешься сделать из меня хладнокровного убийцу…
— Ну почему, кровь у тебя вполне горячая, хотя это мысль… — усмехнулся Тогот.
— Она же ни в чем не виновата.
— Ну почему обязательно нужно быть виновным в чем-то? Стояла не там, свистела не то, родилась не под той звездой.
— Я с ней спал и не собираюсь убивать! — решительно заявил я, а потом повернулся к Иванычу. — Давай попробуем ее снять.
Я шагнул вперед, к самому подножию креста, подхватил тело Фати так, чтобы оно не висело на крюках, а Иваныч тем временем, забравшись на одну из вязанок дров, начал медленно снимать с крюка правую руку несчастной. В какой-то миг Фатя пришла в себя, чуть приоткрыла глаза-щелочки и тяжко то ли вздохнула, то ли простонала. Я еще сильнее сжал ее тело, поднимая ее вверх.
— Не так сильно, — остановил меня Иваныч, продолжая свою кровавую работу. Но я словно ошалел от запаха ее крови. Нет, конечно, я не был влюблен в нее. Она была для меня чем-то вроде котенка, которого я подобрал на улице, после того как мальчишки играли им в футбол. Мое сердце сжималось от жалости, мне хотелось посмотреть на эти нечеловеческие создания, которые подняли руку на это слабое существо. Именно нечеловеческие, по-другому их, пожалуй, и не назовешь. Аморфы или еще какие нелюди из запределья. А может, и люди, действующие по их указке…
В тот миг я не мог думать ни о чем более, не замечал происходящего вокруг.
— Берегись! — неожиданно взвыл Тогот, одновременно овладевая моим телом.
Задохнувшись от боли в онемевших мускулах, я разом ушел вбок и куда-то вниз, чуть ли не повиснув на теле Фати. Та же, повиснув на одной руке, проткнутой железным крюком, истошно завопила от боли. Я чувствовал, как под весом моего тела ползет ее плоть. Разжать руки! Но онемевшие пальцы не слушались.
Со свистом клинок рассек воздух у меня над головой, и одновременно в грудь мою ударили две пули. Нет, вреда мне они, конечно, не причинили, заклятия Тогота покрепче бронежилета, но сам по себе толчок оказался страшным. Тело Фати выскользнуло из моих рук, и я отлетел в сторону, на груду хвороста. Ветки больно впились мне в спину, одновременно смягчив удар.
Вдох, другой, черные круги перед глазами разошлись. И только тогда я увидел новых противников — бугаи в хаки, вооруженные с ног до головы. Может даже, профи какой-нибудь спецслужбы. Двое скрутили маркграфа, с десяток пытались совладать с аморфом, еще несколько хотели стащить на землю Иваныча. Он повис на крюке, на который несколько минут назад еще была наколота правая рука Фати. Обхватив его обеими руками, он отчаянно отбивался от нападавших ногами в тяжелых армейских ботинках.
— Чего разлегся, подъем! — приказал Тогот, вновь овладевая моим телом.
— Почему они больше не стреляют? — удивился я.
— Я удивлен, что они вообще стреляли. Вы им нужны живьем, — проворчал Тогот. — Кстати, мог бы и сам догадаться.
И тут мой взгляд упал на Фатю. И тогда я понял, почему они стреляли. Девушка должна была умереть, но умереть в моем присутствии. Лишившись моей поддержки, она каким-то чудом висела на одной левой руке, ладонь которой была изодрана крюком. Ее лицо окаменело, превратившись в маску ангела, и струйка крови сползла из уголка рта, по коже, белоснежной в искусственном свете. А ее грудь больше напомнила кровавое месиво, из которого торчали белые обломки костей.
Неужели я сам именно за этим привел ее сюда? Сколько ей на самом деле было лет? Ведь она могла жить и жить. На ее горе подарил мне ее Мясник. А может, все так и было задумано? Может, ее смерть — всего лишь еще одно звено в бесконечной цепочке событий, смысл которых я с великим трудом мог понять? Да, неисповедимы пути Господни, и неважно, какой этот Господь. На мгновение я почувствовал себя пешкой в чьей-то игре. Кстати, и Викториан, и Валентина, и все остальные были точно такими же пешками, которыми управляли Древние, дергая за невидимые ниточки судьбы. А Тогот тоже хорош, мог ведь предупредить меня, что все это, начиная с визита Мясника, подстроено.
Злоба, ненависть и к себе, к собственной глупости, и к своим товарищам, которые лишь подталкивали меня по предначертанному пути, вскипела во мне алой волной кровавой ненависти. Не соображая, что делаю, я вскочил на ноги. Заклятие огня, благо руки у меня и так были но локоть в крови. Ее крови! Первый всплеск огня, вырвавшийся из моих ладоней, снес большую часть восковых фигур и с десяток боевиков, вмиг превратив их в кровавое месиво. Нет, даже в тот миг я отлично знал, что нельзя пользоваться подобным заклятием, что рано или поздно явится Судья, чтобы призвать меня к ответу. Но в этот миг мне было все равно. Что будет, то и будет. Вы решили поиграться моей судьбой, вы убили невинное создание, так получите сполна.
Тогот что-то кричал мне в ухо, но я не слышал. Я жег врага огнем, чувствуя, как заклятие вытягивает из меня силы. Мне казалось, все действо длилось вечность, однако какой-то дальний уголок моего разума подсказывал, что прошло всего несколько секунд. За эти несколько секунд я похудел, наверное, килограммов на десять. Несколько раз мне казалось, что еще чуть-чуть, и сердце, не справившись с такой нагрузкой, выскочит из груди, или просто там же, внутри, лопнет, разорвавшись на множество кусков.
А потом, когда пламя угасло, я, обессилевший, застыл посреди черной, безжизненной площади. Пот заливал мне лицо. У меня больше не осталось сил, так что я даже пот с ресниц не мог стряхнуть. Я даже не мог понять, кто из наших остался жив, а кто погиб. Теперь я на собственной шкуре прочувствовал, что испытал Викториан там, на границе, когда вызвал к жизни ледяного червя…
