Василий Звягинцев - Дырка для ордена
Сергей до последнего не мог понять, почему оттуда, сверху, не бросился резервный наряд, чтобы полностью заблокировать притон. Элементарная схема. Один боец у двери — не прикрытие. Хотя, конечно, лестница длинная и крутая.
Уже когда они были почти у цели, то ли у местных бандитов, то ли у сыщиков терпение кончилось. Часто загремели настоящие, без дураков, выстрелы на поражение. Из трех или четырех стволов сразу.
Ляхов, машинально втягивая голову в плечи, ступил на нижние ступеньки трапа и вдруг увидел невероятное.
Тарханов с разбегу вскочил на ближний к лестнице столик, оттолкнулся и взмыл в воздух почти вертикально на более чем трехметровую высоту, что в принципе невозможно и олимпийскому чемпиону по прыжкам. (Вадим не заметил, что на полпути Сергей успел выброшенной вбок правой рукой оттолкнуться от выступающей кромки ступеньки и тут же ухватился левой за чугунную балясину перил.) Вцепился руками в ограждение трапа, как гимнаст через брусья, перенес тело через перила и оказался лицом к лицу с привратным стражем.
Неуловимо резкий удар в печень, пинок ногой, и Ляхов едва успел вжаться в стену, чтобы беспорядочно кувыркающаяся по ступенькам фигура не увлекла его за собой.
Прорвались.
Тарханов захлопнул за собой дверь. Выхватил из узкого кармана вдоль брючного шва стандартный десантный нож, коротко замахнулся и, как гвоздем-двухсоткой, пришил полотнище к косяку. Жалко ножа, да уж ладно. Тем более, он все равно без номера и к штатному имуществу не относится.
Проходными дворами, только теперь не в сторону Тверской, а вправо, они выбежали на Петровку, потом в тень каштанов Петровского бульвара.
Остановились. Перевели дух. Осмотрелись. Погони не было.
В Колобовском переулке свернули в еще один двор, заперли за собой калитку, присели на лавочку у подъезда.
— Так. Что скажешь? Надежный кабачок? — поинтересовался Тарханов, закуривая и пряча сигарету в рукаве.
Ляхов молчал, прислушиваясь. Все было на удивление тихо. Ни звука чужих шагов поблизости, ни свистков городовых на близлежащих улицах. Да и оторвались они прилично.
— Что я скажу? Скорее всего — случайность. Притон, он и есть притон. Попали под плановую облаву. Иначе все бы сразу на нас кинулись. А так…
— Извини, доктор, но где-то ты как бы еще и пацан, невзирая на чины. Разве полицейская облава может главный вход не блокировать? И входят они совсем не так, и говорят по-другому. За нами шли, точно говорю.
— Да брось. — Вадим тоже закурил. Свет из окон дальнего флигеля до них не доставал, только иногда показывающаяся в разрывах облаков луна моментами обозначала опершегося локтями на колени и пускающего дым вниз, под ноги, капитана. — Как они за нами идти могли? Ты с вокзала звонил, говорили мы минуту от силы, если б мой телефон слушали, меня б давным-давно взять можно было.
— Зачем им тебя брать? Одного-то? Вот, слушали-слушали и дождались, когда мы встретимся.
— Ну и?
— Что — и? Аппаратура у них классная. Я в Нью-Йорке тоже удивлялся, пока с тем парнем по душам не поговорил. Не врал нам Чекменев.
— Нет. Не согласен. Тогда бы мы не ушли так просто. А тут — даже смешно. Трах-бах, кто-то кому-то в морду, пуля в лампочку — и операция сорвана.
— В том и дело, брат. Так операции и срываются. Давай-давай, бегом, вперед, за пятнадцать минут подхватили тех, кто под руками был, план составляли на ходу. Вот и результат. Совершенно как со мной в Нью-Йорке.
Но ничего, я теперь не один.
Они свой ход сделали, следующий — наш.
Глава двадцатая
…Елена подготовила обстоятельную докладную для представляющего здесь интересы дона Херардо человека, из которой со всей убедительностью следовало, что Вадима Ляхова на территории России в настоящее время нет, и даже его родителям неизвестно, где он и когда объявится.
Не скрыла и того, что по содержащемуся в письме намеку он, предположительно, выполняет специальное задание в тех местах, где в изобилии растут кокосовые пальмы.
Чтобы предупредить возможные дополнительные вопросы, указала и то, что ни о каких вещах, переданных или пересланных им в Россию, Вадим также не упоминал, так что, можно предположить, сабля по-прежнему находится при нем.
Закончила писать, перечла докладную, и только сейчас ей пришло в голову, что что-то здесь не так. Если форма определяется содержанием, то у нее получилось донесение тайного агента своему руководству, а не вежливый ответ на деликатную просьбу о помощи.
Вдруг так оно и есть? Не зря ведь Вадим столь тщательно скрывает свое местопребывание даже от отца — человека, наверняка допущенного к самым важным государственным секретам. Один-единственный намек себе позволил, при том, что письмо без обратного адреса и не подписано.
Она снова достала из бювара с личными бумагами сложенный вдвое тунисский журнал и записанный по горячим следам перевод.
Вчитываясь в каждую фразу, пыталась уловить ранее не замеченные смыслы.
Нет, ничего нового. Чисто информационная заметка, из которой при всем желании нельзя выжать хоть сколько-нибудь значащую информацию. При внимательном чтении даже меньше, чем при первом, излишне эмоциональном.
Однако тем более непонятны причины поведения Ляхова. Если он действительно участвовал в тяжелом, но, видимо, успешном для нас сражении, за которое, скорее всего, и получил высокую награду, почему окружил все такой тайной? Нет, конечно, ясно, что не сам окружил, кое-кто повыше. Но почему?
Мало ли на планете происходит войн, конфликтов и вооруженных стычек, в которых участвуют и российские солдаты. И пишут о них, и в новостях кинохронику показывают, и награждают. А здесь — полная тишина. Она ведь так и не услышала нигде больше об этом бое, хотя после того, как купила журнальчик, просмотрела на компьютере в посольской библиотеке все основные газеты, русские и иностранные, за прошедшие после 1 января две недели. И — ничего.
Разве что случилось там нечто такое, тайное и страшное, из-за чего наложено на информацию непреодолимое табу. Причем — с обеих сторон. В противном-то случае чувствующая себя обиженной сторона обычно поднимает такой шум, так яростно апеллирует к общественному мнению…
Она понимала, что не с ее способностями и подготовкой проникнуть в эту загадку. И совершенно не с кем посоветоваться.
Но почему она не открылась отцу Вадима? Он бы наверняка что-нибудь придумал. Неужели подсознательно понимала, что и ему — тоже нельзя знать?
А если действительно все дело именно в сабле или не в сабле, а в чем-то другом, но настолько ценном, что за ним охотятся по обе стороны Атлантического океана, и именно поэтому исчез Ляхов? Спрятался от всех. А она, выходит, помогает его врагам…
Ей теперь что, тоже исчезнуть?
Вдруг, получив от нее информацию, пусть и отрицательную, ее просто уничтожат, чтобы не оставлять лишнего свидетеля. А куда бежать?
Где она, одинокая, слабая женщина, может скрыться от людей, которые за несколько дней сумели вычислить ее, найти аж в Аргентине?
Единственное, куда можно обратиться, так это к мужу. Хотя чем он ей поможет оттуда?
И все же она набрала номер посольства. Целых пять минут слушала долгие гудки. Невероятно. Даже ночью на этом телефоне всегда сидел дежурный. Она положила трубку, позвонила в МИД, представилась. Спросила, не знают ли они чего-нибудь о советнике Сигареве. Он не звонит уже неделю, и она очень беспокоится.
— Для беспокойства оснований нет. Просто посольство сейчас меняет дислокацию, общедоступной связи с ним нет. Но, наверное, еще через неделю все устроится, и муж вам непременно перезвонит. Или даст знать о себе иным способом. Зато есть приятная для вас новость. С начала боевых действий сотрудникам посольства установлен двойной оклад и выплаты полевых денег. Денежный аттестат на вас поступил, и вы хоть сегодня можете получить причитающиеся суммы.
Она поблагодарила и повесила трубку. Муж жив-здоров, и этого пока достаточно. А неожиданные деньги лишними не будут. Особенно в ее обстоятельствах.
Ну и что делать? Вернуться к родителям в Питер? Не очень-то она там и нужна. Ничем они ей не помогут и ни от чего не защитят.
Вот разве что…
Елена спустилась в холл гостиницы. Сегодня как раз дежурила Нина Петровна, очень милая женщина, с которой они буквально с первого дня почувствовали взаимную симпатию.
— Что у вас, Еленочка? Проблемы какие-то возникли? — Наметанным глазом женщина заметила ее напряженное лицо.
— Да какие у меня проблемы? Скучно просто, тоскливо. Муж не звонит и не пишет, а там все-таки война.
— Да-да, я сегодня новости смотрела. Ужас прямо, стреляют, бомбят, Буэнос-Айрес горит, Рио-де-Жанейро горит. Что уж они там-то не поделили? Красота такая, море, пальмы…
Елена не собиралась просвещать дежурную насчет проблем Гран-Чако и Чако-Бореаль[40], контроля над шельфом и континентальными рынками сбыта. А также о не решенном за триста лет вопросе об испанской и португальской сферах влияния.
