Сьюзен (Сюзанн) Коллинз - Рождение огня
Отплёвываясь и откашливаясь, ещё немного — и меня стошнит, я медленно сажусь и нахожу своих сотоварищей в том же состоянии, что и я сама. Дельф, Джоанна и Пит удержались на круге. Три трупа выбросило в воду.
Вся свистопляска, начиная с утихшей песенки Люси и до сей поры, заняла минуту-другую, не больше. И вот мы сидим, пыхтя и выскребая песок изо рта.
— А где Вольтанутый? — спрашивает Джоанна. Мы вскакиваем. Неверной походкой обойдя Рог, убеждаемся, что Бити исчез. Дельф обнаруживает его в воде, метрах в двадцати от нас — Бити еле-еле держится на поверхности. Дельф без размышлений кидается в воду и плывёт, чтобы вытащить его.
Но тут я вспоминаю про катушку с проводом — очень уж она была важна для Бити. Лихорадочно оглядываюсь. Где она? Да где же она? И вижу — вон она, по-прежнему в руках Люси, далеко отсюда, в воде. Мой желудок чуть не вывовачивает при мысли о том, что мне предстоит сделать дальше.
— Прикройте меня, — бросаю я остальным, отшвыриваю своё оружие и сломя голову несусь по отмели поближе к тому месту, где на волнах качается тело Люси. Не замедляя бега, бросаюсь в воду и плыву к нему. Уголком глаза вижу нависающий над нами планолёт, его захват уже начал опускаться, чтобы подобрать мёртвую Люси. Но я не останавливаюсь, гребу что есть силы и с налёту врезаюсь в её тело. Выныриваю, задыхаясь, и стараюсь не наглотаться воды пополам с кровью, вытекающей из зияющей раны на шее Люси. На поверхности её удерживает пояс. Она плавает вверх лицом, уставившись невидящими глазами в безжалостное солнце. Удерживаюсь на одном месте, перебирая в воде ногами, и выдираю катушку из мёртвой хватки её пальцев. Больше я ничего не могу сделать, кроме как закрыть ей глаза, прошептать последнее «прости» и уплыть прочь. К тому времени, как я бросаю катушку на песок и выбираюсь на сушу, её тело уже исчезло. Но во рту я по-прежнему ощущаю вкус её крови, перемешанной с солёной водой.
Направляюсь обратно к Рогу. Дельф доставил Бити на берег в целости и сохранности, правда, слегка перепившим солёной водички, и теперь тот сидит, отплёвываясь и отхаркиваясь. Он вовремя вцепился в свои очки и сумел сохранить их, так что, к счастью, он у нас зрячий. Я кладу катушку ему на колени. Витки проволоки ярко сияют на солнце, больше на них нет и следа крови. Он отматывает немного и пропускает проволоку между пальцев. Это впервые я ясно рассматриваю провод, и он непохож ни на один из тех, что мне доводилось видеть. Бледно-золотого цвета, а толщиной не больше волоса. Интересно, сколько же там намотано? Наверно, несколько километров, катушка-то увесистая. Но я ни о чём не спрашиваю, понимая, что всего его думы сейчас — о Люси.
Я смотрю на серьёзные лица моих сотоварищей. Теперь и Дельф, и Джоанна, и Бити потеряли своих партнёров по дистрикту. Я подхожу к Питу и обвиваю его руками. Несколько мгновений мы все молчим.
— Давайте убираться с этого грёбаного острова подобру-поздорову, — наконец, молвит Джоанна.
Вот только соберём оружие — по большей части, его удалось сохранить. К счастью, лианы здесь крепкие, желобок и тюбик с мазью, завёрнутые в парашютик, по-прежнему надёжно прикреплены к моему поясу. Дельф стаскивает с себя майку и перевязывает ею рану на бедре, оставленную ножом Энобарии, она оказалась неглубокой. Бити считает, что вполне оправился для того, чтобы идти, если только идти не торопясь. Я помогаю ему встать. Мы решаем направиться к тому берегу, который лежит под двенадцатью часами. Это предоставит нам несколько спокойных часов вдали от всяких там отравляющих веществ. А потом Пит, Джоанна и Дельф разом направляются в три разные стороны.
— Двенадцать, так ведь? — говорит Питер. — Хвост указывает на двенадцать.
— Указывал. До того, как они нас раскрутили, — возражает Дельф. — Я сужу по солнцу.
— Солнце указывает только, что пошёл четвёртый час, — присоединяюсь я к спорящим.
— Я так понимаю, Кэтнисс имеет в виду, что если мы знаем, который час, то это совсем не значит, что мы тогда точно знаем, где на циферблате находятся эти самые четыре часа. У тебя может быть только общее ощущение направления. Разве что ты предполагаешь, что они поменяли местоположение и внешнего кольца джунглей, — говорит Бити.
Ой, нет, куда там Кэтнисс до таких высоких материй. Бити изложил целую теорию, выходящую далеко за рамки моего замечания насчёт солнца. Но я живо киваю, дескать, да, именно это я и имела в виду.
— Так что любая из этих отмелей может вести к двенадцати часам, — говорю я.
Мы огибаем Рог Изобилия, зорко наблюдая за джунглями. Какие же они всё-таки однообразные! Я припоминаю то высокое дерево, в которое ударила молния в полночь, но в каждом секторе имеется похожее дерево. Джоанна предлагает пойти по следам Энобарии и Брута, но их то ли занесло песком, то ли смыло. Совсем непонятно, где и что находится.
— Не надо было мне говорить про часы! — горько сетую я. — Теперь они отобрали у нас и это преимущество.
— Только временно, — утешает меня Бити. — В десять мы снова увидим волну, и тогда всё пойдёт своим чередом.
— Да, не могут же они вот так сразу перестроить всю арену, — поддакивает Пит.
— Да какая разница! — нетерпеливо ворчит Джоанна. — Ты должна выбрать хоть какое-нибудь направление, не то мы вообще никогда не стронемся с места, безмозглая ты ослица.
Как ни странно, её логичный, хоть и презрительный комментарий, — на мой взгляд единственно дельный. Да, нужно указать всё равно куда, лишь бы все начали двигаться.
— Да давайте же, я сейчас умру от жажды! — продолжает Джоанна. — Неужели никто и ничего здесь нутром не чует?
Мы выбираем отмель наугад и шагаем по ней, не имея ни малейшего представления, куда направляемся. Подойдя к джунглям, внимательно вглядываемся в них, пытаясь угадать, не скрываются ли там какие-нибудь неприятности.
— Так, по моим расчётам, сейчас время для обезьян. А я здесь ни одной не вижу, — говорит Питер. — Пойду-ка продырявлю дерево.
— Нет, теперь моя очередь, — возражает Дельф.
— Тогда я постою на страже, — предлагает Пит.
— С этим прекрасно справится Кэтнисс, — говорит Джоанна. — Нам нужно, чтобы ты нарисовал другую карту. Ту унесло водой. — Она срывает с дерева широченный лист и протягивает ему.
На секунду у меня возникает подозрение, что нас пытаются разделить и укокошить по одному. Да нет, что-то не сходится. Перед Дельфом, копающимся в дереве, у меня будет преимущество, а Питер намного больше и сильнее Джоанны. Поэтому мы с Дельфом отходим метров на пятнадцать в глубь джунглей, он находит подходящее дерево и начинает раз за разом втыкать в кору нож, проделывая в ней отверстие.
Стою там, держа лук наготове, и никак не могу отделаться от чувства, что происходит что-то странное, причём это касается Пита. Вспоминаю всё, что случилось с того момента, как прозвенел гонг, пытаясь найти источник беспокойства. Сначал Дельф снимает Пита с его стартового диска. Потом тот же Дельф заставляет сердце Пита вновь забиться после удара силового поля. Мэгс кидается в туман, чтобы Дельф мог нести Пита. Наркоша бросается и закрывает его собственным телом от атаки обезьяны. Схватка у Рога была короткой, но и там — разве Дельф не отразил копьё, направленное в Пита, при этом дав Энобарии всадить нож в его, Дельфа, бедро? Вот и сейчас Джоанна задерживает его под предлогом нарисовать другую карту, лишь бы не пустить его в рискованную прогулку по джунглям…
Словом, нет сомнений: по совершенно недоступным моему пониманию причинам некоторые из победителей всеми силами стараются сохранить ему жизнь, хотя это зачастую и означает ставить на карту свою собственную.
Нет, ума не приложу, что происходит. Во-первых, это моя работа — охранять Пита. Во-вторых, в чём смысл? Только один из нас выживет. Почему же они сделали такой выбор — спасать Пита любой ценой? Что такого мог им сказать Хеймитч, чем он их подкупил, что они ставят жизнь Пита выше своих собственных жизней?
Мне хорошо известны причины моего собственного выбора. Питер мой друг, и спасти его — это мой способ ведения войны с Капитолием, способ борьбы с этими ужасными Играми. Но если бы меня с ним ничто не связывало, что тогда могло бы меня заставить спасать его, рискуя собственной жизнью? Конечно, он храбр, но мы все не робкого десятка, раз умудрились выжить в Голодных играх. Конечно, в нём живёт множество достоинств, которые трудно не заметить, и всё же… Вот когда ко мне сама собой приходит мысль о том, чтó Питер может делать такого, с чем мы, другие, не справимся. Слова. Он умеет пользоваться словами. На обоих интервью он несколькими словами перечеркнул усилия всех остальных участников. И, может быть, как раз эти его основные достоинства — доброта, порядочность и мужество — могут привлечь на его сторону массы, нет, даже не массы, а всю страну, и ему для этого достаточно сказать лишь несколько слов.
