Сергей Плотников - Из рук врага (СИ)
— …Станция «Город», станция «Город»! Уважаемые пассажиры, не забывайте свои вещи… что? — Я посмотрел на качающего головой Рокса. — Сейчас подберем группу поддержки и припасы, пообедаем в полете.
— Ничего. — Стерх еще раз покачал головой, как бы недоумевая. — Я с тобой знаком без малого двадцать лет… но иногда мне кажется, что тебе не пятьдесят, а десять! Помню, отец тогда сплавил меня дяде, как с друзьями залез на севший на мель баркас возчика: старик совсем не следил за лодкой, и обломок якоря разломал набор на дне как нога — гнилую ступеньку. Лодка, разумеется сразу брюхом на на банку, вода с бортами вровень… пока старик ходил за инструментом, мы и воспользовались: доплыли на досках и давай воображать себя невесть кем! Тогда в порту попасть к нужному пирсу, если пассажиром плыть, проще было по воде, чем обходить по набережным и докам: мало того, что на перо могли поставить средь бела дня за красивую шляпу — так можно было ногу сломать, в мусор насупив, как раз плюнуть… Вот и возили тех, кому карета или конка не по карману лодочники, обычно из тех, кому волнение уже рыбачить не давало. И у каждого пирса противно орали — «причал Сумрачный» или «причал Торговый Западный» — что б, если кто ждет лодку — подходил и садился. И вот мы, голытьба, залезли на лодку и давай орать: «причал Морской Звезды», «причал Доблестного Императорского Флота»… как уж орал-то на нас старый дурак — думал, мы его оскорбить вздумали, выкрикивая места, куда его в жизни не пустят…
— …теперь там все по-другому. — Через паузу, заполненную тишиной, все-таки договорил бывший имперский лейтенант.
— Портовых трущоб больше нет, набережные выложили гранитом, и на месте «дикой» застройки — нормальные подъездные пути и выделенная пешеходная зона. — Внезапно подал голос Фариз. Всю дорогу он просидел у «окна» монитора, наблюдая, как под аэротрамваем проносится совершенно однообразный пейзаж — лес, как и шельферы собирался из регулярных фрагментов — этакая масштабируемая система из «ячеек»: только так можно было добиться его автономного роста. И только так — одним внесенным изменение «апгрейдить» все зоны сразу. — Мне кто-то из вас рассказывал впечатления о Столице, я запомнил. И… Мора Рокс, мне очень знакомо это — мир изменился, изменился может и не мгновенно, но быстро — и ни единого шанса не осталось исполнить глупую детскую мечту. Как ни быстро менялось все, но в процессе это было… логично, в чем-то даже привычно. А через двадцать лет ты просыпаешься и внезапно понимаешь: все это вокруг тебя — чужое. От прошлого остались одни стены домов… да и то не везде.
— Тем не изменения не мешают мне видеть в летающем реактивном контейнере на «солнечной» тяге с питанием от гигантского искусственного леса, да еще и реактивной пушкой на носу — трамвай, кондуктором которого я так хотел стать в шесть лет. — Хмыкнул я, разбавляя почти осязаемый ностальгический туман, повисший в салоне. — И между прочим вам-детям-в-прошло тоже не мешали… некоторые условности. Если уж вспоминать прошлого-себя — то полностью, включая разбитые коленки и… эээ, более широкий взгляд на все вокруг. И, кстати, хочу напомнить, что те изменения, что еще впереди — по сравнению с ними то, что уже произошло — настоящий детский лепет!
Ветви широко разошлись, открывая спуск для воздушного трамвая: в отличии от «обычных» ячеек леса-конструкта именно тут под ярусами совершенно стандартно выглядевших с воздуха вершин была совсем другая «начинка». Древесные стволы ниже превращались в дома и переходы — несколько ярусов, по которым ходили люди (очень много детей и подростков, и больше половины — с тем или иным красноватым оттенком кожи: сказалась «миграционная политика») и двигались отдельные «живые» растения: грузо-распределительные линии и транспорт совсем местного значения. Толпы не было — по меркам земного или даже местного населенного пункта «Город» был полупустой. Но на самом деле на просто не было нужды экономить на пространстве: зданий, в отличии от земли на островах можно было вырастить столько, сколько нужно. На платформе, где приземлялся наш флай-борт, уже ждал заранее предупрежденный Гуурака Мика — а так же ящики, ящики, еще ящики, контейнеры и свертки. И десяток гвардейцев в броне и с оружием: двадцать лет… кто знает, кто или что там сейчас? Лично у меня от того места сохранились не лучшие воспоминания… и давать шанса случайностям я не хотел.
Интерлюдия 13
Бумаги, бумаги, бумаги… Смешно. Можно нарастить уровни производства — в конец концов это оказалось даже не так сложно — но вот изменить людей за это же время оказалось куда сложнее. Только сейчас дети, рожденные в начале «эпохи перемен» и взрослением своим попавшие на стремительное изменение уровня жизни, начинали показывать настоящие результаты, осмысленно принимая новые знания и способные работать самостоятельно. Но если с технической стороной вопроса все было довольно неплохо — механика, физика, математика, даже любимая химия находили своих фанатов, то формирование мировоззрения нового типа происходило с ужасным скрипом. Даром что Святослав вывел из собственности дворянства 90 % пахотных земель — вместе с дворянством «старого типа», в основном, даром, что крестьяне стали «вольным наймом»: вместо кристаллизации из общей среды многочисленных «кулаков»-фермеров толпа бывших «приписанных» все так же, как и раньше, шла на поклон «к хозяину», только теперь не потомственному землевладельцу, а госчиновнику, пригревшемуся на новом месте. Те же, раздуваясь от спеси, делали все, что бы показать свою… как бы сказали на Земле двадцать первого века — «альфа-самцовость»… включая «право первой ночи», в чьем наличии не сомневались ни земледельцы, ни аграрные чиновники. Последние очень удивлялись, когда их вешали. Что интересно, за некоторых даже вступалась толпа ими же старательно втаптываемых в унижение и дикость сервов: мол, государевы люди, куда тащите барина? Барин хороший был, бил только в меру, еще никого собственноручно не запорол, и всегда зерно давал на посев… Тьфу. Столичный Имперский Университет, еще пара южных учебных заведений высшего толка, да буквально пара производственных комплексов (не «опытовых», работающих исключительно при прямом монаршем пригляде и по сути являющимися продолжением столичного ВУЗа, а «нормальных») чьи владельцы-буржуа «просекли фишку», как масло в воде образовывали своего рода «анклавы нового времени» — со своей социальной средой, продвинутым мировоззрением… философскими диспутами, агностикой, нигилизмом и яростной «собачьей свалкой» с церковью Великого Бога! Это при том, что сама церковь получала все те же университетские кадры (не «звезд», разумеется, но тех, кто смог, хотя бы, удержаться до конца обучения) — именно жрецы-«светлые» несли на своих плечах бремя изначального образования основной массы людей, говорили вчерашним средневековым пейзанам и горожанам о том, что Богу не по нраву серость и суеверия.
Церковь Великого Бога… очередная головная боль. Петрович, мир его праху, был с «золотыми руками» — и прилагающейся к ним не пустой головой, хоть и слесарь… и по церковной линии он пошел совсем не зря. Главный жрец, «Осененный» Марк и до того был незаурядным человеком, а после того, как приблизил к себе нового адепта… у «патриарха» Церкви был определенный и редкий талант. По крайне мере, мало кто может принять и органически переработать знания попаданцев о простой механике, арфиметике, базовой химии… и основам маркетинга в единый сплав! Человек, понявший, что именно от него и его церкви надо новому Императору — и давшему это. Невозможно переоценить значение «ликбезов», устроенных на «духовный» манер: сплав предельно упрощенной философской концепции о прямом следствии результата из усилий всегда (потому что это радует Великого Бога![48]) и преподавания простых и понятных «нужных в жизни» умений вроде чтения и простого счета, профилирование под самые «низовые» и многочисленные рабочие профессии — слесаря, столяры, плотники и прочие «работники руками»… Именно на этих людях держалась сейчас промышленная мощь империи: они лили сталь (руками, а не указанием пальчика, как инженеры-выпускники трех университетов), собирали шпангоуты боевых кораблей и транспортных судов, рубили каменный уголь и добывали столь нужный цветной и «черный» металл… и их были не «десятые процента от населения», как выпускников ВУЗов, а десятки процентов. Конкретно — около двадцати. В основном — бывшая беднота из горожан, но и самые вменяемые из пейзан. В городах уже складывались первые рабочие династии… а села лишались адекватных «крепких» хозяйственников. Проклятье! Вдвойне проклятье, что «продвинутые» инженеры и прочие «прикладники» на местах на командных должностях из-за царившей атмосферы получались довольно… вольномыслящими, что не могло не сказаться на отношении к «узколобым» рабочим. В итоге — все усиливающаяся контра, вот-вот грозившая вылиться в торможение прогресса и рост саботажа, умышленного или нет — ведь рабочие уже были уверены, что «лучше знают». Все это можно было бы считать глупостями… если бы не фактически «ручная сборка» всех самых передовых устройств — от реплик Автомата Калашникова и до электрогенераторов и моторов. Славку можно было понять — организовать автоматизацию сейчас было очень сложно и (вот парадокс-то!) дорого: проще было использовать кучу народа, согласного пахать за честно заслуженные гроши, чем поставить один, но уже буквально «судом и надфилями» созданный университетскими выкормышами станок или пресс, на которого поставить несколько спецов высшей квалификации. Кажется, на родной Земле что-то подобное тоже было…[49]
