Евгений Шкиль - Метро 2033: Гонка по кругу
Кухулин предлагал мне уйти с ним, говорил, что сможет поддерживать мою жизнь без майка. Но я отказался, ибо хочу пробудиться в своей реальности. Я ушел на станцию-призрак, на Полянку. Здесь я и останусь до тех пор, пока не проснусь в холодном поту. Рядом окажется любимая Ева, она прижмется ко мне, и я расскажу ей, что мне пригрезилась ядерная война и двадцать лет жизни в подземельях, и радиация, и мутанты, и грязь, и насилие. Она звонко засмеется и скажет, что все теперь позади, и нам будут сниться лишь светлые сны.
Феликс Фольгер, он же Филипп Реглов
26 декабря 2033 года
P.S. Только что вспомнил: перед тем, как расстаться, Кухулин сказал мне, что некоторые понятия несовместимы лишь в рациональной интерпретации. В древнем мире поклонялись богиням, которые являлись и шлюхами, и девственницами одновременно. И мистические практики трезвения через алкогольное опьянение тоже имели место, поэтому и трезвенник-алкаш – непротиворечивое понятие, если воспринимать его иррационально. Я уверен, что ты, мой случайный читатель, ничего не понял. Но это не принципиально. Теперь точно все. Я устал спать. Я пробуждаюсь, чтобы, наконец, оказаться в объятьях моей вечной возлюбленной.
31 декабря 2033 года
Утро
Гауляйтер Пушкинской дважды прочел предсмертное послание бывшего зятя. В том, что письмо написано именно им, он не сомневался, ибо знал почерк Феликса. Рядом навытяжку стоял унтерштурмфюрер Ганс Брехер.
– Ты уверен, что до тебя труп Фольгера никто не обыскивал? – спросил гауляйтер.
– Так точно, герр Вольф! Тело еще не успело остыть, полагаю, он умер несколько часов назад. Следов чужого присутствия на станции Полянка не обнаружено.
Гауляйтер подумал, что Полянка очень даже может выкинуть какой-нибудь сюрприз. Ведь не зря же народ слагает о ней легенды. А кое-кто из соратников даже верит, что там находится вход в Вальхаллу.
– Ты уверен, что письмо было написано в единственном экземпляре?
– Так точно, герр Вольф! Я хорошо обыскал умершего.
– Ладно, Ганс, – хрипло произнес гауляйтер, буравя тяжелым взглядом подчиненного. – Ты отличный воин Рейха. Покойный Брут не ошибся, когда дал тебе сразу унтерштурмфюрера. Такие молодцы нам нужны.
– Служу расе и партии! – громко вымолвил Брехер, но лицо его не выражало никакой радости.
Вольф хмыкнул. Странный этот парень с Баррикадной. Как там его раньше звали? Коляскин… Колесников… Колусенко… В общем, неважно как. После провала операции не побоялся вернуться в Рейх. А ведь его могли и расстрелять. Но гауляйтер посчитал возвращение Ганса знаком искренней преданности, а потому парня даже наказывать не стали. И теперь вроде все у него идет просто отлично. Из кандидата в рядовые был произведен сразу в офицерское звание. Когда еще случалось нечто подобное? Девушка у него есть, принадлежит исключительно ему и никому более. Как там ее… Хельга, кажется. На хорошем счету у начальства. Редкое везение, одним словом. Чего еще от жизни надо? Почему он будто в воду опущенный?
Гауляйтеру захотелось подбодрить бойца, и, повинуясь сиюминутному импульсу, он сказал:
– Знаешь, я подумываю дать тебе звание, которое имел Брут. Хочешь стать штурмбаннфюрером?
Парень посерел лицом, но довольно-таки бодро ответил:
– Я служу Рейху, а иметь желания не моя прерогатива.
Вольф недовольно поморщился. Как может не радовать такая заманчивая перспектива? Сосунок хренов! Дать тебе, что ли, наряд вне очереди? Или три наряда?
Немного поразмыслив, гауляйтер решил, что на носу Новый год, и не стоит портить праздник ни себе, ни другим.
– Иди, Ганс! – рявкнул он. – И запомни, о найденном письме никому ни слова!
Откозыряв, Ганс Брехер покинул помещение, а Вольф откинулся в кресле и принялся рассматривать свастики знамен, расставленных вдоль стен. Крест с загнутыми концами – это крест, движущийся по кругу. По вечному кругу, разорвать который невозможно…
Отгоняя мрачные мысли, гауляйтер тряхнул головой. Вон из головы всякую дрянь, все закончилось не так и плохо!
Вольф спас свою задницу от гнева фюрера. Нацистские боссы сделали вид, будто действительно посылали на соревнования команду Четвертого Рейха, но когда победа была близка, гордые арийцы, показав незыблемое превосходство над унтерменшами, отказались участвовать в ганзейском фарсе. Конечно, в метро знали, что Феликс Фольгер выступал на Играх по подложным документам и по собственной инициативе, – ведь он объявил об этом на всю Добрынинскую. Но для внутреннего потребления такая легенда вполне пойдет.
Впрочем, проклятый ренегат теперь мертв, а мертвого очень удобно возводить в ранг героя или подлеца и приписывать ему то, что выгодно. Покойник уже ничего не опротестует…
Однако не стало не только Феликса, но и Евы. Вольф почувствовал, как у него защемило сердце: «Мерзавка! Бесстыжая мерзавка, вот кто она! И это моя сестра! Неблагодарная! Сколько лет я ее опекал, оберегал, и все для того, чтобы она смылась и, в конце концов, сгинула».
Гауляйтеру стало не по себе от малознакомого, давно позабытого чувства, грозящего прорвать плотину нордического спокойствия. Вольф совершил внутреннее усилие и подавил ростки горечи.
«Дело партии и расы превыше всего, – сказал он сам себе, – выше родственных отношений, выше дружбы, выше любви!»
И, чтобы окончательно возобладать над никчемными и лишними в этой жизни эмоциями, гауляйтер вскочил с кресла, схватил письмо Феликса Фольгера и, вытащив из кармана зажигалку «Зиппо», с третьей попытки поджег его. По бумаге побежали красно-желтые языки пламени, и Вольф, созерцая разрастающийся огонь, напряженно прошептал:
– Нет у меня никакой сестры. И никогда не было. И письма этого никогда не было.
«И пусть только попробует кто-нибудь произнести имя Евы вслух, убью! – подумал гауляйтер. – Не было ее, не было никогда… И Кухулина тоже запрещу упоминать. Если он – сверхчеловек, тогда он должен был прийти в Рейх, уберменши тянутся к уберменшам. А если он отверг нас, значит… значит, его НЕ СУЩЕСТВУЕТ!!!»
В комнате запахло горелым. Гауляйтер Пушкинской Вольф поднял глаза и посмотрел сквозь дымок на свастику одного из знамен. Из-за нагретого, колеблющегося воздуха в сумраке помещения казалось, что она двигалась по кругу.
31 декабря 2033 года
День
Председатель Красной Линии товарищ Москвин, постучав пальцем по беличьему колесу, по которому бежал хомяк, и отпив из граненого стакана в подстаканнике грибного чаю, дочитал последнюю строчку письма.
– Ага, – медленно протянул он. – А этот Фольгер, он фашист?
Человек с худым, нездоровым лицом и тонкой бородкой, сидящий за столом напротив, кашлянул в кулак и сказал:
– Это сталкер, сотрудничавший с Четвертым Рейхом. В основном в вопросах доставки ценностей с поверхности.
– Ага… значит, все-таки фашист, – сделал вывод председатель.
– Нам выгодней представить его как человека с трудной судьбой, товарищ Москвин. Как индивида, запутавшегося в своих взглядах, но прозревшего под конец жизни, увидевшего всю суть классовых противоречий буржуазного общества Ганзы и внутренне осудившего милитаристские устремления Четвертого Рейха. Именно поэтому, гонимый совестью, он решил участвовать в Играх по подложным документам и тем самым опозорить Ганзу и Рейх. Это неплохой ход в данной ситуации, – человек с худым лицом закончил свою речь и, немного помедлив, добавил: – по-моему.
– Давай, Яков, я сам буду решать, что нам выгодней, – повысил тон председатель.
В нагрянувшей тишине было слышно лишь поскрипывание оси беличьего колеса да шуршание лапок хомяка о выступы.
– Ладно, – смягчился товарищ Москвин, – ты у нас главный разведчик, пускай будет по-твоему.
В спецвагоне для высокопоставленных чиновников Красной Линии вновь воцарилось молчание. Председатель, тяжело вздохнув, бросил усталый взгляд на бегущего на одном месте грызуна. Трудный был год, сложный очень. Только этот хомяк и радует. Не какой-нибудь мутант, а настоящий живой хомяк. Большая редкость в современном мире. Лишь бы не сдох…
Мысль о смерти любимой зверюшки рассердила товарища Москвина, и он тут же сорвал злость на разведчике:
– Конечно, сейчас лучше этого фашиста представить именно в таком виде, вы же просрали Игры! Да еще как просрали! Каких ребят впустую положили! До слез жалко! Что ты мне говорил, Яков?! Что настоящую мазь выкрали, что она тварей этих отпугивать будет. Как их там? Глаберов! А что оказалось? Липа! Вот что оказалось!
– Товарищ Москвин, провал операции я беру полностью на себя и готов понести соответствующие наказание, – в голосе Якова зазвенела сталь.
– Конечно, готов, – председатель махнул рукой, – да только убери тебя, и на твоем месте еще большая бестолочь окажется! Других не имеем! Нет уж, оставайся.
