Ян Валетов - Школа негодяев
Но других вариантов не было. Как, впрочем, и толку от глубокомысленных комментариев.
На корабле их было пятеро. Вернее, не пятеро, а четыре с половиной, если правильно оценить Базилевича – маловато для абордажной команды. И через два часа кому-то из них предстояло умереть.
* * *– На сколько у них хватит патронов? – спросил Мангуст с деланной озабоченностью на лице. – Хочешь пари, Умка? Все кончится через четверть часа… Спорим?
– Я все думаю, что мне мешает отстрелить тебе голову? – отозвался Сергеев.
Он не мог не согласиться, что бой затягивается и патронов надолго не хватит. Что там происходит? Четверо детей Капища – это, конечно, много, но не настолько, чтобы потратить весь боезапас. По звуку Михаил легко различал «Галил» Ирины и АК Вадима. Мотл, если жив, а Сергеев надеялся, что Подольский все еще жив и не истек кровью, стрелял из пистолета – пистолетных хлопков не было слышно минимум минут пять.
С противоположной стороны лупили из АК-74. И, Михаил мог поклясться, количество стволов у нападающих увеличилось. Значит, Мангуст не врал, в здании еще была охрана, и теперь уцелевшие подтягивались к лестнице. Ребята явно экономили патроны. Раздавались практически только одиночные, очень редко сдвоенные выстрелы.
– Я и сам размышлял, почему ты сразу не выстрелил, – вальяжно покачивая ногой, продолжил разговор куратор. – А потом понял – из уважения! Ко мне, к своему наставнику, к жене твоего деда, которая приняла огромное участие в твоей судьбе. Ты, Миша, человек, не лишенный чувства благодарности, вот и не стрелял…
Рысина заулыбалась, демонстрируя превосходную работу дантистов.
Мангуст откровенно издевался. В его поведении проглядывал настоящий кураж – так ведут себя перед победой в решающей схватке. Причем тогда, когда в этой победе абсолютно уверены.
Сергеев не понимал, в чем дело, но с каждой секундой становилось очевиднее, что ничего хорошего ждать не приходится. Если трюк не удастся – это смерть. Но и бездействие – смерть. И Умка, всегда выбиравший меньшее зло, начал действовать.
Угол, на который он сместился от первоначальной позиции, был недостаточен для посредственного стрелка, но вполне годился для стрелка хорошего. Михаил прекрасно видел кисть куратора, эжектор, зажатый в кулаке, прозрачную трубку, соединявшую устройство с катетером. Главное было удержать ствол на линии прицеливания, потому, что для задуманного было мало одной пули.
Сергеев встретился взглядом с бывшим наставником, медленно, растягивая губы в улыбке, снял с «разгрузки» гладкое яйцо осколочной гранаты и кинул ее куратору «навесиком».
Трюк был старый. Мангуст сам учил их приемам на отвлечение внимания.
– Любой поступок, способный отвлечь противника от обдуманного хода действий, сыграет вам на пользу. Любой, курсанты! Если вы громко испортите воздух и оглянетесь при этом. Если вы изобразите сердечный приступ. Если убедительно сыграете сумасшествие. Предложите пойти потрахаться перед смертью…
Аудитория сдержанно засмеялась.
– Ничего смешного, – сказал Мангуст. – Ваша задача – удивить. Противник, если удивится – растеряется на секунду. На пару секунд. Разве этого мало? При вашей подготовке – более, чем достаточно. А если у вас не хватит фантазии на то, чтобы отвлечь внимание, то, значит, и времени на то, чтобы применить боевые навыки, у вас тоже не будет. И учил я вас зря! Вот сейчас вы смеетесь, а настанет момент, когда вам для того, чтобы выжить придется хвататься за соломинку. И я сейчас рассказал, где эту соломинку можно найти. Это трюк, глупость, но какая вам разница, как это называется, если оно спасет вам жизнь?
Граната взлетела вверх, и Мангуст машинально поднял глаза, следя за траекторией ее полета. На секунду. Не более. Он прекрасно видел, что чека не вынута и взрыва не будет, но все же отвел взгляд от Умки, и этого мгновения для того, чтобы вскинуть автомат и прицелиться, Сергееву хватило вполне.
Пуля калибра 7.62 ударила в кулак куратора как раз в том месте, где из него торчала трубка капельницы, и раздробила кости кисти, перемешав их с кусками металла и пластмассы. Вторая пуля ударила чуть выше, в сгиб между кистью и предплечьем, практически разорвав сустав и сухожилие.
Мангуст опрокинулся через спину, не падая, а именно уходя от выстрела в грудь, но у Сергеева не было возможности стрелять в него еще раз, потому что бабушка, несмотря на возраст и тучность, двигалась с вполне достойной специалиста скоростью и точностью. В руке ее уже появился черный пистолет, но вместо того, чтобы стрелять в Умку, она, вывернув кисть, попыталась приставить ствол к голове Молчуна. А на это ей банально не хватило времени.
В момент разворота Михаил потерял равновесие, и взял немного правее, чем было нужно – боялся зацепить паренька, поэтому попал не совсем удачно, в плечо и в складчатую шею. Первая пуля только прошила мышцу, отбросив руку в сторону, а вторая заставила Рысину булькнуть, как грязевой гейзер, и еще больше обычного выкатить глаза. А потом она, зажимая рану здоровой рукой, снова попыталась поднять пистолет, но не смогла и упала лицом на клавиатуру лэптопа.
Сергеев повел стволом, выискивая Мангуста, и тут ему под ноги выкатилась граната. Его же граната, только со снятой чекой.
Умка успел сделать два шага, второй был прыжком – и дальше уже летел, как лист бумаги, подхваченный ветром, еще в воздухе пытаясь закрыть Молчуна телом. Если бы не жилет, то до цели долетел бы покойник, а так несколько осколков попали в ногу, пробив икру чуть выше берца, да еще один засел в ягодице. Керамические пластины остановили четыре куска искореженной стали, и Сергеев с маху врезался в Молчуна – хоть раненым, но живым. Падая вместе с креслом, они опрокинули и штатив для капельниц – содержимое одного из пакетов брызгами разлетелось по полу. Умка попытался вскочить, но тут же завалился, сложившись на раненую ногу. Боковым зрением он уловил движение и, не целясь, дал длинную очередь вслед убегающему Мангусту. Пули застучали по полу и стенам, но в этой дроби Сергеев уловил один чавкающий звук – есть попадание! Он не стал даже смотреть (потом разберемся!) в ту сторону и, как мог быстро, бросился к лежащему навзничь Молчуну. Матерясь сквозь зубы, Умка грязными, окровавленными пальцами отсоединил трубки от катетеров и едва не заплакал от бессилия. Он не мог извлечь из тела Молчуна порты для капельниц, у него не было даже пластыря, не говоря об антисептиках и антибиотиках, не было обезболивающих!
За дверью ударили выстрелы – не просто стрельба, а канонада.
– Ты полежи, – попросил Умка, заглядывая мальчишке в глаза. – Полежи чуть-чуть! Уже недолго, слышишь… Мы пришли за тобой, а теперь просто потерпи.
Глаза Молчуна оставались мутными и бессмысленными. Сергеев напрасно пытался рассмотреть в них тот самый замеченный им обнадеживающий отблеск.
Припадая на поврежденную ногу, Умка поковылял к входу. Впереди него рванула граната, и Михаил добавил скорости, хотя при каждом шаге икру пронзала острая боль. Но к боли можно привыкнуть, а вот как привыкнуть терять друзей?..
Вестибюль был затянут едким пороховым дымом, площадка перед лестницей буквально завалена стреляными гильзами. А у стены, сжимая в руке пистолет, лежал мертвый Матвей.
Сергеев сразу увидел, что Подольский умер, живые так не лежат. И еще – на лице его была счастливая улыбка. Один глаз закрылся, а второй смотрел на Умку из-под посиневшего века, и, казалось, что Мотл весело подмигивает.
На площадке, пролетом ниже, были видны тела нескольких убитых, и все было густо забрызгано кровью. Михаил присмотрелся – двое покойников походили на детей Капища, остальные были из охраны – и возраст неподходящий, и одеты иначе.
Заметив Сергеева, Вадим осклабился, сорвал с «лифчика» гранату и, перегнувшись, метнул ее в проем, рассчитывая на рикошет.
– Берегись! – заорал кто-то внизу. Граната звучно запрыгала по ступеням, раз, два – и тут снизу ударил взрыв, и лестницу ощутимо тряхнуло.
– Что с патронами? – прокричал оглушенный Умка.
– Последний рожок, – отозвался Вадим. – Миша, Матвей умер!
– Вижу, – буркнул Сергеев. – Ира, как ты?
Она не ответила, хотя не могла не слышать вопрос, только посмотрела на Умку тяжелым взглядом. Глаза у нее были сухими. Совершенно сухими.
– Ее зацепило, – ответил вместо нее коммандос. – В руку чуток, и в бедро.
Он вздохнул, и внезапно на его губах вспух и тут же лопнул розовый пузырь.
– Меня зацепило, – признался он и вытер рот рукой. – Но это херня, командир, несерьезно.
Но с первого взгляда было понятно, что серьезно.
– Куда?
– Подмышку, блядь, – Вадим выдавил из себя улыбку, но было видно, что ему вовсе невесело. – Осколок прилетел… Вот, дурак… А говорят, что пуля – дура!
