Сергей Юрьев - Нить неизбежности
Петух как ни в чём не бывало прогуливался по двору и даже выглядел слегка сонным. Мария сидела в кресле напротив и, глядя ему в глаза, протягивала чашечку давно остывшего кофе, может быть, ту самую, которая предназначалась для неё — с целебным снадобьем, хуннским бальзамом, шаманским зельем, вакциной правды, эликсиром бескорыстия. Что ж, нельзя обижать хозяйку… Хозяйку обижать опасно… Но почему всё так?! Как она догадалась обо всём? Мысли, что ли, читает?
— Твои мысли читать скучно. — Мария говорила, но звучал вовсе не её голос, и еле заметное шевеление тонких, как ниточка, губ не совпадало с произносимыми словами. — Твои мысли не стоят того, чтобы в них заглядывать. Ты просто глупое дитя, глупое и жестокое. Ты опасен, и я не понимаю, как ты сюда попал. Но ты скажешь мне. Правда? Только сначала выпей вот это.
Нет! Пить нельзя, иначе не сможешь солгать, пропащая душа. А правду сказать нельзя, иначе… Но он чувствовал, что старуха уже и так знает больше того, в чём он мог бы признаться. Оставалось только тихо порадоваться тому, что он действительно не знает, где сейчас находится Диск. Стоит только расстаться с надеждой когда-нибудь получить эту славную штучку, и ваза, покрывшаяся трещинами, символ мечты, источник смысла — рассыплется в пыль, и после этого жить станет просто незачем.
— Ты безумен, — сказала Мария и посмотрела на него с искренним состраданием. — А значит, вполне достоин того, к чему стремишься. — Она вытряхнула из флакона на землю остатки зелья и поманила его пальцем. — Полезай. Там всё, чего ты хочешь. Можешь рушить города и строить дворцы. Можешь всё, что тебе заблагорассудится, но только там. И не пытайся выбраться. Да ты и не захочешь.
Горло флакона превратилось в ревущий смерч, но ему хватило доли мгновения, чтобы ворваться в скрытую за ним пустоту. Но ещё до того, как пробка закрыла обратный путь, Харитон увидел перед собой светящуюся дорожку, по обочинам которой посреди первозданной темноты начали проступать силуэты несравненных ваз, а в глубине дивной росписи оживали прекрасные танцовщицы, а крохотная фигурка писца преданно смотрела ему в глаза, выражая готовность записывать каждое его слово, чтобы оно стало законом для бескрайнего мира, заключённого в фарфоровую скорлупу.
6 октября, 19 ч. 35 мин., о. Сето-Мегеро.
Мария подняла ладонь, на которой стоял флакон, и тот медленно поднялся в воздух, а потом, набрав скорость, помчался к заснеженной вершине. Всего несколько мгновений прошло, прежде чем он воткнулся в твёрдый снежный наст на высоте 3633 метров над уровнем океана.
Однажды, может быть, через тысячу лет, какой-нибудь наивный болван найдёт вот этот флакончик, и его пробьёт любопытство: что скрыто там, под пробкой, залитой потемневшим от времени воском… И на волю выйдет джинн, которому до смерти надоело жить среди воплощений собственных фантазий, прекрасных, нелепых и неживых. А вот три желания своего спасителя этот пленник едва ли захочет исполнить…
7 октября, 20 ч. 10 мин., о. Сето-Мегеро.
Лилль Данто неторопливо брёл по пляжу, время от времени ковыряясь клюкой в песке. Шумная компания, вьющаяся вокруг смуглокожей красотки Сирены, недавно откочевала в другое место, и там, где происходил пикник, должно было остаться что-нибудь ценное — например, банка овощных консервов или прошлогодняя газета. Конечно, в этом затянувшемся сне можно было без особого напряжения обойтись и без протухших новостей, и без пищи, но желудок почему-то временами требовал своего, как будто всё происходило наяву. А может, и вправду это всё не сон? Может быть, окружная жандармерия таким вот образом решила очистить город от всякой рвани вроде старины Лилля? Подсыпали что-то в бесплатный обед, и вот, пожалуйста, — Лилля Данто, добропорядочного обывателя, даже сохранившего копию гражданского свидетельства, в состоянии полного бесчувствия перетащили куда-то к чёрту на рога, чтоб не мозолил глаза налогоплательщикам. Помнится, Лида, эта славная добрая девочка, говорила, будто это остров… Значит, если всё время идти вдоль берега, рано или поздно придёшь туда, откуда вышел. А если попробовать не есть? Наверное, если сдохнуть от голода в этом сне, проснёшься у себя, под мостом Герцога де Лакри, ставшим, можно сказать, родным домом… Так — почти полбутылки арманьяка! Нет, пить на голодный желудок, да ещё в такую жару — значит навредить собственному здоровью, которого и так осталось с поросячий хвостик. Кстати, о свинине — может быть, поискать Лиду… У неё всегда найдётся что-нибудь для старика Лилля. Кусок ветчины с хлебом, например. Хотя на самом деле нет ни хлеба, ни ветчины, ни Лиды, но всё равно было бы приятно разнообразить этот сон не объедками, а чем-то более пристойным. Были когда-то и лучшие времена, но об этом лучше не вспоминать. Свобода стоит того, чтобы за неё терпеть лишения, тем более что к ним не так уж трудно привыкнуть. Общество назойливо заботится и о тех, кому от него ничего не нужно. Для того и хранится в нагрудном кармане копия гражданского свидетельства, чтобы каждый день получать свои полсестерция в казённой богадельне. Все деньги уходят на то, чтобы оплачивать банковский сейф, в котором хранятся боевые награды — шесть медалей и два ордена. Иначе стибрят, а это единственное, чего немного жаль. Если однажды потрясти ими в богадельне, этот толстый боров, который сидит за конторкой и ставит галочки в толстой тетради, сразу же побежит хлопотать о пенсии и комнатухе для заслуженного ветерана трёх локальных конфликтов. Это-то и напрягает. Прошлое осталось в прошлом, зато теперь никаких забот и никаких потребностей, кроме естественных.
Однажды, после пятнадцати лет безупречной службы, его попёрли из армии за то, что подстрелил офицера, который спьяну ломился на охраняемый периметр, реагируя на окрики и выстрелы в воздух лишь отборной бранью. За это могли и на каторгу упечь лет на десять, но учли боевые заслуги и спустили дело на тормозах, просто отправив капрала Данто в отставку без выходного пособия. А потом оказалось, что жить там, где не всё делается по команде, не так уж и легко. Через десяток лет он уже прочно стоял на ногах на самом дне жизни, оправдывая свою беспомощность стремлением к свободе, которая дороже справедливости. Прошли ещё долгие годы, прежде чем он сам себе поверил.
Лилль тряхнул головой, отвлекаясь от внезапно навалившихся на него непрошеных мыслей, и поймал себя на том, что уже слегка отхлебнул из бутылки. Ну нет… Пить в одиночку — последнее дело, даже во сне. Хотя напиток, похоже, настоящий, как в хорошем кабаке. Значит, есть возможность показать самому себе, как Лилль Данто презирает богатство и роскошь, от которых только лишнее беспокойство. Густая янтарная струйка полилась из горлышка бутылки, искрясь в лучах закатного солнца. Вот — было пойла сестерций на пять, а осталось одно мокрое пятно на песке, к тому же пахнущее клопами. Клопы — это мерзко, но пора бы им сделать своё дело. Сколько раз приходилось просыпаться оттого, что кровососы покоя не дают, а теперь вот — никак.
Он поставил ступню на мокрое место, а потом посмотрел на отпечаток стёртой подошвы. Вот он — след человека, которому от этой жизни ничего не надо, потому что он испытал всё и через всё прошёл! Вот он — след человека, который… Нет — это след не человека, а башмака, значит, чтобы оставить след человека, надо разуться. Со шнурком долго возиться не пришлось — он сразу же разорвался, стоило к нему прикоснуться. Лилль торопился, чтобы успеть, пока песок не высохнет. Подумалось, что те отпечатки подошв, которые он оставлял, бредя вдоль полосы прибоя, мгновенно смывали волны, а этот след должен сохраниться надолго, может быть, даже до утра.
Итак, ступня свободна от драных оков цивилизации, и можно приступить к делу. Но ветер уже испарил пахучую влагу с верхнего слоя песка, и след босой ноги получился нечётким, почти таким же, какие ломаной цепочкой тянулись за ним вдоль берега. Что ж, не вышло в этот раз — получится в другой. Спешить некуда и можно сделать ещё немало попыток увековечить факт своего существования! Вот и ещё одно преимущество личной свободы — не надо никуда спешить и всегда можно отложить на завтра то, чего не хочется делать сегодня. Лилль опустился на колени, набрал пригоршню песка и начал тонкой струйкой сыпать его на дно отпечатка собственной ступни. Одной пригоршни не хватило, и он зацепил вторую, но пальцы его задели за что-то твёрдое. Это могло оказаться той самой вожделенной банкой консервов, и он сразу же забыл о намерении замести след. Сначала из песка не выковыривалось ничего, кроме нескольких бесполезных камешков, и Лилль уже потерял надежду хоть что-то найти, когда в руках его оказался странный предмет — небольшой диск то ли из дерева, то ли из кости, покрытый причудливым узором. Вещь была красивая и, наверное, ценная, но совершенно бесполезная — на зуб не попробуешь, а красоты и так кругом хватает.
