Александр Афанасьев - Отягощенные злом, ч. 1
Она упала... было как-то странно, боли не было, но перед глазами темнота.... Абсолютная темнота, как будто телевизор выключили. Но звук был... она слышала, как тяжело ворочается под пристанью вода, шлепая о бетонные столбы и в борт яхты.
Потом она услышала скрипучие шаги по дереву. Шаги приближались.
— Готовы. Все четверо.
— А нырять кто будет, а? Козел.
— Ну откуда я знал, что она так упадет...
— Идиот. Посмотри, на яхте багор, наверное, есть...
Еще шаги
— Ну? — голос скрипучий, странно знакомый
— Готовы. Все четверо, господин полковник. Только вон эту шалаву достать осталось.
— Язык укороти. Дима, сходи, там, у дома булыжники есть хорошие, притащи несколько штук. Проволока у меня в машине.
— А с машиной что делать. Тоже утопить?
— Идиот. Отгонишь на свалку и оставишь. Не засветись только.
— Есть...
— Яхту потом поставите здесь же. Приберетесь, как следует...
И тут — Дарья вспомнила, где она слышала этот уверенный, чуть скрипучий голос. Это был один из друзей ее отца. Он не раз и не два бывал у них дома на званных вечерах. А звали его...
Но имя Дарья вспомнить не успела. Потому что умерла.
Несколько дней спустя.
Кронштадт
Схваченный живым покуситель по-прежнему содержался на гауптвахте Кронштадта. У здания заняла позиции полурота морской пехоты. У входа в здание мешками обложен крупнокалиберный пулемет, на крышах занимали позиции снайперы и расчеты ракетных установок. Ждали непонятно чего...
— Оружие, господин адмирал — смущаясь, сказал морской пехотинец, лейтенант по Адмиралтейству на КП на первом этаже — приказано сдавать всем.
Я молча поднял руки, чтобы меня обыскали. Оружия у меня сегодня не было — и тому была причина
— Гаврилов. Проводи.
— Есть!
Всех, кто был на гауптвахте — отпустили, сократив сроки наказания — у кого-то сегодня был счастливый день. Оставлять было нельзя — попади этот урод в камеру с моряками и его просто разорвут на части. А попасть можно разными путями... кто-нибудь из комендантской роты забудет закрыть замок и привет. И причины этому — могут быть самые разные...
На втором этаже было два поста. Коридор — перекрывали щиты, какие тут появились еще со времен матросских мятежей — они позволяли превратить каждый этаж здания фактически в неприступную крепость. В бойнице — зловеще чернел значок пулеметного ствола.
Я предъявил документы. Затем еще раз...
— Извините, господин адмирал.
Я молча поднял руки. Меня снова обыскали — все делалось правильно, как и должно было быть. Нельзя пенять на усердие нижним чинам, выполняющим приказ, разгильдяйство куда опаснее чрезмерного усердия.
— Можно?
— Да, Ваше Высокопревосходительство.
Я заглянул в глазок. Ну, конечно. Разночинская тварь. Вытянутое, лошадиное лицо, горбатый нос, черная вмятина от дужки очков на носу. Синяки, черные, желтые, пластыри и повязки. Как это существо вообще смогло покуситься на Его Величество... Остается надеяться, что это все-таки не еврей — иначе, могут быть погромы...
— Ест?
— Да, поел немного.
— Проверяйте все, что ему приносят. Еду, питье. Пусть тот, кто это принес — сам все попробует, все что принес.
— Есть.
— Воду тоже проверяйте. Пусть и в закрытых бутылках. Хлеб только нарезанный тонкими ломтями.
— Есть.
Я обернулся к своему провожатому.
— Гаврилов. Верно...
— Верно, Ваше Высокопревосходительство. Мичман.
— Войдете за мной. Будете присутствовать.
— Э... Ваше Высокопревосходительство, а допуск?
— Под мою ответственность. Скрывать уже нечего... доскрывались. К тому же — мы мне нужны не как понятой, а как охранник.
— Ваше Высокопревосходительство, да пусть только...
— Вы не поняли, мичман. Вы будете охранять не меня от задержанного, а задержанного от меня. Николай Александрович был мне другом с пяти лет, у меня не было ни братьев, ни сестер... родители погибли. А он — был. Поэтому — если я не сдержусь, приказываю уберечь задержанного от моих рук хотя бы и силой. Приказ ясен?
— Ясен. Только...
— Что — только?
— Прошу освободить меня от этого приказа, Ваше Высокопревосходительство.
— В чем дело?
— В двенадцатом, на празднованиях[69]... я замещал пост гвардейцев[70]. Моя дама сердца... очень хотела посмотреть дворец. Ее Величество увидела Наташу... пригласила ее на чай в малую гостиную...прислала нам подарок на свадьбу... я тоже могу не сдержаться, Ваше Высокопревосходительство. Я не железный. Пусть кто-то из второй роты подежурит. Я сейчас скажу...
А я — железный?
Задержанного достаточно сильно потоптал — но костей не поломали. Наверное, и поломали бы, если бы не отбили вовремя.
Я подвинул стул — заметив что надо бы кому-то распорядиться о замене мебели, взяли откуда то из бистро, пластиковую, если умело разломать, можно получить предметы с острыми краями. Посмотрел задержанному в глаза.
— Добрый день, Серебрянский. Поговорим?
Исламский экстремист — а я достаточно имел с ними дело — молчал бы как мертвый, даже если бы его принялись тут резать на куски. Конечно, там не все такие, разные попадаются, но и таких — достаточно. А этот... нет, этот молчать не будет. Этот и до меня — попробует донести свою кровавую правду, ради которой он убил человека, а готов был убить миллионы. Точнее — участвовал в убийстве человека, хотя готов был убить и сам. Этот — молчать не будет, не та масть...
Интересно — почему те, кто несут правду всем людям на земле — обязательно заканчивают убийством? Почему так происходит?
— Мне не о чем с вами говорить. Я все скажу на суде.
— Кто сказал, что вам положен суд? Вы террорист и государственный изменник, покуситель на Высочайшую особу, вам положен военный трибунал.
— Значит, скажу на трибунале.
— Кто сказал, что кто-то будет вас там слушать?
Серебрянский — данные его удалось установить довольно быстро — посмотрел на меня, но ничего не сказал. Разночинец, как есть разночинец. Он будет нести свою правду, даже если она никому не нужна и не интересна.
— У вас есть дети, Серебрянский?
Покуситель обжег меня взглядом.
— Что и их повесите?
Несмотря на тяжесть ситуации — мне вдруг захотелось рассмеяться. Я едва сдержался
— Повесим? За кого вы нас принимаете, Серебрянский? Не равняйте нас с вами и вашими дружками. Сын да не понесет греха отца — не помните, откуда это? Мы отомстим вам по-другому. Мы устроим ваших детей в самые лучшие дома призрения, если они еще малы. А потом — мы устроим их в лучшие учебные заведения за государственный счет. Для мальчика мы подберем лучшее Суворовское, Нахимовское или реальное училище, может быть, поможем поступить в университет, если он проявит способности. Девочку постараемся устроить в Смольный. Мы сделаем все, чтобы они выросли нормальными, уважаемыми людьми с нормальными, человеческими чувствами, чтобы они любили Родину, чтобы они честно трудились и обзавелись семьями, чтобы у них родились дети. Если мы найдем ваших детей — обещаю, что я лично прослежу за их судьбой, за тем, чтобы они стали нормальными людьми, а не такими как вы. И чтобы они устыдились своего отца и того, что он совершил. Это и будет самой страшной местью вам, Серебрянский. Не будет по-вашему. Никогда не будет. Так есть у вас дети?
— Нет.
— Здорово. Вам сколько лет?
— А что?
— Да ничего. Я знаю, что вам тридцать один. Поздновато для того, чтобы обзаводиться детьми. Хотя, я слышал, революционеры вообще в свальном грехе живут. Это так?
Серебрянский не ответил.
— А вот у Николая Александровича Романова — дети были. Пятеро детей. Он был нормальным человеком, не таким как вы. Всю свою сознательную жизнь — он помнил о долге и никогда не уклонялся от него. Его ноша была тяжела, но он нес ее до конца, не жаловался и никогда не пытался переложить ее на других. Если к вам придет его сын — просто сын, не Наследник и спросит, за что вы убили его отца — что вы ему ответите?
— Мне не нужно прощение! — взвился Серебрянский. Он выглядел бы смешно и глупо — если бы не было так страшно то, что он совершил
— А никто и не говорит о прощении. Не думайте, что все будет так, как сто лет назад. За эти сто лет — мы озверели, Серебрянский. Мы готовы рвать зубами, брать кровь за кровь, наши души отягощены злом не меньше, чем ваши. Но скажите все-таки мне — за что? Просто — за что?
— Монархия должна пасть.
— Почему?
— А вы не понимаете?
— Нет.
Теперь в глаза мне смотрел Серебрянский — так же, как до этого я смотрел в его глаза.
— Да... вы не понимаете.
— А что я должен понимать? Вы приходите к людям и говорите, что власть несправедлива. Но когда люди гонят вас — вы приходите с оружием и убиваете. Я хорошо изучал историю, Серебрянский. Я помню, что такое эсеры. Сначала — они убивали чиновников Империи. Но потом — нашелся самый страшный среди эсеров, этакий крысиный король[71]. И он перешел на сторону государства и перебил всех эсеров как крыс. Вам не страшно, Серебрянский? В конечном итоге — кто-то перестает верить в ваши идиотские бредни и переходит на нашу сторону. И начинает истреблять вас, отнюдь не нашими методами. Без суда, без следствия. В пригородах — дачники до сих пор находят безымянные могилы. С дыркой в черепе.
