Вадим Полищук - Лейтенант Магу
Побросав все хозяйственные дела, солдаты расхватали оружие и начали торопливо занимать позиции, выставляя стволы винтовок между камнями гряды, загоняли в казенники патроны и сухо щелкали затворами. Четверо во главе с унтером торопливо ставили на лафет «гартинг», открывали ящики с патронами.
Занятые тяжелым подъемом караванщики, не замечали, что смерть уже изготовилась, взяла их на прицел и только ждет команды от притаившегося за камнем молодого человека в серой офицерской шинели с лейтенантскими эполетами. Оптика бинокля приблизила бородатые лица идущих. Видно было, что они очень устали, наверняка надеются, что здесь, в самой высокой точке их нелегкого пути смогут передохнуть. Они еще не знают, что мечтам их не суждено уже сбыться.
Враги приближались очень медленно. Шестьсот шагов, пятьсот шагов, четыреста… Ближе подпускать нет смысла, исчезнет преимущество в прицельной дальности и кучности боя «шапсо». С другой стороны, хотелось, чтобы из-за поворота вышло как можно больше врагов, чтобы прихлопнуть их всех разом. Алекс уже наметил камень, до которого должен добраться передний бородач, чтобы дать команду на открытие огня. Горцу оставалось буквально несколько шагов. Лейтенант уже опустил бинокль и поднял правую руку, а тот вдруг остановился, будто почуял что-то и решил выкроить у судьбы еще несколько мгновений жизни. Остановился и повернулся к идущим следом, видимо, хотел им что-то сказать. Не успел, рука Алекса метнулась вниз.
— Огонь!
Залпом ударили винтовки, сбивая с ног людей и животных, гряду заволокло белым пороховым дымом. Едва только уши вновь обрели возможность слышать, как с дороги донеслись крики раненых и ржание лошадей. Откуда-то снизу щелкнул ответный выстрел, пуля попала в камень неподалеку от Алекса. И тут же, перекрывая какофонию боя, торопливо плюясь огнем и дымом, застучал «гартинг», посылая вниз тяжелые свинцовые пули шестидесятого калибра. Началась вторая, за последние сорок лет, оборона Харешского перевала.
Из записей лейтенанта Магу, сделанных при обороне Харешского перевала. Запись первая.«Всегда считал ведение всевозможных дневников уделом кисейных барышень, но сейчас сам решил записать историю обороны Харешского перевала, поскольку на память не надеюсь, события наслаиваются одно на другое, и я уже начинаю в них путаться.
Сегодня 55-й день как мы заняли этот проклятый перевал. Если бы не календарь, в котором я отмечаю прошедшие дни, давно бы уже потерял счет времени. До назначенного дня осталось меньше недели, но в скорый приход наших войск к перевалу никто не верит. Видимо, что-то пошло не так и вся операция затягивается. Между тем, голод уже основательно прижал противника, лезут почти каждый день, а бывает и не по одному разу. Видно, что они уже отчаялись, но ярость их меньше от этого не становится. Впрочем, обо всем по порядку, попробую записать случившиеся события в хронологическом порядке, пока не запутался окончательно.
Первая атака была нами отбита сравнительно легко. Враг не ожидал засады и в первые же минуты потерял до полусотни человек и всех вьючных лошадей. У нас потерь не было, только одна лошадь была убита наповал случайной пулей. Уцелевшие враги скатились вниз и, спрятавшись за поворотом дороги, пытались нас обстреливать. За дальностью расстояния и значительным превышением нашей позиции стрельба эта причиняла нам мало беспокойства. Приказал не отвечать на огонь, озаботившись сохранностью боеприпасов.
А потом начался ад — мы стали резать приведенных с собой лошадей. Бедные лошадки, как они не хотели умирать! Одни стояли покорно и ждали своей очереди, други ржали и пытались сорваться с привязи, некоторые даже плакали. Но нам пришлось убить их всех, всех до единой. Так было надо. Понимаю, что по задуманному мною плану должны погибнуть и уже погибли от пуль и голода тысячи людей, но перенести вид убиваемой бессловесной скотины было выше моих сил. Спрятался в палатке, пока все не закончилось. Видение больших куч кровавой лошадиной требухи, исходящей паром, будет преследовать меня всю жизнь. Как и исходящая от них вонь. Хоть и прошло почти два месяца, до сих пор вид и запах миски с похлебкой из ржаной муки с кониной вызывает тошноту не у меня одного. Дрова приходится экономить, и конина идет жесткая и недоваренная. Однако другого мяса нет, приходиться есть это.
В первую же ночь случилась перестрелка. Утром выяснилось, что не хватает двоих солдат. Ночью они выбрались за линию постов, видимо, несмотря на мой категорический запрет, хотели пошарить во вьюках убитых лошадей. Нарвались на горцев, занимавшихся тем же самым. Оба погибли, их винтовки стали трофеями противника. Два обезображенных трупа нам продемонстрировали тем же днем. Кричали, что со всеми нами будет то же самое, если не уйдем с перевала. Фелонов послал их по матери, но они долго еще не успокаивались. Столь наглядный пример стал наглядным уроком для всех остальных любителей поживиться за чужой счет. Рота пополнялась в спешном порядке. Не смотря на категорический приказ Новославского, ротные командиры спихнули мне такое отребья, по которому не то что гауптвахта, каторга плачет. В дальнейшем это привело к ряду печальных последствий.
Следующие четыре дня нас не трогали, противник собирался с силами. Из четырех привезенных палаток оставили три. Хоть и тесно, зато теплее. И дров на отопление уходит меньше. Здесь на перевале кроме камня ничего нет. Хотя нет, есть еще снег, в который мы закапываем своих погибших. Когда придут наши, надо будет их откопать и по-человечески захоронить в какой-нибудь долине, здесь им будет холодно.
На пятый день нас пытались атаковать вторично. Атака была вялая и неуверенная, проверяли, крепко ли мы здесь стоим. Проверка обошлась им в десятка полтора убитых и раненых. У нас был только один убитый. Шальная, или наоборот, очень меткая пуля попала прямо в лоб. Судя по калибру — „шапсо“, не иначе, как из тех трофейных. Еще одному солдату пуля оторвала ухо.
На следующую ночь противник предпринял решительную попытку сбросить нас с перевала. Посты заметили подбиравшегося врага буквально в последнюю минуту. Атаку удалось отбить с большим трудом, дважды доходило до рукопашной. В итоге шесть убитых, шестнадцать раненых, семь — тяжело.
После этого противник на некоторое время притих. Его стрелки попытались взобраться на окружавшие перевал вершины и обстрелять нас оттуда. Некоторым это удалось, но из-за большого расстояния, их стрельба причиняла мало беспокойства. Потом несколько дней был сильный снегопад, боевые действия на некоторое время прекратились.
На третьей неделе горцы притащили две пушки. Их расчеты были выбиты нашими стрелками еще до того, как успели сделать хотя бы один выстрел. Противник попытался стрелять ночью — бесполезный расход пороха. К утру обе пушки исчезли. Солдаты принесли найденное ядро от трехфунтовки. Из шести тяжелораненых в живых остается только двое.
В конце месяца был первый случай дезертирства. Солдат ушел ночью с поста на османийскую сторону. Винтовку не взял. Приказал ночью на постах стоять по трое.
В начале второго месяца противник предпринял комбинированную ночную атаку. Сначала обозначил наступление со стороны Темерюка, в надежде оттянуть наши силы туда. Минут десять спустя последовала атака с османийской стороны. Положение спас Ивасов, быстро перетащил „гартинг“ на южную сторону и открыл огонь. Противник быстро откатился вниз. Расход патронов катастрофический».
Запись вторая.«67-й день. По списку в роте 78 человека, в строю — 61, раненых и больных — 15. Вчера закончилось все, что могло гореть. Стало ясно, что в ближайшее время наши не придут. Отправлял разведку на османийскую сторону, в пяти верстах от перевала их обстреляли. Этот путь закрыт. Двое солдат пытались украсть консервы с продовольственного склада. Были пойманы и избиты. Приказал расстрелять обоих. Казнь была воспринята ими как избавление, не удивлюсь, если узнаю, что остальные солдаты им завидовали. Боевой дух солдат низок, как никогда. Мой тоже».
Запись третья.«71-й день. Противник словно с цепи сорвался. В день отбиваем по две-три атаки, ночью тоже покоя нет. Тактика дневных атак изменилась. Впереди идет всякий сброд с одними кинжалами, из-за их спин стрелки пытаются выбивать наших солдат. За три дня одиннадцать убитых. С их стороны потери никак не меньше двух сотен. Если бы не мороз, мы тут все задохнулись от трупного смрада».
Запись четвертая.«75-й день. По списку в роте 54 человека, в строю — 38, раненых и больных — 16. Позавчера дезертировали сразу трое, ушли всем постом с оружием. Больше всего жалко патронов, которые эта сволочь унесла с собой. Случайно нашли мешок сахара. Теперь сухари с сахаром наша основная еда».
