Дмитрий Самохин - У смерти твои глаза
– Стой, стрелять буду!!
Согласен, банальная фраза. Но в тот момент не пришло ничего умнее.
Бандит дрогнул и выглянул из‑за плеча удерживаемой насильно женщины. Я увидел его лицо и узнал. Удар в солнечное сплетение. Дыхание остановилось. Я жадно хватаю ртом воздух, но никак не могу вдохнуть. Чувствую, как моя рука с пистолетом опускается, а злодей направляет пистолет на меня. Я ничего не могу поделать. Я узнал его. И это затормозило меня. Я не ожидал такого поворота событий и понимал, что вот сейчас он выстрелит. Но продолжал стоять камнем, точно покинул тело, и теперь незримым наблюдателем витал подле и с равнодушием следил за тем, что произойдет дальше.
Грянул выстрел.
Я не почувствовал ничего. Никакой боли и изменения. Я остался стоять не шелохнувшись, наблюдая, как Аграник Маркарян удивленно падает в воду, увлекая удерживаемую им женщину за собой.
Я почувствовал, что способен двигаться, обернулся и увидел, как мне из рубки приветливо машет рукой Кубинец.
Я ринулся было спасать женщину, которой грозило купание в ледяной воде, но она освободилась сама. Вывернулась из рук Аграника и упала на палубу. А Маркарян плюхнулся в воду.
Я обессиленно сел на палубу, положил рядом пистолет и зажмурил глаза.
Аграник Маркарян. Кто‑кто, а на него никогда не мог бы подумать. К тому же я был уверен, что он мертв, и не брал его в расчет, когда пытался вычислить хозяина. Конечно, оставалась вероятность того, что Маркарян случайно оказался в доме Ульяна. Или Мертвый удерживал его. Но мне не верилось в это. Я понимал, что Аграник Маркарян и был хозяином. Тем самым искомым Кукловодом. Человеком, стоявшим за всем заговором. Человеком, мечтавшим вырваться за пределы круга, в котором оказался. Мой бывший друг, соратник. Я с ним неоднократно вместе под пули ходил, а теперь мы оказались по разные стороны барьера. Я в одном окопе, а он в рядах врага.
Идиотизм какой‑то!
Раздался шум шагов, и рядом со мной сел Гонза Кубинец.
– Ты видел? – спросил я.
– Ага! – отозвался Кубинец. – Хитрая бестия. Как и ты смерть свою инсценировал. Все и поверили.
– Одной доски фигуры‑то, – согласился я.
– Ты думаешь, он главный?
– Уверен. Все отлично складывается. И не сомневаюсь, что люди ФСБ знали всю фальшивость сообщения о смерти Маркаряна. Небось его прикрывали, потому и не отозвались на мое сообщение.
– Ну все. Теперь все закончилось, – облегченно протянул Кубинец.
– Хотелось бы верить, – скептически пробормотал я, поднимаясь с палубы.
– Давай девчонку посмотрим.
Я перепрыгнул на чужую палубу и подошел к лежащей на спине женщине. Она часто дышала и смотрела в небо.
– Я могу чем‑нибудь помочь? – спросил я, но ответа не получил.
Вместо этого услышал массу нового и интересного о своей персоне.
Кубинец подоспел ко мне и предложил:
– Может, заткнем рот, чтобы не сквернословила.
Предложение подействовало на женщину отрезвляюще. Она умолкла.
Я осмотрелся по сторонам, ожидая увидеть море крови, но вместо этого обнаружил лишь жалкие капли. Сердце екнуло в предчувствии. Ледяным голосом я спросил Кубинца:
– Ты куда целил?
– Маркаряну‑то? В голову, – получил я ответ. – Но думаю, что не попал. Он в последний миг дернулся.
Я матюгнулся и, не раздеваясь, перепрыгнул за борт. Похоже, мое дурное предчувствие получало фактическое подтверждение. Маркарян был жив. Оттого‑то я увидел лишь капли крови на палубе. Он ушел в последний момент из зоны поражения. Но пуля угодила в него. Клюнула сильно. Наверное, куда‑то в плечо или в руку. Это было уже не важно. Главное то, что Маркарян мог выжить.
Грязная ледяная вода приняла меня и сомкнулась над головой. Я не закрывал глаза, но в темноте ничего не мог разобрать. Я всплывал на поверхность, чтобы глотнуть воздух, и вновь нырял. Я искал тело Маркаряна, но не мог его найти.
Спустя десять минут безуспешных поисков я, безумно замерзший, выбрался на палубу вражеского катера. Зубы яростно клацали, а меня била дрожь. Но Маркаряна я не нашел. Кубинец помог мне перебраться на катер. Женщина последовала за нами. На «икаре» Гонза закутал меня в теплые чехлы, которые покрывали кресла, и, порывшись в настенном шкафчике, извлек бутылку водки. Я терпеть не могу водку. У меня на нее аллергия. Стоит понюхать пробку – и рвотные рефлексы мучить начинают. Но тут хлебнул изрядно и даже не поморщился.
– Пусто. Тела нет, – сообщил я, когда сумел справиться с дрожью и вновь приложился к бутылке.
Каждая жилочка постепенно наполнилась теплом. Холод не спеша покидал меня, как и воспоминание о купании в ледяной невской воде.
– Ты думаешь? – настороженно спросил Кубинец.
– Уверен. Ты ему лишь плечо прострелил. Так что мы его упустили.
Кубинец отобрал у меня из рук бутылку и налил себе граммов двести. Залпом опрокинул и пробормотал:
– Только бы вэпээс не тормознули. – Через минуту он добавил: – Где же теперь эту тварь искать? Я зло улыбнулся и обнадежил:
– Кажется, я знаю.
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
Билеты на Центральную трибуну, находившуюся подле императорской ложи, нам вновь достал Ваня Дубай. Откликнулся на первый же звонок. И приехал сам в сопровождении трех бойцов. Выглядела вся троица уставшей и печальной. Сказывалась ночь, проведенная в боевых столкновениях. Я, возвратившись домой, хоть сумел всхрапнуть на диванчике в кабинете, но голова была свинцовой, а настроение колебалось от злобно‑львиного до яростно‑носорожьего. Кубинец‑то вообще не ложился. Перетащил тело Ираклия в одну из комнат дома и стал обзванивать похоронные конторы. Вызвал полицию, не замедлившую откликнуться. Приехала тут же. Освидетельствовала тело. С пристрастием допросила Гонзу. Затем настала моя очередь. Я выложил лицам в форме все, что думал и хотел сказать. Этим они не удовлетворились. И собрались забрать меня в участок. Но вмешался случай. На пороге нарисовался Ваня Дубай. Кубинец открыл ему. И когда Ваня вник в расположение сил, вступился. Лицо‑то у Вани незасвеченное. Мало кто знает о его существовании в преступном мире. А те, кто знает, предпочитают молчать. Если бы полицейские узнали, кто стоит перед ними, они бы не восприняли его слов на веру. А арестовали бы всех скопом, да в участок. А там, может, суток через десять о нашем существовании кто‑нибудь и вспомнил бы.
Разобравшись с полицией, Ваня Дубай проводил служивых до порога, а затем вернулся в кабинет, где развалился в кресле и попросил сигару. Я протянул ему коробку. Он вытащил толстую, содрал с нее пленку, откусил кончик, сплюнул его в мусорную корзинку и закурил.
– Как Ульян поживает? – осторожно поинтересовался я.
Каменные лики бойцов, которые и должны оставаться в любой ситуации каменными, дрогнули и окрасились в хищные улыбки.
– Уже не поживает, – ответил Ваня и замолчал.
Он был сегодня какой‑то неразговорчивый.
Я подумал откупорить бутылку пива, но спустя минутное колебание расхотел. Представляю, как меня потянет в сон после суточного воздержания от подушки.
– Ульян сам нарвался. Вторжения он не ожидал, – внезапно подал голос Дубай. – А когда понял, с кем имеет дело, не пожелал складывать лапки крестиком. Ответил в полную силу. Братков много мы потеряли в эту ночь.
Дубай протянул мне билеты и сообщил, что на трибуну пойдет вместе с нами. Хочет он взглянуть в лицо тому человеку, что всю эту дьяволиаду затеял. Я собрался было сначала возразить, но передумал. Пусть идет. В конце концов неясно еще, как обернется дело. Как лягут карты. Но как бы они ни легли, Аграник Маркарян мой. Я его никому не отдам. Это уже личное.
Ваня Дубай покинул мой дом, пообещав вернуться к вечеру. Кубинец, получив от полиции официальный документ на проведение похорон, засуетился и повис на телефоне, обзванивая похоронные конторы. Он сообщил о смерти Ираклия в полицейский участок, где тот долгое время работал, и попытался выяснить – были ли у Стеблина родственники и кто его душеприказчик. По первому пункту ответ был – никаких родственников. По второму – точный адрес с телефоном, записанный на клочок бумажки.
Оставив Кубинца разбираться с похоронами, я поднялся в свою спальню, прилег на кровать, думая, что заснуть не смогу, и рухнул в тяжелый, вязкий сон, полный кошмаров. Я проболтался между сном и явью до самого вечера, а, когда поднялся с постели, подумал, что лучше бы и вовсе не ложился. Настроение у меня было мрачное, а на душе скребли кошки.
Ваня Дубай был как всегда точен. Ровно в половине пятого вечера появился на пороге нашего дома, в сопровождении знакомого эскорта. Выглядел сурово и свежо.
На Водную феерию отправились на разных катерах, всем видом своим показывая, что мы не из одной компании. Даже разъехались в разные стороны, чтобы встретиться на Дворцовой площади. На лобовом стекле «икара» красовалась ярко‑красная наклейка, обозначавшая право беспрепятственного проезда по городу в дни празднования юбилея. Ее вместе с билетами мне вручил Ваня Дубай. Оставалось только гадать, откуда он доставал билеты и наклейки, правом на получение которых обладали только государственные чиновники и VIP‑персоны.
