Юрий Иванович - Жертва
Ему в принципе тоже очень хотелось развлекаться и веселиться вместе со всеми, но приказ есть приказ. Раз уж поставлен присматривать за дозорными, которые все чаще и чаще стали беспечно засыпать прямо на посту, то приходилось соответствовать. Вторая странность, которую он за собой заметил, это чисто символические наказания, которые он стал раздавать вахтенным во время их безалаберного несения службы. Так, наряд, другой на камбуз да словесные угрозы рассказать все владельцу, когда опять окажутся в открытом море. Вахтенные на это равнодушно кивали. И не менее равнодушно обещали, что больше такого не повторится. С не меньшим равнодушием барон махал рукой им вслед и вызывал с берега новую дежурную команду.
Дни проходили за днями.
Отпуск стал казаться бесконечным.
И в один из таких дней Лейт вдруг с ужасом обнаружил, что он остался на огромном корабле один-одинешенек. Даже в капитанской рубке, возле магического радара, продолжающего просматривать прилегающие к лагуне морские просторы, никого не оказалось. Как раз царила ночь, и даже на берегу не виднелось отблесков привычных костров.
Придерживая руками странно ноющую голову, барон приблизился к борту, оперся грудью о леер и пробормотал, вглядываясь в темнеющие деревья:
– Совсем дисциплина рухнула! Придется и в самом деле Загребному жаловаться. Хм, только знать бы, где он сам шляется…
Глава двадцать пятая
Сладкая смерть
Семен очнулся от того, что, бросаясь в воду, умудрился несообразно поскользнуться и самым нелепым образом удариться головой о шершавый камень. Только что он хохотал и ощущал себя самым радостным человеком во вселенной, и тут вдруг раз! Боль! А потом и кровь на притронувшейся к ране ладони!
Но именно эти два фактора вдруг разбудили человека, вышвырнули его из странного состояния счастливого бреда в страшную действительность. Глаза открылись совсем по-иному, тело от страха покрылось гусиной кожей. Инстинкт выживания вопил диким ревом, призывая опомниться и осмыслить происходящее.
Хотя при первом взгляде вокруг ничего страшного не происходило. Ласковые солнечные лучи струились сквозь кроны деревьев, играя, пуская зайчики от колышущейся синевы озерка. Рядом плавала, посмеиваясь, его любимая демонесса, приговаривая при этом ласковым голоском:
– Дорогой, какой ты стал неуклюжий. Или ты не выспался этой ночью?
Ни рана, ни кровь на лице любимого мужчины ее совершенно не впечатлили. Ну и когда землянин присмотрелся к глазам своей суженой, его вообще чуть не парализовало от ужаса: там виднелась пропасть равнодушного бессмыслия. Да, она его узнавала, да, она ему улыбалась и шептала ласковые слова, но вот осмысленности, осознания самой себя в этих глазах не осталось совершенно. Примерно так выглядят наркоманы, полностью смирившиеся со своей судьбой и отбросившие даже мысли о какой-то борьбе и сопротивлении.
Двумя прыжками выдернув себя из воды, Загребной постарался осмотреть бренное тело всеми доступными ему
средствами. И тут же почувствовал себя странно опустошенным магически, словно только что закончил тяжелейшее сражение с употреблением резервов до самого конца. Физическое тело тоже вело себя не лучшим образом: ноги дрожали, руки тряслись, лицо дергалось от судорожного тика, а сердце неравномерно билось в груди, словно при инфаркте.
Хотя как оно должно биться при инфаркте, иномирец не знал и знать не хотел. Его сознание охватила куча странных противоречий и явно кем-то навеянных мыслей. Словно кто-то наклонился над ним и пытался уговорить:
«Расслабься! Смой рану водой, а затем поцелуй и успокой свою любимую. Ведь ей нельзя волноваться, ее здоровье при этом может сильно пострадать! Заходи в озеро, возьми ее на руки, поласкай…»
Хорошо, что инстинкт все-таки еще продолжал вопить, заглушая чужое внушение. Поэтому Семен хоть и бросился в воду, хоть и подхватил любимую на руки, но ласкать и целовать не стал. Вытащил на берег, недоуменно оглянулся в поисках отсутствующей одежды и оружия, после чего взъярился еще больше. Из всего, что на нем было раньше, не было ничего! Единственная вещь – так это носимый на шее рубин из короны Асмы, аккуратно вшитый в мешочек из плотной шелковой ткани. Да и то, видимо, не снятый по причине очень короткой, прочной цепочки, замок которой был снабжен специальным магическим фиксатором. Хотя опять-таки, до сих пор с этого камня никакого толку не было. Но плакаться об утерянном оружии, уникальных амулетах и нескольких ценнейших артефактах было некогда, следовало спасать любимую.
Грубо привалил хихикающую демонессу спиной к какому-то дереву и стал пощечинами, криками и встряхиваниями приводить в чувство. От вида рассеченной губы и покрасневшей на щеках кожи сердце чуть не захлебнулось в крови отчаяния, но результат после таких действий все-таки появился. Зрачки значительно расширились, выражение боли сменилось легкими попытками хоть что-то осознать. А потом и губы искривились в жалобном плаче:
– Дорогой, за что ты меня бьешь? Ты меня уже разлюбил?..
– Люссия!!! – кричал он ей в лицо, продолжая при этом встряхивать, как и прежде. – Очнись! С нами что-то случилось! Умоляю тебя, осмотрись!
– Не кричи, я не глухая.
– Вставай! Немедленно вставай!
Пытаясь воздействовать более радикальными средствами, хоть это и было весьма больно и жестоко, Семен принялся щипать демонессу в самые уязвимые точки на теле. В том числе за соски и внутренние стороны бедер. Это помогло еще больше. Визжа от боли и заливаясь слезами, Люссия наконец-то стала просыпаться и пусть не сильно, но принялась царапаться и отбиваться в ответ:
– Уйди! Я тебя ненавижу! Убью! – И даже предприняла явные, но бесполезные попытки ударить своего любимого мужчину магией.
И все равно окончательно она осознать действительность не смогла. Наоборот, от страха и боли стала терять и то понимание, что проснулось в глазах. Пришлось прижать ее к себе и, поглаживая вздрагивающее тело, попытаться успокоить. Вот именно тогда трияса и прошептала, словно ее волей руководило очнувшееся от дремоты подсознание:
– Любимый, нам надо домой! Отнеси меня к нашему дому!..
Дальнейшие попытки привести в чувство тоже ничем не закончились. Мало того, Семен вдруг осознал, что чье-то внушение опять настойчиво призывает его расслабиться, успокоиться и предаться блаженному отдыху. В попытках избавиться от этого наваждения, Загребной потрогал содранную кожу на лбу. Стало больно, но крови больше не было. Видимо, тело само автоматически пыталось справиться со сворачиванием крови. Решительно зарычав, содрал подсохшую сукровицу. Кровь потекла опять, сильная боль помогла вновь воспрянуть инстинктам выживания. Причем один их этих инстинктов, самый рассудительный, подавал правильную мысль: «Я ослаб. Ноги тело еле держат. Значит, надо идти самому. Вначале так, а когда отыщу помощь, вернусь за Люссией. Да, так будет правильней. Иначе так и умрем вдвоем у этого безымянного озера».
А слабый голос предвидения шептал: «Если я сейчас ее здесь оставлю, то больше никогда не отыщу! Надо сразу идти вместе с ней!»
И этот слабый голос победил доводы инстинкта.
Семен встал, попытался поставить любимую на ноги и уговорить двигаться самой. Но та опять хихикала, словно сумасшедшая, и пыталась быстрей окунуться в озеро.
– Я хочу плавать, – шептала она, – я так давно не плавала…
Пришлось подхватывать ее на руки, ориентироваться по перевалившему за полдень солнцу и двигаться на восток. Причем двигаться не просто так, а проявляя самые мазохистские черты своего характера. Только появлялась мысль прилечь или просто присесть отдохнуть, как землянин прямо на ходу пытался оцарапать себе руку или ногу о кору деревьев. Затем в сотый раз со злостью замечал, что кора здесь только гладкая, мягкая или покрытая мхом, и бился по самому твердому стволу многострадальной головой. Боль прочищала мозги, но текущая кровь истачивала последние силы.
Взбрыкивающая демонесса иногда пыталась вырваться из рук или упасть с плеча. С ней приходилось обращаться примерно так же, как и с собой: бить головой о ближайший ствол или щипать за самые чувствительные, уже покрывшиеся страшными синяками места прекрасного тела. Визг после щипков, несмотря на общую слабость пострадавшей, достигал такой силы в обоих ипостасях Изнанки, что хотелось зарыться головой в землю, словно страус. Выход опять получался только один: отыскать ствол потверже и словно бы нечаянно приложиться драгоценной ношей о ствол.
А потом кусать собственные губы в отчаянии и шептать хриплым, срывающимся голосом:
– Ничего, дорогая, пусть я убью нас обоих, но… дойду до нашего дома.
Естественно, что он имел в виду крейсер и мечтал выйти именно к нему. Да вот сознание все чаще и чаще стало покидать его без всякого разрешения. День сменился ночью, а он все шел, стараясь не уронить любимое тело, упорно переставляя ноги, натыкаясь на препятствия и ощущая после боли короткие прояснения в мыслях. И с каждым разом все больше понимал: он заблудился! И скорее всего, бессмысленно топчется на одном месте.
