Игорь Черный - Никого над нами
Кошка вспрыгнула на любимую полку, растянулась во весь рост. Прикрыла глаза и замурлыкала сама себе, перебирая лапками, как котенок.
За хозяина она больше не тревожилась.
Листья опадают каждый год.
И ежегодно — распускаются.
— Там он… там, волкодлак! — ликующе прошептал-прошипел Лесин жених после томительного пятиминутного прислушивания под дверью. — Слышно, как по горенке ходит… А ну-тка, дайте палочку какую — щеколду заклинить, чтоб не выскочил.
Ему услужливо подсунули обрезок дощечки. Быстро управившись, жених отступил от двери, примерился и, размахнувшись, первым кинул пылающий факел на соломенную крышу избушки.
Леся наткнулась на него, спящего, неожиданно для них обоих.
— Ну что тебе еще от меня надо? — хрипло спросил он, садясь и протирая заспанные глаза.
— Там… тебя… жечь пошли! — выдохнула она, сгибаясь в вынужденном поклоне — не ему, колотью в пояснице.
Только листья прыснули в стороны. Леся так и не поняла, человек или волк подорвался с места, подхлестнутый недоброй вестью.
«Кошка, — запоздало вспомнила она. — И далась ему эта кошка! Другой так о жене не печется…»
Она не успела опомниться, а ноги уже понесли ее за исчезнувшим в чаще ведьмарем, в тщетной попытке догнать, остановить, спасти.
Да куда ей догнать волка, опередить ворона! Леся бежала все медленнее и медленнее, каждый вдох больно отдавался в боках, воздух уже не насыщал легкие — сжигал.
Но вот расступились деревья, мелькнула в просвете объятая пламенем избушка. И ведьмарь, перед которым разбегались, как бесчинствующие в погребе мыши, отрезвленные его появлением люди.
Он, не останавливаясь, выбил ногой дверь и, не обращая внимания на пыхнувшее в лицо пламя, кинулся внутрь, хотя и ему, и Лесе с первого взгляда было ясно, что старая кошка давно задохнулась в дыму.
— Стой! Стой… глупенький! — отчаянно крикнула девушка, но тут пламя взревело пуще прежнего, обрушив половину крыши и с удвоенной яростью затанцевав на обнажившихся стропилах.
— Теперь небось не выскочит, — довольно заключил кто-то из толпы.
Некоторые женщины отвернулись, другие с жадным любопытством наблюдали за огненными языками, выдавившими оконную слюду и жадно лизавшими резные наличники.
Ее тоже заметили.
— Что, дура, не уберегла суженого-ряженого? — презрительно крикнул жених, и захлебывающаяся сухими спазмами, выбившаяся из сил девушка как-то отстраненно удивилась, насколько жестокими и мстительными могут быть люди.
А впрочем, ей, как ни странно, было все равно. Словно и не про нее сказал. Не про них.
Стоит ли тогда оставаться человеком?
То ли послышалось, то ли всплыло в Лесиной памяти требовательное, призывное мурлыканье.
— Нет, — неожиданно твердо и четко выговорила она и, обратив лицо к позолоченному закатом небу, протяжным, кликушеским криком, больше напоминавшим волчий вой, заголосила: — Не-э-э-э-эт!
Ее услышали не только столпившиеся на поляне люди. Солнце согласно нырнуло в невесть откуда наплывшую тучу, окрасив грозовую черноту зловещим багрянцем, и оттуда, без громового предупреждения, разом хлынул проливной дождь, холодный и частый.
Корчившаяся в огне избушка зашипела и угасла, изойдя серым паром. Леся замолчала, продолжая невидяще смотреть в пустоту перед собой, пошатываясь на месте. Дождь поредел, но тучи не спешили рассеиваться, так и нависали над лесом темной клубящейся пеленой.
Изрядно струхнувшие, но не побежавшие селяне сначала шепотом, а там и в полный голос стали упоминать, что, пожалуй, надо проверить, удалось ли им покончить с проклятым выродком. Самые ретивые уже подкрадывались к избушке, держа дреколье наизготовку. Они боязливо обминали стоящую столбом Лесю, делали отвращающие знаки, то и дело касаясь оберегов в поясных кошелях. Ее бывший жених первым достиг заветной двери и легонько толкнул ее ручкой вил.
И тогда, как по неслышному кличу, из леса побежало и полетело на поляну всяческое зверье.
Тучи воронья, сорочья, прочих мелких и крупных птах с пронзительными криками закружили над разбегавшимися во все стороны людьми. Не клевали, не били — гнали прочь, хлопая крыльями над головами, только что не садясь на макушки. В лесу их перехватили волки. Ясноглазая волчица прыгнула на спину бежавшему впереди Лесиному жениху, повалила и соскочила, давая подняться и бежать дальше. Так и гнала через весь лес, то ли забавляясь, то ли брезгуя вонзить зубы.
Дальше опушки волки не пошли: остановились, порычали, повыли вслед беглецам для острастки, да и разбрелись по своим вотчинам.
Только к следующему вечеру перепуганные селяне подсчитали потери, ограничившиеся, как Ни странно, порванными штанами да синцами с кровоподтеками. Да еще Лесин жених перебил нос, крепко приложившись о пенек. Так на всю жизнь и остался кривоносым.
Не хватало только Леси. Никто не видел ее бегущей, никто не помнил, чтобы она оставалась у избы. То ли волки ее задрали, то ли багники живьем в болото утянули — за силу колдовскую, которую девушке на малый срок ссудили.
Пожалели, посудачили и забыли.
Еще не открывая глаз, он почувствовал привычную тяжесть теплого кошачьего тела на животе. Кошка уже не мурлыкала — спала, вытянувшись во весь рост, чуть слышно посапывая с чувством выполненного долга.
«Хоть бы успеть починить крышу до затяжных осенних дождей», — первое, что подумал он, подняв веки.
Соломенная кровля сгорела дотла, балки обуглились, а ту, что свалилась ему на спину, вообще придется менять. Как и весь чердачный настил. Горница пострадала несильно, только провоняла дымом.
Он посмотрел на кошку. Она казалась тоньше и легче, седина на груди растворилась в черноте, как первый снег на еще теплой земле.
— Спасибо тебе, девочка, — благодарно прошептал он, касаясь встопорщенной, мягкой шерстки на кошачьем боку. — Спасибо, родная. Прости, что сразу не узнал.
Она чуть повернула голову, доверчиво заглянула ведьмарю в лицо, и он долго, не отрываясь, смотрел, как постепенно желтеют, не теряя небесной глубины, пронзительно-синие кошачьи глаза.
Иар Эльтеррус
Музыка забытых дорог
Тихая мелодия была едва слышна. Но почти незаметно, на грани слышимости что-то слабо звенело, давая понять знающим суть, что музыка еще не умерла, еще не стала добычей хаоса и пустоты, еще несет мирам радость и свет, еще дает осознать, что нельзя думать только о себе, нужно что-то менять в самом себе, пока ты еще не разучился мечтать о том, чего не бывает, что совершенно невозможно в реальности. Только в безумных фантазиях это неуловимое нечто облекалось в плоть, давая крылатым душой силу терпеть, надеясь на чудо. И изредка случалось так, что чудо происходило.
Мечтатель, которому становилось совсем уж невмоготу жить среди ничего не понимающих, пустых людей, выходил за порог дома, делал шаг в пустоту и исчезал, уходя в неизвестность. Навсегда. Иногда поговаривали, что пропавшего видели где-то, но, как правило, это были слухи. А может, и правда видели. Неизвестно, куда занесет вечного странника забытая дорога, куда приведет его музыка небесных сфер и зачем.
Серая вуаль, покрывающая собой все вокруг, колыхнулась, пропуская окутанную неярким светом фигуру. Если бы здесь мог оказаться кто-нибудь, то он увидел бы, что это человек. Усталый путник в пропыленной одежде с почти пустой котомкой на спине, из-за левого плеча виднелась рукоять меча. На лице незнакомца не было ничего, кроме усталости, однако на губах бродила легкая тень всепонимающей усмешки.
Даен остановился перед переходом на иную дорогу, для преодоления вуали требовались силы, а их почти не осталось. Надо бы отдохнуть и пополнить запасы, давно уже он не выходил ни в одну реальность. Наверное, добрых десять локальных лет он шел и шел, не зная зачем, не зная куда, без цели и смысла. В душе было пусто, окружающее давно перестало занимать странника. Когда кончались припасы, он выскальзывал в какую-нибудь реальность, совершенно не интересуясь — в какую именно, покупал немного еды, напивался в ближайшем кабаке и снова уходил, снова музыка забытых дорог вела его за собой в неизвестность, перекрывая собой все остальное.
Иногда местные пытались напасть на странника, но что они могли сделать бессмертному, которому достаточно шагнуть, чтобы исчезнуть из ткани мироздания?.. Убивал, если только не имел иного выбора. Такое случалось редко, странник старался избегать чужого внимания. В дела смертных Даен давно не вмешивался, смысла нет, все равно все изгадят и уничтожат из-за своей жадности. Пусть их, не станет он никого спасать, лечить и учить. Незачем. Благодарности от них не дождешься, только плевки в лицо, проклятия, а то и камни. Не стоят эти глупцы усилий. Вот и проходил странник мимо чужой беды, безразлично проходил, хотя прежде всегда бросался на помощь… Но это было давно, полсотни лет назад, наверное. Тогда он еще на что-то надеялся, во что-то верил. Все умерло. Душа превратилась в кусок льда, пропиталась мертвенным, пугающим безразличием.
