Василий Горъ - Демон. Книга 3
– Ну, да… Мне сейчас не до женщин… – вспомнив похороны Дона Эухенио и беседу с его старшим сыном, мрачно пробормотал Элжберт.
– А на пятый день эта вертихвостка нашла себе нового ухажера… – сделав небольшую паузу, Нойсс с интересом посмотрел на собеседника. И, заметив, что особого интереса на его лице не появилось, слегка сник: – Он программист. Сотрудник той же 'OverSoft-DTF'. Вроде бы близкий друг нашего 'героя'. В отличие от ее бывшего супруга и вас умудрившийся заработать на кризисе серьезные деньги…
– В смысле? – при воспоминании о потере восьмидесяти миллионов кредитов Беарн-младший заскрипел зубами.
– Судя по тому, что рассказывал госпоже Лативе этот тип, он сварганил какую-то хитрую программку, которая 'отщипывает' от выигрыша клиентов развлекательных центров смешную сумму в четыре десятых процента. И через цепочку 'левых' операций переводит их на его личный счет. Вероятнее всего, он воспользовался примером господина Крю и прописал ее в следующие обновления…
– Вот урод! – представив себе, что кто-то пасется на его АСВВ , Элжберт изо всех сил сжал кулаки.
– Хе-хе! Бывшей супруге Мозли Крю снова не повезло: ее новым ухажером уже заинтересовался отдел 'ITD'… Сядет он однозначно…
– Туда ему и дорога. Что стало с самим Мозли?
– Дальше начинаются догадки. Скорее всего, посмотрев диалог своей бывшей жены с новым любовником, он понял, что вернуть ее обратно не удастся. И зачем-то влез в Галанет. Судя про трафику, ночь, проведенную его ненаглядной женушкой с новым любовником, он не спал вообще. И весь следующий день – тоже. А вечером решил покончить жизнь самоубийством. Надиктовав прощальное письмо на комм, он выставил время его отправления на утро следующего дня, внес коррективы в программное обеспечение СТК и СОАС своей квартиры, подключил к климатизатору медблок, принял снотворное и улегся спать… Нет, чтобы умереть, как нормальный мужик – выскочить из окна или застрелиться! Нет – он синтезировал какой-то отравляющий газ и задохнулся во сне… – возмущенно посмотрев на Элжберта, капитан со всей силы врезал по столу ладонью. И, поймав взлетевшую в воздух ложку, чуть менее экспрессивно добавил: – В общем, когда мы вломились в его квартиру, допрашивать его было уже бесполезно…
– Я восхищен вашей профессиональной хваткой, капитан… – почти не кривя душой, воскликнул Элжберт. – Такой самоотверженный труд не должен оставаться без вознаграждения. Я, как истинный поклонник вашего таланта, позволил себе сделать вам небольшой презент…
– Большое спасибо, сэр… – бросив взгляд на свой комм, на котором высветилась шестизначная цифра, капитан запнулся на полуслове. – Мда… Э-э-э… Можете быть уверены, что в моем отчете о проведенном расследовании не будет никакого упоминания о той маленькой интрижке, которую… которой, в общем-то, и не существовало… Кстати, письмо господина Крю так не успело уйти в Сеть. Весьма занятная штуковина. Если у вас есть желание познакомиться с этим шедевром эпистолярного жанра, то я могу подарить вам единственную сохранившуюся копию…
Взяв со стола кристалл с записью, Элжберт неторопливо убрал его в карман, а потом, посмотрев в глаза собеседнику, зачем-то поинтересовался:
– А что с оригиналом?
– Увы, в результате трагической случайности он оказался уничтожен…
– Доброе утро, Латива! Доброе… Слово, смысл которого давным-давно забыт… Доброта – это нечто эфемерное, сказочное, давно забытое! И никому уже не нужное… Канувшее в далекое прошлое вместе с понятиями Честь, Совесть, Любовь… Сижу, смотрю на оптический датчик своего комма и представляю твое лицо… Вернее, не лицо – лица! А их у тебя так много, что меня, увидевшего только часть из них, до сих пор трясет от обиды и омерзения… Нет… Пожалуй, я кривлю душой – к тебе оба этих чувства не имеют никакого отношения. Меня трясет не от этого. И о тебе я думаю иначе… Да… О тебе – с грустью… Знаешь, мне было очень трудно смириться с мыслью, что в твоем сердце нет места ни для кого, кроме тебя-любимой. Не менее сложно было понять, что ты в своем эгоизме достигла совершенства… и почти невозможно оказалось тебя простить. Впрочем… почему 'невозможно'? Ведь смог же, правда? А еще я пришел к интересному выводу: моя любовь – слепа! И все эти годы я грелся не о твои чувства, а об отражение своих собственных! С ума сойти, правда? Хотя, нет… Сходить с ума от этого – глупо… Весь ужас – в другом! В том, что ты, при всем твоем чудовищном эгоизме и меркантильности – лишь жалкое подобие меня… Нет, если не присматриваться, то все смотрится довольно прилично: я слаб, наивен и плохо приспособлен к этой жизни. Я умею любить, радоваться мелочам, отдавать всю душу тому, кому люблю… и совершенно не способен ненавидеть. Представь себе, вместо того чтобы упиваться свершившейся местью, я в сотый раз прокручиваю одну и ту же запись репортажа из 'Золотого Дна' и… схожу с ума от угрызений совести. Да, во мне нет ревности к твоему бывшему любовнику. И мне плевать, поймешь ли ты, что не в деньгах счастье. А еще нет ненависти к Вадиму Мейерхольду, оказавшемуся чертовски шустрым, предприимчивым и беспринципным. Ведь 'друг' – это тоже слово. Такое же пустое, как 'жена', 'верность' или 'преданность'. Ой, о чем это я? А… Про себя… Да… Знаешь, то, что я тебе перечислил – только красивая оболочка. Внешняя сторона меня! На самом деле все не так! Я – чудовище, по своему скудоумию оказавшееся способным ввергнуть мир в очередной кровавый кризис! Я – человек, который в угоду своим жалким желаниям хладнокровно убил тысячи ни в чем не повинных людей! Загляни в Галанет – и тебя захлестнет волна рассказов о волне самоубийств, банкротствах, судебных исках… Кровь на полу 'Золотого Дна', под стенами 'небоскреба самоубийц' и где-то там еще – все это тяжким грузом лежит на моей совести! Странно, да? Единственное чувство, которое я сейчас испытываю – это БОЛЬ! С ума сойти – если бы не моя ревность, то тысячи людей продолжали бы жить, чему-то радоваться и огорчаться, смеяться, плакать, грустить… Плохие, хорошие – они бы ЖИЛИ… Какое я имел право распоряжаться их судьбами? Я, какой-то жалкий программист из заштатного городка заштатной планеты? Никакого! Поэтому обида и омерзение, о которых я тебе говорил в самом начале письма – не к тебе… Мда… Нет, я не буду просить у тебя прощения: ведь зло, которое я выпустил в мир, никак тебя не зацепило. Рано или поздно, но у Элжберта Беарна-младшего появилась бы новая любовница. И ты, урвав кусок от его пирога, перескочила бы в постель к следующему толстосуму. Какая разница, кто бы им оказался – тот же Мейерхольд, или Рокуэлл, или Фиш? Да никакой! Это твоя жизнь и твой выбор… Если извиняться – то перед теми, кого я разорил, выгнал на панель или убил. Или перед детьми, лишившимися родительского тепла и ласки только ПО МОЕЙ ВИНЕ… Но любые извинения – это тоже СЛОВА. Набор букв. Сотрясения воздуха. А от них – не холодно и не жарко… Тогда зачем я все это тебе говорю, спросишь ты… Если честно – то не знаю. Мне кажется, что это письмо – просто разговор со своей совестью… И попытка выплеснуть боль своей души… Смешно: выплеснуть БОЛЬ – и СЛОВАМИ… Эх… Ладно… Время слов заканчивается… Прощай…
