Юрий Леж - Перекресток
Поднявшись из-за стола, Ника постаралась незаметно выложить на салфетку несколько приготовленных монет, но глазастый отставник категорически запротестовал:
— Что вы, что вы! Считайте, что это не вы меня, а я вас к столику пригласил, уберите свои деньги… я хоть и давно в отставке, но средствами располагаю, чтобы позволить себе не обременять такую женщину такими мелочами…
Вышло хоть и несколько коряво и двусмысленно, зато искренне и благожелательно, но блондинка все-таки не стала слушать Никандра Савельевича, поймала за рукав серую официантку, как на грех проходившую рядом, а может быть, просто присматривающую, как бы клиенты не сбежали, не расплатившись, и вручила ей деньги.
— Никандр Савелич, я и так злоупотребляю вашей добротой, — громогласно заявила Ника на все кафе, быстро склонилась к старичку и чмокнула того в щеку. — Еще раз спасибо, я побежала…
И постаралась выскочить на улицу до того момента, пока отвисшие от удивления и зависти челюсти бедных студентиков и клерков не вернуться на место… И уже возвращаясь домой по проспекту, через подворотню и удивительно тихий, пустынный дворик, подумала самодовольно: «Вот так-то, господин Карев, пока ты там с похмелюги дрыхнешь, ирод доморощенный, я нашу экспедицию обеспечила транспортом…», а уже подымаясь по гулкой лестнице на свой этаж, озаботилась дальнейшими проблемами: «Теперь бы Мишелю позвонить, пусть поможет с отменой выступлений…»
27
…эластичные, мягкие, плотно облегающие, но не стесняющие ступню тапочки, просторные, не мешающие любым движениям ног брюки, длинная, до колен, с широкими рукавами, прихваченными на запястьях тугими резинками, свободная, без воротника, блуза — все серого, мышастого, блеклого цвета, чистое, стерильное, тысячи раз прошедшее обработку ультрафиолетом, специальными микроволнами, убивающими все живое. Теперь, одевшись, просто стоять и ждать, когда подойдет молодой, крепкий мужчина в белом халате, не глядя на тебя потыкает в электронный планшет пальцем, прочитает текст и скажет: «Зет-восемьсот одиннадцать, ты сегодня до обеда должна пройти в кабинеты двенадцать, сорок один и восемьдесят пять. После обеда уточним программу». Это означает, что сегодня у тебя снова возьмут кровь, тебе придется пробежать на движущейся дорожке около десяти километров и пройти комплекс магнитно-резонансного обследования после пробежки. Во второй половине дня будут новые-старые, уже привычные упражнения, тесты, анализы, а вечером и ночью — гипнопедическое обучение и медикаментозные процедуры закрепления введенной информации. И так — каждый день с утра до вечера и с вечера до утра. Ночные часы, наверное, самые приятные, ты их просто не помнишь, просыпаясь утром в установленное время с новым багажом знаний, понятий, рефлексов. В выходной день интенсивность тренировок, анализов, тестов, бессознательной учебы едва заметно снижается, да и обслуживающего персонала, лаборантов, научных работников становится меньше. Люди должны отдыхать, меняя хотя бы раз в неделю привычный ритм и род деятельности. А ты?.. ты всего лишь «зет-восемьсот одиннадцать», хотя и выглядишь, как женщина и позиционируешь себя женщиной, но ты — «зет-восемьсот одиннадцать». И никто из многочисленных лаборантов-мужчин, научных сотрудников и административного персонала не смотрит на тебя, как на женщину. Ты — объект исследований, созданный для исследований, предназначенный для углубленных исследований отдаленных последствий генетического конструирования и евгенической программы укоренного роста. Ты — «зет-восемьсот одиннадцать»…
У нее не было не только имени, у нее не было и родителей в человеческом смысле этого слова. Был биоматериал: яйцеклетка, десяток сперматозоидов, — был инкубатор, был прозрачный, стерильный бокс, имитирующий матку и ускоряющий природные процессы вынашивания плода в десятки раз. Новые, новейшие, сверхновые, ультрановейшие, абсолютно засекреченные аппаратура, технологии, методики, препараты. У нее не было детства, первые восемь лет жизни «зет-восемьсот одиннадцать» провела в искусственном сне в изолированном боксе, напичканном космической, сложнейшей реанимационной аппаратурой поддержания жизни, искусственного кормления, раздражения мышц. У нее не было отрочества, юности, взросления — из бокса вышла сформировавшаяся физически и физиологически двадцатипятилетняя женщина с биологическим возрастом восемь лет, с чистым, нетронутым мозгом. Но содержимое черепной коробки гоминидов — хитрая штучка, вещь в себе, её очень легко можно заполнить огромным количеством информации: об окружающем мире, человеческом обществе, истории цивилизации, взаимоотношениях людей. Можно даже влить в мозг элементарные навыки домохозяйки и знание великосветского этикета, умение обращаться с огнестрельным оружием и знание звездной навигации, и это не говоря уже о счете, письме, основах религии, искусства, наук.
Едва появившись на свет, выйдя из восьмилетнего заточения в стерильном боксе и подвергнувшись ускоренной процедуре гипнообучения, воздействию микроволн на определенные участки мозга по новейшей, закрытой для посторонних методике, отрабатывающейся не только на ней, «зет-восемьсот одиннадцать» уже знала о своем предназначении, о структуре исследовательского центра, о категориях работающих с ней и возле нее людей, о том, что подчиняться она должна беспрекословно, выполнять требования ученых и лаборантов четко и детально, разговаривать только тогда, когда спрашивают о её ощущениях и вести себя незаметно во всех иных случаях жизни. Правда, вот таких — иных — случаев в распорядке её дня и ночи не предусматривалось.
В первые же дни её жизни возник непродуманный заранее вопрос: куда поместить «зет-восемьсот одиннадцать»? В единое общежитие мужских особей, появившихся здесь таким же или почти таким путем, что и она, размещать женскую особь не рискнули. Заложенные природой в миллионолетнем развитии инстинкты можно приглушить, на время подменить условными рефлексами, но полностью отключить — невозможно, тут сама жизнь поставила непреодолимый барьер. И хотя детородная функция и все связанные с ней особенности женского организма у «зет-восемьсот одиннадцать» были предусмотрительно отключены еще в процессе биоконструирования, нахождение её среди самцов непременно сказалось бы на пробуждении инстинкта продолжения рода, причем — с обеих сторон. Помещать же объект в виварий с подопытными животными было бы верхом цинизма и бесчеловечности: «зет-восемьсот одиннадцать» биологически принадлежала к семейству гоминидов. Кажется, кто-то из административного персонала схлопотал вполне заслуженный выговор с понижением в должности на два месяца, отделался замечанием руководитель темы, был предупрежден старший научный сотрудник — непосредственный исполнитель работ. А ее пристроили в узкую, тесную кладовку для инвентаря уборщиков и вспомогательных рабочих, давным-давно пустующую и забытую за ненадобностью — уборку помещений, переноску тяжестей, прочие не очень приятные или опасные работы уже который год исполняли роботы или автоматизированные системы с минимальным участием человека. Так она оказалась среди старинных швабр, истлевших от времени тряпок, слегка заржавленных оцинкованных ведер. В подсобку была установлена узкая кушетка, дистанционные датчики контроля, периферийная аппаратура гипнопедии и микрооблучений, и на этом благоустройство жилья для «зет-восемьсот одиннадцать» было завершено. Впрочем, обладание знаниями о роскошных пуховых перинах, огромных упругих водяных матрасах, шелковом постельном белье и невесомых изящных подушечках вовсе не давало поводов желать этих удобств для себя, ибо существовали они где-то там, в гипотетическом, а не практическом мире «зет-восемьсот одиннадцать».
Последующие четыре года пролетели в однообразии тестов, анализов, психологических собеседований, тренировок, новых тестов, микрооблучений, специального, абсолютно невкусного, но столь же полезного и калорийного питания, снова тестов, редких, как праздники, официальных испытаний, когда на тестах и тренировках помимо привычных лаборантов и научных сотрудников присутствовали руководители темы, представители заказчика в одинаковых, строгих мундирах с разными знаками отличия на погонах, а дважды — заместители директора центра по науке и технологиям.
Изначально, как заданное условие, различая находящихся рядом с ней людей, к концу третьего года сознательной жизни «зет-восемьсот одиннадцать» начала и отличать одного человека от другого, сознательно или не очень отдавая кому-то свои симпатии, а кому-то равнодушное послушание манекена. Среди отличаемых ею первыми были научные сотрудники, непосредственно занимающиеся проектом, потом шли врачи и биологи, обследующие её организм и мозг, а замыкали эту маленькую группу лаборанты всех мастей, начиная от операторов роботов-уборщиков и заканчивая группой приготовления пищи.
