Прямо за углом (СИ) - Катлас Эдуард

Но я старательно их переписал. Потом хотел обжечь дощечки, но передумал. Этот язык мне неизвестен, и мне неизвестно, что за надписи стягами стояли в мертвом вулканическом мире. Может быть, именно они и привели его к гибели.

Вспоминая те монолиты, оглядывая стены этого убежища, а начинал тихо верить в силу правильно написанного слова.

И не зная значений, не хотел делиться незнакомым знанием.

Я уничтожил эти таблички, и написал те же символы снова. Переписывал раз за разом, пока не уверился окончательно, что я не вспомню ничего больше, но и не забуду, что вбил себе в память. Не забуду достаточно долго, пока не доберусь до бумаги, и не смогу записать их для самого себя и покопаться в том, что я смогу вытащить из этих обрывков.

Я стал быстро запоминать, за последнее время изучив столько языков, получил много практики. Поэтому я продолжил. Собрал все надписи на латыни, которые нашел, и запомнил их — точно также, выписывая их на глиняные дощечки, заучивая их в длинных переходах. Их и уничтожать не надо было, поэтому я просто складывал дощечки и брал новые, периодически возвращаясь к архивам, если мне начинало казаться, что я забывал что-то из уже изученного.

Via sacra — что то о сакральности, святости?

Deus ipse se fecit — первое слово это начало бога из машины. Deus ex machina — бог из машины, сейчас фраза приобрела новый смысл, но раньше ее использовали проще — это всего лишь когда механизм поднимал на сцену бога, когда драматург не знал, как выпутаться из проблем в сценарии, в который, наверняка сам себя и загнал. Этот механизм поднимал бога, тот быстро решал все проблемы актеров на сцене, или пояснял недалеким зрителям всю глубину пьесы и ее тайные смыслы, и сваливал. Занавес. Так что во фразе — что-то про бога. Запомнить, потом найти.

Больше всего меня волновала латынь, которая оказывалась начертана рядом с чужими языками. Возможно, римлянин что-то понимал, и пытался сделать перевод? Тогда тем более их надо запомнить.

Fructus temporum — это я понял. Временный фрукт. Скоропортящийся продукт? Нет. В красивом изложении это — плод времени. Фраза нашлась у одного из лавовых источников, где рядом с лавой тек ручеек. Из ручейка поливалась маленькая делянка с растениями. Растения росли, причем хорошо росли — у них была и вода, и тепло, и даже немного света. Росли куда-то во тьму, в высоту, вверх пещеры, которого не было видно.

И на который, отметил я себе, обязательно нужно забраться, посмотреть, нет ли там еще проходов.

Там и нашел я этот скоропортящийся фрукт. Плод времени. И фрукт нашел. Несколько маленьких неспелых плодов, которые, видимо, вызревали здесь крайне медленно. Вызревали, и если их никто не срывал, падали в подготовленную внизу делянку, с водой и мелким щебнем. Некоторые, наиболее везучие, прорастали.

Поесть тут оказалось нечего, я собрал несколько косточек, которые не попали по назначению, положил в воду, в надежде, что они не засохли окончательно. Пусть растут.

Post nubila sol. Солнце в конце. Пост — после. После солнца? На закате что-ли. Хотя слово в середине. После чего-то взойдет солнце. Допустим, после ночи. После ночи — солнце. Красиво, поэтому похоже. Или после тьмы — солнце. Еще красивее.

Когда я более или менее вытащил все что смог, из латыни, я перешел на совсем чуждые языки.

Обидно было понимать, что возможно некоторые из них я и знаю, шанс не нулевой. Но все те языки, которые я знал — я знал только разговорный, письменных — всего несколько. Я мог знать язык, что был передо мной на стене, но даже не понимать, что это он.

Но языков все равно было много больше. Они переплетались, кое-где я прямо видел попытки перевода с одного на другой — кто-то старался, делал заметки, отставлял подсказки.

Любой из Ходящих, знающих хотя бы пару языков из местных, был бесценен, потому что мог быстро продвинуться дальше в понимании надписей, открытии хотя бы части дверей.

Я к таким не относился. Я не знал нормально даже единственный язык мира, в котором был рожден.

Недоработка.

Где-то они спускались до наскальной живописи, и это очень помогало.

Вот солнце. Вот символ рядом с ним. Хорошо, допустим, символ — значит солнце. Только если солнце обозначается символом, то у них не буквы, а иероглифы? И потом, ни этот иероглиф, ни похожего на них я не нашел больше нигде. Тупик.

Мне нужно было время, а его, как оказалось, не хватало. Даже здесь — в месте без малейших намеков на искушения, без возможности поваляться в мягкой постели, лучше еще и не одному, без нормальной еды и возможности устроить застолье.

Вода, полив растений, еда, удобрения, прорубание тоннеля.

Самое лучшее, что я мог сделать, это исключить из всего этого тоннель.

Но именно этого я делать не стал. Для меня это стояло наравне со священным обетом. Я видел, сколько километров тоннеля прорубили до меня. И не хотел подводить тех, кто годами двигал границу этого убежища вперед.

Только на их упорстве оно вообще возникло.

Это место нашей силы. Место, куда почему-то ходящие прибывали очень часто, значительно чаще, чем в любые другие точки. Место притяжения в этом пузыре-вселенной, где сосредоточены наши появления. Долгими часами, махая кайлом, я представлял себе, как это выглядело в первый раз.

Ему дико повезло. Но должно же к человеку хоть иногда приходить удача в этой бескрайней вселенной, во всем множестве ее реинкарнаций, хоть в каком-то из потаенных уголков бесчисленных планет.

Думаю, ему дико повезло. Он появился не в темной замкнутом гроте, а где-то, в одной из пещер, где текла лава, и была вода. Возможно, были и какие-то растения, или хотя бы какой-то мох.

У него был свет, у него была вода. Ему повезло неимоверно. Он смог быстро исследовать окрестности и понять, что замкнут там, в той пещере, навсегда. Оказалось, что мох может поддерживать его силы, или это все-таки было растение со съедобными листьями? Да неважно, пару недель он мог продержаться и на одной воде, а если бы нашел хоть какое-то подобие белка и углеводов, то сразу прыгнул бы вперед в своем развитии в этом мире.

Он знал, сколько у него времени в этом мире, хотя бы примерно. Он закладывал здесь фундамент, и заложил его правильно. Я не знаю — может быть под его ногами уже хрустели кости его предшественников. Для одного это стало бы поводов сдаться и сложить руки. Для другого — мотивом действовать быстрее и решительней.

Он не собирался сдаваться. Ручей с водой тек куда-то, и откуда-то. Думаю, с него он и начал. Нашел камень, еще один, попытался сделать первый инструмент. Ободрав все руки и перепробовав кучу вариантов, за первое свое посещение этого места он сделал несколько удобных камней, возможно, какие-то подобия клиньев, и начал вгрызаться в скалу, вдоль ручья, пытаясь расширить проход, пытаясь увеличить ареал своего обитания.

Время шло. Возможно, он бывал здесь десятки раз. Растил лианы вдоль стен, поливал их, размножал. Отводил лаву от мест, где она мешала. Искал проходы и пустоты в тех местах, которые оставались незанятыми после лавы. Рубил тоннель вдоль ручья.

Я не знаю, успел ли он найти железо, или это был кто-то из его духовных потомков.

Но он заложил основу. Обтесал первый камень, придав ему вид рубила, клина, молота без рукояти.

Я не знаю, лежит ли он в склепе. Вряд ли, думаю, склеп появился здесь тысячелетиями позже.

Но он проторил дорогу. Остальным стало легко. Кто-то переплавил руду, кто-то сделал форму, кто-то понял, что воду к растениям можно подводить напрямик из ручья, другие, много позже, прорубили тоннели к новым пещерам, и новым чудесам этого мира.

Но он оказался первым, тем, кто начал. Кто поднял камень и решил, что даже в этом мире можно выжить.

Может быть, он видел миры и похуже.

Как я.

Прорубая тоннель — то, что я считал своим основным занятием, я все время размышлял над тем, по каким принципам выбирается направление.