Михаил Белозёров - Атомный век
— Где она?
— А вон там, — ответил Архипов.
Несмотря на то, что Берзалов попал в «родные» места, он со всей предосторожностью и со всей фантазией, на которую был способен, понатыкав в шлем веточек, выполз на открытое место и посмотрел в бинокль. Левый склон ущелья едва был виден на четверть, а дальше терялся в зеленоватой дымке.
Дот действительно был монументальным — не дот, а монстр: со множеством амбразур, смотрящих во все стороны, со стальными забралами. Берзалов определил его как «главный». Чувствовалось, что дот старый — старый и что делали его не очень умело, то есть не в складках местности, а — демонстративно, чтобы устрашить, что ли? Да и боёв здесь, насколько помнил Берзалов, особых не было. Оборону построили и бросили, ушли к Сталинграду, ну а там уже известно, что произошло — разбили немцев в пух и прах.
Кроме дота, Берзалов обнаружил ещё и туннель. Вот он‑то заинтересовал его больше всего, потому что именно в туннеле, по идее, и может таиться этот самый Комолодун. Разумеется, Берзалов не поддался искушению прямиком направиться в укрепрайон. По прямой только дураки ходят. Однако он удивился одному обстоятельству — если это такой чудесный, напичканный механизмами Комолодун, то почему их до сих пор не обнаружили и не подняли всеобщую тревогу со всеми вытекающими последствиями? Не успел он об этом поразмышлять, как его знаками позвал Архипов.
— Капитан вернулся, — шепнул он, когда Берзалов подполз к нему.
Русаков поджидал их около бронетранспортёра и был угрюмым, как могильщик, откопавший Йорика. Оказалось, что они беспрепятственно перемахнули горку и обнаружили спуск в долину.
— А где Гуча?
— Гуча?.. — переспросил Русаков тем тоном, когда мало задумываются о самом вопросе, — полез вниз.
— Вашу — у-у Машу — у-у!.. — вспылил Берзалов. — Почему отпустил?
— Да я глазом не успел моргнуть, — без капли смущения ответил Русаков.
— Всё ясно, — среагировал Берзалов.
Его возмутило равнодушие капитана. А ещё у него не было сил что‑либо объяснять, потому что не расскажешь же, что такое Спас и что значит быть самым фартовым в бригаде. Это не значит, что можно пускать всё на самотек, требовалось контролировать ситуацию. А Спас, между прочим, сообщил ему ещё утром тем ехидным тоном, от которого холодела душа, чтобы он в эту долину, то бишь укрепрайон без оглядки не лез и своих подчиненных туда без надобности не посылал и не уповал на случай, а думал прежде и действовал осторожно.
— Та — а-к, — сказал Берзалов тем тоном, который не предвещал для Русакова ничего хорошего. — Архипов, остаёшься старшим. Колюшка Рябцев — дежурный, следишь за связью. Машину замаскировать. А самим спрятаться, как цыплятам в траве, и носа не выказывать. А мы, — добавил он зловещим тоном, — пойдём с капитаном посмотрим, где он этот самый спуск в долину нашёл. Правильно, капитан? — уточнил он и едва не добавил: «Вашу — у-у Машу — у-у!..»
Из‑за опасения перехвата они не включили систему «мираж» и, разумеется, не задействовали локальную связь.
— Правильно, — ответил Русаков, всем своим видом показывая, что он не чувствует за собой никакой вины и что он вечно и везде прав.
На этот дурацкий склон они взбежали в два счёта. Берзалов, терзаемый дурными предчувствиями, страдал, представляя Гучу то убитым, то плененным. Русаков не отставал, хотя его пулемёт весил почти, как золотая гиря Паниковского.
Уже на самом верху Русаков сказал:
— Стоп! — и показал, что здесь минное поле. После зимы и дождей грунт осел, и стали видны рифленые корпуса. — Итальянские, наши такие не делают.
— Значит, здесь точно были американцы, — сказал Берзалов отнюдь не миролюбивым тоном.
Злился он на Русакова, а за что, сам не понимал. Не любил он людей, которые шарахаются из угла в угол, хотя, конечно, если у тебя была такая женщина, как Зинаида, то ты её не сразу забудешь.
— Я даже больше могу сказать, — угрюмо заметил капитан Русаков.
— Ну, например? — в тон ему спросил Берзалов.
— А вот, пожалуйста…
Они как раз перемахнули через гребень склона, и Берзалов увидел десятки «абрамсов» и «бредли» и понял, что ошибся, что в долине за его спиной вовсе не кучи мусора, а заросшая травой та же самая американская техника. Вот где они прятались, подумал он, и вот, где их грохнули всех скопом, и вопросительно оглянулся на Русакова, совсем забыв о том, что раз есть подбитые «абрамсы» и «бредли», то где‑то рядом обязательно должны быть лоферы с утиными клювами.
— Здесь спуск, — сказал Русаков, не особенно маскируясь.
— Пригни голову, — сказал Берзалов, хотя глупо было пригибать, если ты и так на виду у всей долины.
Он обнаружил непонятные бронеколпаки, а за ними — площадку, на которую вела лестница, и понял, что это пост корректировщика огня. Не удержался — поднялся на десяток ступенек и через узкие прорези бронеколпака разглядел долину и реку, которые были, как на ладони. Где‑то там, вдалеке, что‑то шевелилось.
Гуча сидел на этой площадке, свесив ноги и беспечно болтал ими, как школьник.
— Не страшно? — словно между делом, однако, с каплей яда спросил Берзалов.
Он ещё не понял, что здесь никого нет, но по привычке думал, что это ловушка. А ещё он обратил внимание, что металлическая площадка и камни были покрыты мелкой, как мука, «зелёной пылью», той самой смертоносной, от которой пол — экипажа у генерал — майора Грибакина «сгорело».
— Не — а-а… — весело, как на свадьбе, ответил Гуча. — Бура вот вспоминаю. «Не ходил бы ты, Андрюша, на войну», — говорила мне мама, а я, дурак, не послушался.
— Ну — у-у, Буру, считай, уже повезло, — заметил Русаков.
Берзалов только заскрипел зубами: я, конечно, тоже очерствел, но не до такой же степени, решил он, а капитан не имеет морального права обсуждать кого‑либо из экипажа. Не в том он положении, чтобы нас, бывалых разведчиков, сравнивать с аэродромными бездельниками и летунами.
Вдруг, когда они начали спускались по лестнице вниз, капитан Русаков завёл старую пластинку:
— Я не верю в Комолодун!
Какое мне дело, неприязненно подумал Берзалов. Надо вести разведку, а не трепаться.
— Это ты его выдумал!
— Чего?.. — с пренебрежением спросил Берзалов, невольно глядя снизу вверх, но не обнаруживая ничего, кроме подмёток капитана.
— Что, по — твоему, я фантазер?
— А то кто? Нет здесь ничего, — сказал Русаков. — Даже пыль мёртвая.
Должно быть, ему не терпится убраться отсюда подобру — поздорову, разозлился Берзалов. Даже стало интересно, как далеко зайдёт капитан в отрицании очевидного.
— А манкурты?.. — без всякой надежды напомнил он.
Лестница была старой и ржавой и нещадно скрипела.
— Это ты хотел, чтобы они так сказали, — поведал Русаков, даже не моргнув глазом.
— Капитан, у тебя с логикой всё в порядке?
— Вполне.
— Что‑то незаметно.
— Осторожно! — напомнил Гуча, и Берзалов спрыгнул на землю рядом с туннелем.
Вокруг всё было покрыто «зелёной пылью». Для того чтобы расширить ущелье, стены взрывали, а площадку выравнивали, но так и не довели до ума, оставили ямы и канавы, которые за долгие годы поросли кустарником и деревьями. Напротив, чуть левее и позади торчал уже знакомый «главный» дот с узкими бойницами. Поперёк ущелья аккурат под ещё одним двухъярусным дотом лежал огромный, как динозавр, бензовоз. Рядом с ним — смятый в лепешку «уаз — хантер». Ещё дальше — здание, похоже, казарма, слившаяся со скалами — три окна без стёкол. Над ней ретранслянционная опора, то ли срубленная наискось, то ли теряющаяся во всё той же зеленоватой дымке. А перед казармой — железобетонные позиции, расположенные в шахматном порядке, с ржавой «колючкой», растянутой по периметру. Чуть правее — ещё один дот, над ним, в скалах, ещё один, а перед дотами — «маз», от которого осталась одна ржавая коробка. Цепочка уцелевших столбов с провисшими проводами убегала в зеленоватую горловину ущелья, где, должно быть, был перевал. Берзалов готов был руку отдать на отсечение, что это и есть Комолодун. Рядом, прямо перед носом, возвышалась турель с зенитной установкой ЗУ-23, слева — темнел вход с вывернутым люком. Гуча, не задумываясь, сунулся туда:
— Идёмте, я вам что‑то покажу.
Берзалов не успел и слова молвить, как ему пришлось бежать след за Русаковым. В бледном свете фонариков плясали закопченные стены и всё та же «умная», то бишь «зелёная пыль», которая лежала под ногами. Пахло давней гарью и человеческими испражнениями.
— Вот… — сказал Гуча и отступил в сторону.
На повороте, там, где ход разветвлялся и уходил вверх, они и лежали. Тлен ещё не коснулся их тел.
— Я знаю его… — сказал Берзалов, светя на крайнего человека. — Это Сева Рваное Ухо.
— Почему «рваное»? — насмешливо спросил Русаков.
