Дмитрий Казаков - Идеальное отражение
– В первую очередь – не дергайся. Сейчас мы отойдем в сторону, а ты попробуешь жахнуть из своей пушки еще разок. А потом спокойно пролезешь через дыру обратно. Понял меня?
– Да.
– Отлично. – Я кивнул Синдбаду, и мы отступили к ближайшему углу. – Давай!
Грохнуло, стена напротив того места, за которым оставался Колючий, вспучилась, на ней образовался здоровенный горб. Затрещало, по автонам заскакали крошечные молнии, на этот раз фиолетовые, и выпуклость благополучно втянулась обратно.
И никакого отверстия, даже самого крошечного.
– Проклятье! – воскликнул Синдбад. – Она не поддалась! Может быть, попробовать с нашей стороны!
– Не получится, – сказал я, и меня накрыло мерзкое ощущение беспомощности, а во рту появился горький вкус поражения. – Эта тварь спровоцировала нас и добилась, чтобы мы разделились.
– Что же делать? – возглас Колючего прозвучал почти как всхлип.
– Будем двигаться по отдельности и поддерживать постоянную связь через М-фон, – сказал я. – Точнее, ты останешься на месте, а мы попробуем к тебе выйти. Тут всего несколько поворотов.
Сам я вовсе не был убежден, что через пару коридоров мы окажемся в нужном месте, но не собирался демонстрировать собственную неуверенность. Беглый праведник и так держится из последних сил, и еще не хватало, чтобы он позволил панике овладеть собой.
«Главное – успокойся, – перешел я на общение через М-фон. – Слышишь меня?»
«Да», – это прозвучало не так экспрессивно, наверняка бывший единоверец Иеровоам вспомнил молитвы, услышанные в детстве от бабушки, и сейчас читает их, чтобы избавиться от страха.
Эх, хорошо быть искренне верующим.
«Вот и отлично. Будь внимателен и помни о дубле. Он где-то здесь».
«Я понял», – похоже, выдержка к Колючему вернулась.
– Идем, – сказал я. – Надо парня выручать.
Мы двинулись по коридору, откуда только что пришли, свернули направо, но вместо овальной комнаты, которую я хорошо запомнил, оказались в тупике. Выругавшись по матушке, я саданул по стене автонов кулаком, но только отбил костяшки пальцев и вызвал нервозное хихиканье Синдбада.
«У тебя все в порядке? – спросил я. – Мы идем к тебе, но нам активно мешают».
«Все тихо», – ответил Колючий.
Мы метнулись обратно в треугольный зал, затем дальше, через короткий проход к повороту налево. Уткнулись в крохотную комнату, перегороженную «Мухобойкой», и замедлили шаг, чтобы обойти ловушку.
Еще один поворот налево, и мы должны если не выйти прямо к беглому праведнику, то оказаться где-то рядом с ним.
– Что за черт? – проворчал Синдбад, поскольку мы очутились в самом начале длинного и широкого прохода, который просматривался метров на двадцать и был совершенно пуст.
«Колючий, ты как?» – позвал я.
«В порядке».
«Тогда стрельни вверх, чтобы мы знали, где ты».
Минута томительного ожидания, и «мегера» громыхнула где-то за правой стеной широкого прохода, в считанных метрах от нас. Мы пошли вперед, и мимо поплыли узкие проемы, выводящие в одинаковые квадратные комнатушки, похожие на тюремные камеры.
Неужели Колючий угодил в одну из них? Но как?
Проклятый Лабиринт издевался над нами, морочил голову, водил за нос, и я все больше и больше злился. В этот момент я вовсе не думал о прячущемся где-то тут же дубле, о том, что должен настигнуть его и убить. Зато я твердо знал, что обязан прийти на выручку младшему товарищу, отыскать его во что бы то ни стало.
«Лис», – позвал вдруг Колючий.
«Что?» – Я почувствовал неладное, поскольку в голосе мальчишки была тревога.
«Ты...» – он осекся, и тут я услышал беглого праведника, причем не через М-фон, а ушами.
– Лис, это ты? – спросил Колючий удивленно-радостно, и я не смог понять, где он находится – то ли справа от нас, то ли слева, то ли вовсе за спиной: звук шел со всех сторон одновременно.
– Конечно, нет, – ответил кто-то голосом резким и ехидным, и я отстраненно подумал, что изнутри, для себя говорю совсем по-иному: куда более низко, звучно и не так пронзительно.
А потом грохнул выстрел – не из «мегеры», а из «Шторма», за ним второй.
– Колючий! – закричал я, не помня себя от ярости и страха – не за себя, а за другого человека, за прибившегося к нам мальчишку, сумевшего не поддаться проповедям Дьякона. – Отзовись! Ты где?! А ты, сволочь, не прячься, я все равно тебя найду! Из-под земли достану!!
В ответ прозвучал смешок, и за ним стон.
– Тварь! – рявкнул я и рванул вперед.
Поворот, просторный зал с полосками из металлической травы на «полу», и человеческая фигура в уходящем из него коридоре: высокая, в боевом костюме, с рюкзаком на плечах.
Я вскинул «Страйк» и выстрелил, но промахнулся, а когда попытался броситься в погоню, обнаружил, что меня держат за плечо.
– Стой! Погоди! – воскликнул Синдбад так, что у меня пропало всякое желание спорить.
Я сдержал нетерпение, замер и тут услышал то, что мгновением ранее уловил бритоголовый – тонкое, еле заметное постанывание, доносящееся оттуда, где от зала уходил еще один проход.
Мы бросились туда и наткнулись на Колючего.
Он лежал у стены, раскинув руки, в одной из которых была «мегера», и смотрел в небо.
– Что с то... – Тут слова у меня закончились, поскольку я заметил дыру в бронекостюме, в той пластине, что прикрывает живот, и медленно расползающуюся лужу черной крови.
Мальчишка был до сих пор жив только благодаря уникальной сталкерской жизнестойкости, оставался в сознании и наверняка жутко мучился, но все, что он себе позволял – это короткие, редкие стоны.
– Ты... – Я опустился на колени. – Синдбад, аптечку! Быстро!
– Не помож... – он глянул на мое лицо и проглотил возражения. Поспешно скинул с плеч рюкзак, и на свет явилась портативная аптечка, размером чуть больше кулака, вся утыканная разными хитрыми выростами.
– Как же ты так? Почему ты его подпустил? – бормотал я, одновременно расстегивая крепления брони. – Почему ты позволил ему выстрелить? Ведь я же говорил – будь начеку!
Брюшная пластина отвалилась в сторону, открылась черная ткань «поддоспешника», липкая от крови, с огромной дырой. В нос мне ударил скверный запах, говорящий о том, что прошедшая через тело мальчишки пуля разворотила кишки. Я вытащил нож и стал резать ткань, чтобы обнажить рану, открыть тело, к которому можно приложить аптечку.
Колючий кашлянул и поднял голову, серые глаза были полны боли, но смотрели серьезно и решительно.
– Я не смог... – сказал он. – Не сумел нажать курок... он так похож на тебя, даже улыбка та же... рука дрогнула...
Я сжал челюсти так, что хрустнули зубы, а перед глазами потемнело.
– Молчи! Не трать силы зря! – вмешался Синдбад и приложил аптечку к бледной коже Колючего.
Чуть ниже сердца, туда, где был чистый, не забрызганный кровью участок.
Аптечка пискнула, показывая, что начала работу, а через несколько мгновений издала длинную пронзительную трель, сообщающую, что приборчик отказывается что-либо делать.
– Не может быть... – прошептал я. – Попробуй еще раз!
– Бесполезно. – Лицо Синдбада было по-настоящему черным, словно он превратился в негра.
– Нет! Попробуй еще! – Я понимал, что веду себя глупо, но остановиться не мог.
Вот она, обратная сторона того, что у тебя есть друзья – ты рискуешь потерять одного из них.
– Я не смог... – повторил Колючий. – Он так похож на тебя... но ничего... Бог все видит... и каждому воздастся по вере его... я понимаю, что обречен... сейчас я... мы еще увидимся, прощайте...
– Стой! Нет! – воскликнул я, понимая, что собрался делать мальчишка – отдать приказ главному и метаболическому имплантам, чтобы они запустили программу эвтаназии.
– Это его право, – сказал Синдбад, и я понял, что он прав.
– Прощай, Колючий, – проговорил я. – Передавай от меня привет ангелам.
Насмешка – стена, за которой можно укрыться от режущей душу боли.
Он улыбнулся, показывая, что услышал, лицо его сделалось строгим, серьезным и застыло.
– Всё. – Синдбад осторожно протянул ладонь и закрыл Колючему глаза.
– Всё, – повторил я, чувствуя, как горечь потери мешается в душе с опаляющей яростью. – Если раньше я гнался за этим мерзавцем только ради себя, то теперь я буду преследовать его еще и для того, чтобы отомстить. Лучше бы дубль выстрелил себе в голову.
Я аккуратно разогнул еще теплые пальцы мальчишки и вынул из них «мегеру», затем мы избавили Колючего от подсумков и рюкзака. Похороны по обычаю Пятизонья: погибшему соратнику – почтение, а живым – то, что может им пригодиться; какой толк, если оружие и припасы уйдут в могилу?
Затем мы постояли немного, и я бросил на тело плазменную гранату с замедлителем. Через положенные семь секунд раздался взрыв, и неистовое пламя обратило труп в пепел, заставило корчиться ветви металлических кустов, оплывать, покрываться громадными «слезами» стены из автонов.
И в этот момент мне было плевать на боль Лабиринта или того, кто им управлял.
